Анна Годберзен - Зависть

– У меня нет детей, – произнес Генри.

И сейчас ему это казалось редкостной удачей.

Физическое недомогание теперь накатывало на него волнами, и на секунду прилив пошёл на спад, когда Генри подумал о единственной ответственности, от которой пока ещё был свободен.

– Нет, – жестоко рассмеялся отец. – И не будет, если ты продолжишь спать на диване. Я узнал у прислуги, что ты каждое утро просыпаешься здесь. Неужели ты и вправду?…

– Нет, – Генри посмотрел на отца и увидел на его лице ужасную смесь изумления, ярости и отрицания.

Старший и младший Шунмейкеры долго смотрели в глаза друг другу, и по их лицам читались невысказанные тирады.

– Итак, – продолжил старший Шунмейкер более миролюбивым тоном, нежели несколько секунд назад. – Вам придется перестать вести себя, как глупые дети. К выборам мне нужен внук. Они состоятся в ноябре 1901 года, Генри, поэтому времени у вас предостаточно. Будет хорошо, если родится мальчик. Крепкий здоровый мальчик, которого я смогу подержать на руках перед толпой. Постарайтесь.

– Папа, я не думаю…

– Я не помешала?

Мужчины повернулись к боковой двери, соединяющей спальню с кабинетом. В проеме стояла Пенелопа, одетая в гофрированную юбку в бело-голубую клетку и рубашку из кремового шифона с высоким воротником-стойкой. Темные волосы, блестящие и шелковистые, были убраны в высокую прическу, открывающую гладкий лоб. Лицемерное выражение беспокойства на её лице сменилось льстивой улыбкой, когда Пенелопа поклонилась.

– Доброе утро, мистер Шунмейкер.

– Доброе утро, Пенелопа.

– Простите, что прервала вашу беседу, – продолжила она медовым голоском хорошей девочки, которой совершенно не являлась. – Но я только что получила приглашение явиться в дом Холландов на завтрак в это воскресенье. Мы должны пойти ради нашей дорогой Элизабет, и показать ей, что между нами нет неловкости. Она поймет, конечно, что наш союз с Генри изначально был верным, и что наша любовь к ней никак не уменьшилась из-за того, что она едва не заняла мое место…

Жесткое «нет» уже готово было сорваться с губ Генри, как всегда, когда он беседовал с женой, и он не был уверен, что для него более отвратительно: смотреть, как отец и Пенелопа улыбаются друг другу, или мысль о появлении в доме Холландов в качестве женатого человека. Генри довольно убедительно объяснил свой поступок, но до сих пор не получил ни единого знака, что Диана вообще читала его письма. Но он продолжал писать ей, потому что не знал, что ещё мог сделать, и именно поэтому сейчас опустил голову.

– Мы с Тедди наметили поездку в Палм-Бич, чтобы погреться на солнышке и порыбачить. Мы уезжаем во вторник, и до этого дня у меня почти нет времени на светские рауты…

– Я не знала, что ты едешь в Палм-Бич, – резко ответила Пенелопа.

– Это было неожиданное решение, – сбивчиво извинился он. Генри знал, что Пенелопа с укоризной смотрит на него, но не мог заставить себя посмотреть ей в глаза. – Вот почему ещё столько всего необходимо сделать… – пробормотал он, смотря на свои колени.

– В таком случае, – сказала Пенелопа, уперев руку в бедро, – я соберу твой багаж и необходимые в дороге вещи, и закажу себе билет, чтобы позаботиться о тебе в Палм-Бич.

Генри не был уверен, что отразилось на его лице, когда он услышал этот приговор, но Пенелопа ответила взглядом, полным торжествующего удовлетворения.

– Я также приглашу поехать с нами одну из своих подруг, – решила она самостоятельно.

– Хорошо, – ввернул отец Генри, тем самым показывая, что вопрос решен.

– Ладно, – попробовал улыбнуться им обоим Генри.

Он видел, что отец желает продолжить разговор о семье, полной здоровых детишек Шунмейкеров. Генри эта идея казалась настолько абсурдной и неправильной, что в своем теперешнем состоянии он даже не мог здраво поразмыслить над ней. Он знал, что старик рано или поздно вновь затронет эту тему, но не сейчас. Не в присутствии Пенелопы, одетой красиво, как и любая избалованная девушка их класса. Иногда правила приличия на что-то годились, с горькой иронией подумал Генри, проходя мимо жены в спальню с намерением несколько часов поспать в удобной постели.

