— Сегодня Лочен готовит ужин? — спрашиваю я.

— Разумеется.

— Ужин… — рука Уиллы в тревоге взлетает ко рту. — Лочи сделал последнее предупреждение.

— Он блефовал… — Кит пытается предупредить ее, но все время стремясь угодить, она уже мчится галопом по коридору на кухню. Я, зевая, выпрямляюсь на диване, а Кит начинает швыряться хлопьями прямо мне в лоб.

— Осторожнее. Это все, что у нас осталось на утро, и я не думаю, что вы будете есть это с пола. — Я встаю. — Пошли. Посмотрим, что приготовил Лочен.

— Долбаную пасту — он разве еще что-нибудь готовит? — Кит отбрасывает открытую пачку хлопьев на кресло, рассыпав половину содержимого на подушки; его хорошее настроение мгновенно улетучилось.

— Ну, может быть, ты мог бы научиться готовить. Тогда бы мы трое готовили по очереди.

Кит бросает на меня высокомерный взгляд и шагает вперед меня на кухню.


— Уйди, Тиффин. Я сказал, уйди с мячом из комнаты.

В одной руке у Лочена кипящая кастрюля, а другой он пытается вытолкать Тиффина за дверь.

— Гол! — кричит Тиффин, забивая мяч под стол. Я ловлю его, бросаю в коридор и хватаю Тиффина, когда тот пытается проскользнуть мимо меня.

— Помогите, помогите, она душит меня! — вопит он, имитируя удушье.

Я усаживаю его на стул.

— Сядь!

При виде еды он подчиняется, хватая нож и вилку и выбивая барабанную дробь по столу. Уилла смеется и поднимает свои столовые приборы, чтобы повторить за ним.

— Не вздумай… — предупреждаю я ее.

Ее улыбка исчезает, и на мгновение мне кажется, что она сейчас заплачет. Я ощущаю чувство вины. Уилла нежная и послушная, в то время как Тиффин всегда плещет энергией и озорством. В результате она все время видит, что ее брату все сходит с рук. Быстро двигаясь по кухне, я расставляю тарелки, наливаю воду и убираю продукты на свои места.

— Отлично, налетайте!

Лочен подал еду. Четыре тарелки и одна розовая чаша с Барби. Паста с сыром, паста с сыром и соусом, паста с соусом, но без сыра, по краям ловко спрятана брокколи, к которой ни Кит, ни Тиффин не притронутся.

— Привет, — я хватаю за рукав Лочена, до того, как он вернется обратно к плите, и улыбаюсь. — Ты в порядке?

— Меня не было дома два часа, а они уже успели сойти с ума. — Он смотрит на меня с преувеличенным отчаянием, и я смеюсь.

— Мама уже ушла?

Он кивает.

— Ты помнишь про молоко?

— Да, но нам нужно сходить в магазин.

— Я схожу, завтра после школы, — Лочен вовремя оборачивается, чтобы поймать Тиффина, прыгающего к двери. — Эй!

— Я все, я все! Я больше не хочу есть!

— Тиффин, ты не мог бы просто сесть за стол, как нормальный человек и поесть? — Повышает голос Лочен.

— Но Бену и Джейми разрешили погулять всего лишь полчаса! — кричит Тиффин в знак протеста, под копной выгоревших волос его лицо становится ярко-красным.

— Уже полседьмого! Ты больше не пойдешь на улицу сегодня!

Тиффин в ярости плюхается обратно на свой стул, скрестив руки на груди и подтянув к ней колени.

Лочен мудро игнорирует выходки Тиффина и место этого обращает все свое внимание к Уилле, которая перестала пытаться есть вилкой и теперь пальцами хватает спагетти, откидывая назад голову и всасывая каждую макаронину с конца.

— Смотри, — показывает ей Лочен. — Накручивай вот так…

— Но они сползают!

— Просто попробуй сразу.

— У меня не получается, — ноет она. — Лочи, порежь для меня.

— Уилла, тебе надо учиться.

— Но пальцами легче!

Место Кита остается пустым, так как он обходит всю кухню, открывая и захлопывая дверцы шкафчиков.

— Позволь мне сэкономить твое время: единственная еда, которая осталась, находится на столе, — говорит Лочен, беря вилку. — И я туда не клал мышьяк, поэтому вряд ли она тебя убьет.

— Отлично, значит, она снова забыла оставить нам денег на “Асду”[1]? Ну, конечно, у нее-то все хорошо — любовничек ведет ее в “Ритц”.

— Его зовут Дэйв, — замечает Лочен с вилкой, полной еды. — Если ты будешь так называть его, это не сделает тебя крутым.

