Рэйчел Гибсон - Запутанные связи

– Подожди, – Мэдди прервала его излияния, схватив за руку. – Твой отец собирался оставить семью? Ради моей мамы?

Элис оказалась права насчет Лока.

– Да, я совсем недавно выяснил это. Думаю, теперь у тебя есть, о чем написать в своей книге. – Он глумливо ухмыльнулся: – Я такой же, как мой отец, а ты точь-в-точь повторяешь мать.

– Мы совсем не похожи на наших родителей. Когда я смотрю на тебя, то вижу именно тебя. Поэтому я и влюбилась.

– Неважно, что ты видишь, потому что, когда я смотрю на тебя, то не знаю, кто ты такая. – Он встал. – Ты не та, кем казалась. Когда я смотрю на тебя, меня тошнит от того, что я трахал дочку гулящей официантки.

Мэдди сжала руки в кулаки.

– Ее звали Элис, и она была моей мамой.

– Мне, черт побери, без разницы.

– Знаю. – Мэдди вылетела из комнаты в свой офис, только затем, чтобы вернуться несколькими секундами позже с папкой и фотографией. – Вот она.

Девушка протянула старый снимок в рамке.

– Посмотри на нее. Двадцать четыре года, красавица, у нее вся жизнь была впереди. Да, она была взбалмошной и незрелой, принимала неверные решения по молодости лет. Особенно в отношении мужчин. – Мэдди вытащила из папки фото с места преступления, – но такого она не заслуживала.

– Господи. – Мик отвернулся.

Девушка швырнула ношу на тумбочку.

– Твоя семья сотворила это с ней и со мной. И самое малое, что вы могли бы сделать, черт побери, называть ее имя, когда говорите о ней.

Мик хмуро взглянул на нее бедовыми глазами.

– Большую часть своей жизни я не разговаривал и не вспоминал об этой официантке. И собираюсь провести остаток жизни, не думая о тебе.

Он схватил с кровати бумажник и вылетел из комнаты.

Мэдди вздрогнула, услышав сквозь оглушающие удары своего сердца, как захлопнулась входная дверь. Все прошло хуже, чем ожидалось. Она предполагала, что он разозлится, но отвращение?.. Словно удар в живот.

Мэдди прошлепала к входной двери и в глазок пронаблюдала, как грузовик Мика тронулся с ее подъездной дорожки. Она заперла замок и привалилась спиной к двери. Долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз. Сердце разрывалось от горя, и Мэдди с отчаянием осознала, что послышавшийся жалобный скулеж исходит от нее самой. Как марионетка с обрезанными ниточками, девушка сползла вниз и осела на пол.

– Мяу.

Снежинка забралась на колени хозяйки и потерлась об ее халат. Крошечный розовый язычок слизнул слезинку с бледной щеки Мэдди.

Как можно терзаться от боли и одновременно чувствовать себя абсолютно опустошенной?

Мэг помассировала пальцами виски – привычка, усвоенная с детства.

– Нельзя развязывать ей руки. – Подол розового халата колыхался у лодыжек, пока она мерила шагами маленькую кухню.

Девять часов утра, и, к счастью, у нее сегодня выходной. Трэвис ночевал у Пита и потому пребывал в блаженном неведении о переполохе, возникшем дома.

– Нельзя позволять ей жить здесь, как ни в чем не бывало, – не унималась Мэг. – Все было хорошо, пока она не пожаловала. Точь-в-точь, как мать. Заявилась в город и все испортила.

После того, как Мик уехал от Мэдди, он отправился на работу, стараясь не обращать внимания на злость и хаос, царившие в душе. После закрытия бара ему пришлось задержаться, чтобы разобраться с накопившимися делами: просмотреть документы из банка и выписать чеки с заработной платой, проверить инвентарные ведомости и составить список необходимых заказов. Только утром, когда часы пробили восемь, Мик отправился к сестре.

– Нужно что-то делать.

Мик поставил свой кофе на старый дубовый стол, за которым обедал еще ребенком, и сел на стул.

– Обещай, что ты не будешь вмешиваться.

Мэг остановилась и уставилась на него.

– Как, например? Что я могу предпринять?

– Обещай, что ты даже близко к ней не подойдешь.

– С чего ты взял, что мне захочется?

Мик укоризненно взглянул на сестру, и из нее словно выпустили весь воздух.

– Я не такая, как мама, и не собираюсь никому причинять вреда.

Никому, кроме себя самой.

– Обещай, – настаивал Мик.

