Мое отражение не изменилось. Не знаю, как долго я тут стояла, но я уверена, что прошло какое-то время, потому что мне снова очень холодно. Знакомый признак того, что я застопорилась, подошла к концу данного этапа и забыла, как перейти к следующему. Но, может, на этот раз моя задержка преднамеренна. Следующий этап будет самым трудным из всех.

Платье, которое я купила по этому случаю, действительно довольно симпатичное и не слишком официальное. Морской пиджак делает его соответствующе элегантным. Синий, потому что это любимый цвет Лочена. Был любимым цветом Лочена. Я закусываю губу, и на поверхности выступает кровь. Несомненно, плакать хорошо детям — кто-то говорил мне это, но я не помню, кто, — но я уяснила для себя, как и со всем, что делаю сейчас, — в этом нет никакого смысла. Ничто не может облегчить боль. Ни плач, ни смех, ни крики, ни мольбы. Ничто не может изменить прошлого. Ничто не может его вернуть. Мертвые остаются мертвыми.

Лочен посмеялся бы над моим нарядом. Он никогда не видел меня одетой так шикарно. Он бы пошутил, что я похожа на банкира. Но потом перестал бы смеяться и сказал бы, что я действительно выгляжу красиво. Он бы усмехнулся при виде Кита в таком модном костюме, который вдруг выглядит гораздо старше своих тринадцати лет. Он бы дразнил нас, что мы также купили костюм и Тиффину, но ему бы понравился футбольный галстук в ярких цветах — личное добавление Тиффина. Но ему потребуются все силы, чтобы рассмеяться над выбором наряда Уиллы. Думаю, при виде ее драгоценного платья принцессы фиолетового цвета, которое мы купили ей на Рождество, он будет готов расплакаться.

Прошло так много времени — практически месяц из-за вскрытия, следствия и всего остального, — но, наконец, время пришло. Мама решила не присутствовать, поэтому мы будем только вчетвером в милой церкви на Миллвуд Хилл — внутри затемненного зала прохладно, пусто и тихо. Только мы вчетвером и гроб. Преподобный Доус подумает, что у Лочена Уители нет друзей, но он ошибется — у него есть я, все мы… Он подумает, что Лочена не любили, но это не так, его любили сильнее, чем большинство людей за всю их жизнь…

После короткой службы мы вернемся домой и будем утешать друг друга. Через какое-то время я поднимусь наверх и напишу письма: каждому по письму, объясняющему, почему; рассказывающему, как сильно я их люблю; что мне очень-очень жаль. Заверяющему, что за ними будут хорошо присматривать в другой семье; пытающемуся убедить их, как и меня саму, что им будет гораздо лучше без меня, гораздо лучше начать сначала. Ну а с остальным будет просто, эгоистично, но просто — все это тщательно было спланировано за неделю. Очевидно, я не смогу оставаться дома, чтобы дети меня не нашли, поэтому отправлюсь в свое укрытие в Эшмур парк, которое я назвала Раем, которым я когда-то поделилась с Лоченом. Только на этот раз я не вернусь.

Кухонный нож, который я хранила под стопкой бумаг в ящике стола, я спрячу под пальто. Я лягу на сырую траву, буду смотреть на усеянное звездами небо, а потом подниму нож. Я точно знаю, что нужно делать, чтобы все закончилось быстро, так быстро — так же, как было и у Лочена, я надеюсь. Лочи. Мальчик, которого я когда-то любила. Мальчик, которого я люблю до сих пор. Мальчик, которого я продолжу любить, даже когда моя роль в этом мире тоже закончится. Он пожертвовал своей жизнью, чтобы избавить меня от тюремного заключения. Он думал, что я смогу присматривать за детьми. Он думал, что я сильная — достаточно сильная, чтобы продолжить жить без него. Он думал, что знал меня. Но он ошибался.

В комнату влетает Уилла, заставив меня подпрыгнуть. Кит причесал ее длинные золотистые волосы, вытер лицо и руки после завтрака. Ее детское личико по-прежнему такое милое и доверчивое, что мне больно смотреть на нее. Интересно в моем возрасте, она по-прежнему будет похожа на меня? Надеюсь, кто-нибудь покажет ей фотографию. Надеюсь, кто-нибудь расскажет ей, как сильно ее любили — Лочен и я, — несмотря на то, что она сама этого помнить не будет. Из всех троих она, скорее всего, полностью восстановится, забудет, и я на это надеюсь. Возможно, если они позволят сохранить хотя бы одну фотографию, какая-то ее часть освежит ей память. Возможно, она вспомнит игру, в которую мы играли, или забавные голоса, которыми я говорила перед сном за различных персонажей из ее книжек.