Проглотив полный рот спагетти, я ловлю взгляд Лочена и едва заметно киваю головой. Я чувствую, что Кит готов начать ссору, а Лочен, которому обычно так хорошо удается избегать конфликтов, выглядит уставшим и на грани и, кажется, сегодня вечером близок к столкновению лоб в лоб.

Кит хлопает последней дверцей с такой силой, что все подпрыгивают.

— А с чего ты взял, что я стараюсь быть крутым? Я как некоторые не кручусь тут в переднике, пока его мать слишком занята, раздвигая ноги…

В мгновение ока Лочен вскакивает со стула. Я кидаюсь за ним, чтобы остановить его, но промахиваюсь. Он бросается к Киту и хватает его за воротник, ударяя о холодильник.

— Ты снова так выражаешься перед детьми, и я…

— Что ты?

Кита держит рукой за горло его старший брат, и, несмотря на дерзкую ухмылку, я вижу мерцание страха в его глазах. Лочен никогда раньше не угрожал ему физически, но за последние месяцы их отношения испортились. Кит все сильнее и сильнее стал обижаться на Лочена по причинам, которые я с трудом понимаю. Но все же, несмотря на его первоначальное потрясение, с насмешливым выражением лица и высокомерным взглядом ему удается одержать верх над братом почти на пять лет старше его.

Внезапно Лочен, кажется, понимает, что он делает. Он отпускает Кита и отскакивает назад, потрясенный своей вспышкой ярости.

Кит выпрямляется, на его губах медленно расползается насмешка.

— Ага, я так и думал. Тряпка. Такой же, как и в школе.

Он зашел слишком далеко. Тиффин молчит, медленно жуя, его глаза насторожены. Уилла в тревоге смотрит на Лочена, нервно теребя ухо, забыв о своей еде. Лочен смотрит на теперь пустой дверной проем, через который вышел Кит. Он вытирает руки о джинсы и глубоко вздыхает, чтобы успокоиться, прежде чем повернуться лицом к Тиффину и Уилле.

— Эй, давайте, ребята, заканчиваем, — его голос дрожит от поддельной радости.

Тиффин неуверенно смотрит на него.

— Ты побьешь его?

— Нет! — Лочен глубоко потрясен. — Нет, конечно, нет, Тифф. Я никогда не причиню боль Киту. И никому из вас. Боже!

Все еще не убежденный Тиффин возвращается к своей еде. Уилла ничего не говорит, торжественно облизывая каждый палец, ее глаза излучают молчаливое негодование.

Лочен не возвращается на свое место. Вместо этого он недоуменно кусает губы, его лицо напряжено. Я откидываюсь на стуле и тянусь к его руке.

— Он просто как обычно пытался завести тебя…

Он не отвечает. Вместо этого, он еще раз глубоко вздыхает, а потом смотрит на меня и говорит:

— Закончишь тут с ними?

— Конечно.

— Спасибо.

Он с трудом выдавливает успокаивающую улыбку и выходит из кухни. Через минуту я слышу, как закрывается дверь в его спальню.

Мне удается уговорить Тиффина и Уиллу доесть ужин, а потом я убираю в холодильник тарелку Лочена, к которой тот едва притронулся. Кит же может взять со стола и черствый хлеб, мне до этого нет дела. Я мою в ванной Уиллу и заставляю сопротивляющегося Тиффина принять душ. Пропылесосив гостиную, я решаю, что им не помешает лечь пораньше, и усердно игнорирую яростные возражения Тиффина о медленно садящемся солнце. Когда я укладываю обоих в постели и целую на ночь, Уилла обхватывает меня руками за шею и на некоторое время ближе придвигает к себе.

— Почему Кит ненавидит Лочи? — шепотом спрашивает она.

Я слегка отклоняюсь назад, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Дорогая, Кит не ненавидит Лочи, — осторожно говорю я. — У него просто все эти дни плохое настроение.

В ее темно-синих глазах появляется облегчение.

— Значит, они действительно любят друг друга?

— Конечно, любят. И тебя тоже все любят. — Я еще раз целую ее в лоб. — Спокойной ночи, малышка!