– Ладно. Если тебе от этого полегчает. Обещаю, что не спалю ее дом. – Женщина хихикнула и опустилась на стул рядом с братом.

– Мэг, это не смешно.

– Не нуди, ведь той ночью никто не пострадал.

Только потому, что в ту ночь, когда Мэг подожгла их фермерский дом, он подоспел вовремя и вытащил ее. Она всегда утверждала, что не пыталась покончить с собой, но Мик до сих пор не вполне ей верил.

– Знаешь, я же не сумасшедшая.

– Знаю, – миролюбиво согласился он.

Она дернула головой.

– Нет, ты сомневаешься. Иногда мне чудится, что ты смотришь на меня, а видишь маму.

Эта догадка была настолько близка к правде, что он даже не попытался протестовать.

– Я просто считаю, что иногда твои чувства перехлестывают через край.

– По-твоему, меня переполняют чувства, но ведь существует огромная разница между чрезмерной эмоциональностью, толкающей на безобидные сумасбродства, и готовностью схватить ружье и убить себя или еще кого-то.

Мик подумал, что сестра недооценивает извержения своих чувств, причисляя их к обычным проявлениям эмоциональности, но ввязываться в спор не хотелось. Мужчина встал и подошел к раковине.

– Устал я сегодня, поеду-ка домой, – сказал он и вылил кофе.

– Постарайся выспаться, – велела сестра.

Он взял с кухонного стола ключи. Мэг поднялась, чтобы обнять брата на прощание.

– Спасибо, что заскочил и рассказал мне все новости.

Мик не рассказал ей всего. Даже не упомянул, что занимался с Мэдди сексом и что влюбился в обманщицу.

– Передай Трэвису, я заеду за ним завтра с утра и возьму на рыбалку.

– Он обрадуется, – Мэг проводила брата до двери. – Ты в последнее время был так занят на работе, что вы совсем мало времени проводили вместе.

Да уж, он действительно был постоянно занят – по большей части, преследуя Мэдди Дюпре. Нет. Мэдди Джонс.

– Прими душ, – крикнула Мэг вслед Мику, когда он шагал к своему грузовику. – Дерьмово выглядишь.

Что вполне справедливо, учитывая, что и чувствовал он себя соответственно. Мик забрался в кабину и спустя десять минут уже стоял в своей спальне, размышляя, как же он докатился до жизни такой. Мужчина стянул футболку через голову и уловил аромат Мэдди. Прошлой ночью любовница благоухала кокосом и лаймом, и сегодняшнее утро стало первым с момента их знакомства, когда Мику не хотелось зарыться лицом ей в шею. Нет, руки чесались эту шею свернуть.

Он бросил одежку в ящик для грязного белья в стенном шкафу. Известие о том, кем является на самом деле Мэдлин Дюпре, вынесло мозг, как выстрел в голову. И, словно запоздалого признания оказалось недостаточно, она вытащила эти чертовы фотографии своей матери, чем окончательно добила его, вывернув наизнанку все нутро. Мэдди вытрясла из него душу и послала в глубокий нокаут.

Мик снял ботинки и разделся. Идиот. Впервые в жизни он так сильно увлекся. Настолько сильно, что в груди жгло, как от кислоты. Только красотка не была той, кем позволяла себя считать. Мэдди Джонс – дочь последней любовницы его отца. И неважно, что, глядя на Мика, она не видела Лока, и неважно, что она совсем не похожа на свою мать. И даже ее ложь не имела особого значения, по крайней мере, по сравнению с тем, кем она являлась. Большую часть своей жизни Мик старался дистанцироваться от своего прошлого, пытался от него освободиться – только для того, чтобы влюбиться в женщину, неразрывно с этим прошлым связанную.

Мик вошел в ванную и включил душ. Очевидно, он гораздо больше смахивает на Лока, чем готов допустить, и это его просто бесило. Почти с самого начала он уловил в Мэдди что-то особенное. Неотразимо притягательное. Мик тогда не задумывался, что за ощущение захватывает его. Сейчас-то он догадался, и осознание глодало изнутри, как расплавленный свинец. Наверное, его отец испытывал к ее матери такое же всепоглощающее неутолимое влечение. Так же был околдован ее улыбками, смехом, тем, как она шептала его имя, отдаваясь наслаждению. Так же жаждал продолжения волшебства. И испытывал то же умиротворение, находясь с ней рядом. Все невзгоды исчезали и очарованными глазами он так же видел лишь желаемое даже прежде, чем осознавал, чего желает.