Она медлит в дверях, не зная, пойти ли ей вперед или отступить назад, очевидно, отчаянно желая что-то мне сказать, но боясь.

— Что такое, моя дорогая? Ты такая красивая в этом платье. Ты готова идти?

Она, не моргая, смотрит на меня, как будто пытается оценить мою реакцию, потом медленно качает головой, ее большие глаза наполняются слезами.

Я опускаюсь на колени и протягиваю руки, она бросается в них, ее маленькие ладошки прижимаются к глазам.

— Я н-не хочу… я не хочу идти! Не хочу! Я не хочу прощаться с Лочи!

Я прижимаю ее ближе к себе, ее маленькое тельце тихонько всхлипывает, и целую ее влажную щеку, глажу по волосам, раскачиваю взад и вперед.

— Я знаю, что ты не хочешь, Уилла. Я тоже не хочу. Никто из нас не хочет. Но нам нужно, нужно попрощаться. Это не значит, что мы не сможем навещать его могилу на кладбище, это не значит, что мы не сможем по-прежнему думать о нем и разговаривать о нем, когда нам захочется.

— Но я не хочу идти, Мая! — плачет она, ее всхлипывающий голос почти умоляет. — Я не собираюсь с ним прощаться, я не хочу, чтобы он уходил! Не хочу, не хочу, не хочу! — Она борется со мной, пытаясь вырваться из рук, отчаянно избежать испытания, окончания всего этого.

Я крепко обхватываю ее руками в попытке удержать.

— Уилла, послушай меня. Лочи хочет, чтобы ты пришла и попрощалась с ним. Он, правда, очень этого хочет. Он так сильно тебя любит, ты это знаешь. Ты его самая любимая маленькая девочка во всем мире. Он знает, что ты очень грустишь и злишься сейчас, но он действительно надеется, что однажды ты больше не будешь так плохо чувствовать себя.

Ее борьба становится более неуверенной, тело слабеет, когда слезы усиливаются.

— Ч-чего еще он хочет?

Я лихорадочно пытаюсь что-нибудь придумать. Чтобы когда-нибудь ты нашла способ простить его. Чтобы ты забыла боль, которую он причинил тебе, даже если это означает, что ты должна забыть его. Чтобы ты продолжала жить в невообразимой радости…

— Ну… ему всегда нравились твои рисунки, помнишь? Уверена, ему правда понравится, если ты что-нибудь ему нарисуешь. Может, открытку с особой картинкой. Внутри ты можешь написать послание, если захочешь, или просто свое имя. Мы поместим ее в специальный прозрачный пластик, так что когда будет идти дождь, она не промокнет. А потом ты сможешь принести ее ему, когда будешь навещать его могилу.

— Но если он уснул навеки, то, как он узнает о ней? Как он ее увидит?

Сделав глубокий вздох, я закрываю глаза.

— Не знаю, Уилла. Честно, не знаю. Но он может… он может увидеть ее, он может узнать. Поэтому на тот случай, если он…

— Ла-адно. — Она слегка отстраняется, ее лицо все еще розовое и заплаканное, но в глазах светится легкая надежда. — Думаю, он увидит ее, Мая, — говорит она мне, как будто умоляет согласиться. — Думаю, увидит. А ты?

Я медленно киваю, сильно закусывая нижнюю губу.

— Я тоже так думаю.

Уилла слегка сглатывает и шмыгает носом, но ее мысли уже заняты работой того рисунка, который она хочет создать. Она высвобождается из моих рук и движется к двери, а потом, будто что-то вдруг вспоминает, поворачивается ко мне.

— А что насчет тебя?

Я напрягаюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Что насчет тебя? — повторяет она. — Что ты ему подаришь?

— О, может, цветы или что-то еще. Я не такая артистичная, как ты. Не думаю, что ему захочется какой-нибудь мой рисунок.

Уилла долго смотрит на меня.

— Не думаю, что Лочи хотел бы, чтобы ты дарила ему цветы. Думаю, он хотел бы, чтобы ты сделала для него что-то особенное.

Резко отвернувшись от нее, я подхожу к окну и гляжу на безоблачное небо, делая вид, что проверяю, идет ли дождь.

— Знаешь что… почему бы тебе не пойти и начать делать открытку? Я спущусь через минуту, а потом мы сможем все вместе отправиться. И помни, что по дороге домой мы съедим пирожные в…

— Это не честно! — внезапно выкрикивает Уилла. — Лочи любит тебя! Он хочет, чтобы ты тоже что-то сделала для него!