Я забираю у Тиффина Геймбой и оставляю их двоих слушать аудио-книгу, затем прохожу в дальний конец коридора, где лестница поднимается вверх на чердак размером с коробку, и кричу Киту, чтобы он выключил музыку. В прошлом году из-за жалоб, следовавших одна за другой, что приходится делить комнату со своими братьями и сестрами, Кит с помощью Лочена очистил от хлама, оставленного бывшими владельцами, практически неиспользуемый крошечный чердак. И, хотя пространства там так мало, чтобы даже как следует встать, это жилище Кита, его личное убежище, где он, когда дома, проводит большинство своего времени. Наклонные стены чердака выкрашены в черный цвет и обклеены постерами рок-див; сухие скрипучие половицы покрыты персидским ковром, который Лочен откопал в каком-то магазине подержанных вещей. Отрезанное от всего остального дома крутой лестницей, на которую Тиффину и Уилле категорически запрещалось забираться, это отличное убежище для таких, как Кит. Музыка переходит в монотонный удар баса, когда я, в конце концов, закрываю за собой дверь в свою комнату и приступаю к домашней работе.

В доме наконец-то стало тихо. Я услышала, что аудиокнига подошла к концу и в воздухе повисла тишина. На будильнике — 8:20, и золотые сумерки бабьего лета быстро исчезают. Наступает ночь, и фонари зажигаются один за другим, отбрасывая мрачный свет на тетрадь передо мной. Я перестала понимать упражнение и опомнилась, глядя на свое отражение в темном окне. Импульсивно я встала и вышла на лестничный пролет.

Осторожно стучу в дверь. Если бы это была я, то после такого, вероятно, ушла бы из дома, но Лочен был не такой. Он был слишком взрослым, слишком здравомыслящим. За все вечера с тех пор, как ушел отец, он ни разу не убегал из дома: даже когда Тиффин измазал волосы патокой, а потом отказался мыться, или когда Уилла несколько часов подряд рыдала, потому что кто-то дал ей куклу индейца из племени могикан.

Однако последнее время дела пошли под откос. Даже до подростковых изменений Кита он был склонен устраивать истерики каждый раз, когда мама вечером уходила. Школьный консультант утверждал, что мальчик винил себя в уходе отца, и что он все еще лелеет надежду на его возвращение, а потому чувствовал сильную угрозу, когда кто-нибудь пытался занять место его отца. Лично я всегда предполагала, что все гораздо проще: Киту не нравится, что младшие дети получают все внимание из-за того, что они маленькие и милые, а Лочен и я указываем всем, что нужно делать в то время, когда изначально средний ребенок в семье оказался в мире без отца, без соучастника в своих проказах. Теперь, когда Кит добился необходимого уважения в школе, присоединившись к шайке, которая во время ланча сбегает за ворота в местный парк покурить траву, он горько обижается, что дома его все еще воспринимают как одного из детей. Когда мамы нет дома, что происходит все чаще, за все отвечает Лочен, как и было всегда. Лочен — единственный, на кого она все сваливает, когда ей нужно работать сверхурочно или развлекаться ночи напролет с Дэйвом или подругами.

На стук мне никто не открывает, но, когда я спускаюсь вниз по лестнице, то обнаруживаю спящего на диване в гостиной Лочена. Толстый учебник лежит на груди: страницы вывернуты, а листы, покрытые наспех записанными вычислениями, разбросаны по ковру. Осторожно вытащив книгу из-под его пальцев, я собираю в кучу на кофейном столике его вещи, стягиваю покрывало со спинки дивана и накрываю им его. А потом сажусь в кресло, поджав ноги и упершись подбородком в колени, и смотрю на него спящего в мягком оранжевом свете уличных фонарей, падающего через окно без занавесок.

Прежде всего, рядом со мной был Лочен. Когда я оглядываюсь на свою жизнь, все шестнадцать с половиной лет рядом со мной был Лочен. Походы в школу рядом со мной, катание меня в магазинной тележке через пустую автостоянку на головокружительной скорости, мое спасение на детской площадке после того, как я устроила в классе бунт, назвав Маленькую Мисс Популярность “глупой”. Я до сих пор помню, как он стоял, сжав кулаки, с необычно жестким взглядом на лице, бросая вызов драться всем мальчикам вокруг, несмотря на их значительно превосходившее количество. И вдруг я поняла, что пока рядом был Лочен, ничто и никто никогда не мог причинить мне вреда. Но мне тогда было восемь лет. Я выросла с тех пор. Теперь я знаю, что Лочен не всегда будет рядом, не всегда сможет меня защитить. Хотя его зачислили в Университетский Колледж Лондона, и он говорит, что останется дома, он все еще может изменить свое мнение, и я вижу, что это его шанс на спасение. Никогда раньше я не представляла себе жизни без него — как и этот дом, он мой единственный ориентир в этой трудной жизни, в этом нестабильном и пугающем мире. Мысли о нем, уходящем из дома, наполняют меня таким сильным ужасом, что у меня перехватывает дыхание. Я чувствую себя, как одна из тех чаек, покрытых нефтью из разлива, утопающей в черной смоле страха.