Мик встал под душ и позволил теплой воде стекать по волосам. Лок наверняка любил Элис Джонс, раз решился бросить ради нее жену и детей. Теперь Мик уяснил это со всей очевидностью, глядя сквозь призму ненавистной любви к Мэдди Джонс. Стыдно и глупо, но, когда она вчера открыла дверь и предстала перед ним на пороге с кошкой в руках, Мик почувствовал, словно солнце согревает его изнутри. И он понял. Понял, что чувствует мужчина, любящий женщину, постиг это каждой клеточкой своего тела, подтвердил каждым ударом своего сердца. А потом отнес Мэдди в постель и узнал, каково это – заниматься любовью с любимой женщиной, и утвердился властелином мира.

А потом она вырвала сердце из его груди.

Мик откинул голову назад и закрыл глаза. В своей жизни он видел и совершал вещи, с которыми невозможно смириться. Он казнился из-за смертей солдат, бывших его товарищами. Но никакая прежде испытанная мука не шла в сравнение с болью и унынием, которые он изведал, полюбив Мэдди.

Существовал только один выход. Он заявил ей, что не вспоминал о ее матери и что не собирается думать о ней – так и нужно поступить. Он забудет Мэдди Джонс.

Мэг открыла входную дверь и взглянула в спокойные голубые глаза Стива Касла. Она приняла душ и как раз закончила сушить волосы, когда он приехал.

– Я просто не знала, кому еще позвонить.

– Рад, что ты обратилась ко мне.

Стив вошел в дом и последовал за Мэг на кухню. На нем были джинсы и футболка с изображением рога изобилия и словами «Все ненавидят вегетарианцев» на груди. За кофе Мэг пересказала гостю все, что услышала от Мика.

– Об этом скоро узнает весь город, и я не представляю, что делать.

Стив поднес ко рту чашку, утонувшую в громадной пятерне.

– Кажется, единственное, что ты можешь сделать, – это высоко держать голову, – вынес он свой вердикт и отхлебнул кофе.

– Разве я смогу? – В прошлый раз, когда они говорили о Мэдди Дюпрэ Джонс, Стив дал ей хороший совет и помог обрести уверенность. – Теперь все по новой примутся пережевывать сплетни о срыве моей матери и о бесчисленных интрижках отца.

– Возможно, но твоей вины в этом нет.

Мэг поднялась и направилась к кофейнику.

– Знаю, но это не помешает людям судачить обо мне. – Она снова наполнила кружки – свою и Стива.

– Да, не помешает, но чтобы они не болтали, говори себе, что лично ты ничего плохого не сделала.

Она поставила кофейник на подставку и прислонилась бедром к стойке.

– Я могу твердить это до умопомрачения, но лучше мне от этого не станет.

Стив оперся на кухонный стол и встал.

– Станет, если ты в это поверишь.

– Ты не понимаешь. Это так унизительно.

– О, я очень хорошо понимаю. Когда я вернулся из Ирака, моя жена была беременна, и все знали, что ребенок не мой. – Он двинулся к ней, почти не хромая. – Мне пришлось смириться не только с ампутацией ноги и крушением брака, но и с тем, что жена изменила мне с армейским приятелем.

– О, Господи, Стив. Мне так жаль.

– Не стоит меня жалеть. Какое-то время моя жизнь была сущим адом, но сейчас все пучочком. Иногда приходится нахлебаться дерьма, чтобы оценить вкус сахара.

Мэг подумала, что это армейская присказка.

Мужчина потянулся к ее руке.

– Но ты не сможешь насладиться сахаром, пока не избавишься от всего дерьма. – Он ласково провел большим пальцем по внутренней стороне ее запястья, и по ее рукам пробежала дрожь. – То, что натворили твои родители, не имеет к тебе никакого отношения. Ты была ребенком. Точно так же то, что моя жена трахалась с моим приятелем, не имеет никакого отношения ко мне. Подумай сама. Если она была несчастна из-за моего отсутствия, могла бы утешиться каким-нибудь достойным занятием. Если твоя мама страдала из-за интрижек мужа, то и с эти можно было справиться иначе. В том, что сделала моя жена, нет моей вины. Так же, как нет твоей вины в том, что учинила твоя мать. Не знаю, как ты, Мэг, а я не собираюсь всю оставшуюся жизнь расплачиваться за идиотские взбрыки других людей.

– И я не хочу этого.

Стив сжал ее ладонь, и прикосновение отозвалось в ее сердце.

– Тогда не поступай так. – Он притянул женщину к себе и положил свободную руку ей на затылок. – Единственное, в чем я уверен – слова и поступки других людей никогда не удастся контролировать.