Она выбегает из комнаты, и я слышу знакомый топот ее ног вниз по лестнице. Я с тревогой следую за ней до конца коридора, но когда слышу, как она просит Кита помочь ей найти фломастеры, я расслабляюсь.

Я возвращаюсь в свою комнату. Обратно к зеркалу, которое я, кажется, не покидала. Если я продолжу смотреть на себя, то смогу убедить себя, что я все еще здесь, по крайней мере, на сегодня. Сегодня я должна быть здесь ради детей, ради Лочи. Я должна выключить механический переключатель всего на следующие несколько часов. Я должна позволить себе чувствовать, только сейчас, только на похоронах. Но теперь, когда мой разум оттаивает, возвращается к жизни, боль снова поднимается, и слова Уиллы не оставят меня в покое. Почему она так рассердилась? Она как-то чувствует, что я сдалась? Она думает, что из-за того, что Лочи больше нет, меня больше не волнует, что бы он хотел от нас, для нас?

Внезапно я хватаюсь за края зеркала, чтобы не упасть. Я стою на опасном пути — я не могу себе позволить следовать за этим хороводом мыслей. Уилла любила Лочена так же сильно, как и я, но все же она не прячется за таблетками; ей так же больно, как и мне, но все же она находит способы справиться, хотя ей всего лишь пять. В данный момент она не думает о себе и своем собственном горе, а думает о Лочи и том, что она могла бы сделать для него. Меньшее, что я могу сделать, — это задать себе тот же вопрос: если бы Лочи видел меня сейчас, что бы он попросил?

Но, конечно, я уже знаю ответ. Все это время я знала ответ. Вот почему я тщательно избегала думать об этом до сего момента… Я вижу, как глаза девочки в зеркале наполняются слезами. “Нет, Лочи, — отчаянно говорю я ему. — Нет! Пожалуйста, пожалуйста. Ты не можешь меня просить об этом, ты не можешь. Я не могу этого сделать, только не без тебя. Это слишком тяжело. Слишком больно! Я так сильно тебя любила!”.

Может ли человек так сильно любить такого доброго человека, как Лочи? Нашей любви действительно было суждено вызвать столько несчастий, столько разрушения и отчаяния? В конце концов, все это было неправильно? Если я все еще здесь, не значит ли это, что у меня есть шанс сохранить нашу любовь живой? Значит ли это, что у меня все еще есть возможность из всего этого устроить что-то хорошее, а не бесконечную трагедию?

Он отдал свою жизнь, чтобы спасти мою, спасти детей. Это то, чего он хотел, это — его выбор, это та цена, которую он был готов заплатить, чтобы я продолжала жить. Если я тоже умру, его последняя жертва окажется напрасной.

Я наклоняюсь вперед так, чтобы прижаться лбом к холодному стеклу. Я закрываю глаза и начинаю плакать, молчаливые слезы стекают по щекам. Лочи, я могу отправиться в тюрьму ради тебя, я могу умереть за тебя. Но единственное, что хочется тебе, я не могу сделать. Я не могу продолжать жить ради тебя.

— Мая, нам пора идти. Мы опоздаем! — голос Кита зовет меня из коридора. Они все ждут, чтобы попрощаться, сделать первый шаг к тому, чтобы отпустить. Если я хочу жить, то мне придется тоже отпустить. Отпустить Лочи. Но как я могу это сделать?

Я еще раз гляжу на свое лицо. Я смотрю в глаза, которые Лочен называл синими, как океан. Всего несколько минут назад я сказала себе, что он никогда по-настоящему не знал меня, если подумал, даже на секунду, что я могу выжить без него. Но что, если это я ошибаюсь? Лочи умер, чтобы спасти нас, спасти семью, спасти меня. Он бы не сделал этого, если бы посчитал, даже на мгновение, что я недостаточно сильна, чтобы продолжать жить без него. Может быть, просто может быть, в конце концов, он прав, а я ошибаюсь. Возможно, я никогда не знала себя настолько хорошо, как он знал меня.

Я медленно подхожу к столу и выдвигаю ящик. Я скольжу рукой под стопку бумаг и накрываю пальцами рукоять ножа. Я достаю его, острый край сверкает на солнце. Я держу его под пиджаком и спускаюсь вниз. На кухне я открываю ящик для столовых приборов и кладу его подальше, в самый конец. Потом я плотно закрываю ящик.

Резкий всхлип срывается с моих губ. Когда я прижимаю запястье ко рту, мои губы прикасаются к прохладному серебру. Подарок Лочена мне. Теперь моя очередь. Закрывая глаза от слез, я делаю долгий глубокий вздох и шепчу:

— Хорошо, я попытаюсь. Это все, что я могу пообещать тебе сейчас, Лочи, но я попытаюсь.