Каролина, присоединишься сегодня ко мне за завтраком у Холландов? Будет весело, если ты явишься и напомнишь Элизабет, насколько ты её превзошла. Заеду за тобой в полдень.

Миссис Генри Шунмейкер.

Закрытый фаэтон Пенелопы Шунмейкер остановился на южной стороне парка Грэмерси.

– О, старый добрый семнадцатый дом, – вздохнула Каролина Брод, в голосе которой сквозила лицемерная ностальгия.

Она испытала приступ панического страха, когда этим утром принесли записку от Пенелопы с приглашением на воскресный завтрак к Холландам. Сначала мисс Брод вспомнила о простых чёрных полотняных платьях, которые ей пришлось носить. Они не могли сравниться с более достойной униформой горничных дома Хейзов. Затем она вспомнила, какими грубыми были её руки от работы, которую она выполняла у Холландов. Но потом Каролина заглянула в свой гардероб, обозрев все платья, украшения, туфельки, перчатки и изящные жакеты, которые она приобрела как близкая подруга мистера Лонгхорна. Долгое время Холланды скрывали свою бедность, но сейчас о ней уже ходят слухи. Каролина обнадёжила себя, что теперь настало её время, и пришла пора Холландам убедиться в этом собственными глазами.

– Интересно, почему они пригласили тебя? – вслух подумала она, но тут же поняла, что вопрос может показаться бестактным.

Пенелопа, однако, даже если и посчитала вопрос таковым, не выглядела обиженной.

– О, они нуждаются во мне намного больше, чем я в них, – беспечно ответила она, смотрясь в карманное зеркальце в оправе из резной слоновой кости.

В окне кареты виднелись парковые деревья. С них уже облетели листья с тех пор, когда Каролина видела их в последний раз.

– Конечно, старой миссис Холланд известно о том, что я посвящена в маленькую грязную тайну Элизабет, да и вообще, никому в обществе не нравятся бывшие невесты-изменницы. Не слишком желанная ипостась. Я, скорее, жду, как они будут себя вести, увидев тебя.

Каролина положила руку на отделанную латунью дверь фаэтона и прищурилась, разглядывая дом, где когда-то жила. Сейчас он показался ей небольшим и почти суровым из-за простого фасада из бурого песчаника. У железной решетки, огораживающей крыльцо, был такой вид, словно ее пристроили, когда дом уже был готов, а окна бесцеремонно и бестолково выходили прямо на улицу.

Жизнь, проведенная здесь, сейчас казалась Каролине страшной историей или ночным кошмаром, от которого ее внезапно пробудили. Она мимолетно подумала об Уилле, который был таким красивым и хорошим парнем, но ошибся, полюбив знатную и могущественную Элизабет Холланд. За эту ошибку он поплатился жизнью. Но думать об этом было грустно, и, Каролина вынырнула из пучины воспоминаний, когда кучер открыл небольшую дверцу и помог ей выбраться из экипажа.

Она сделала глубокий вдох и посмотрела на Пенелопу, которая всегда знала, что делать. Они взялись за руки – так Пенелопа вела себя с ней только на публике. Согласно их договоренности, им приходилось притворяться подругами. Именно на это согласилась Пенелопа взамен тайных сведений о совершенно непристойном поведении Дианы Холланд, когда та одной поздней декабрьской ночью оказалась в спальне с Генри, причём помолвка Генри с Элизабет была уже разорвана, а с Пенелопой он ещё не обручился.

Девушки стали подниматься по старым каменным ступеням. Длинная серая отороченная мехом юбка Каролины на ходу задевала черную плиссированную юбку Пенелопы.

Дверь открылась, и молодая женщина с аккуратно зачесанными назад медно-рыжими волосами поприветствовала их. Черты её лица были крупными, а кожа светлой, почти как у Каролины, но кожа мисс Брод была усеяна веснушками даже в середине холодного февраля. Приветливая улыбка женщины угасла, и она нерешительно замерла в темном узком фойе.

– Миссис Генри Шунмейкер и мисс Каролина Брод, – обозначила Пенелопа их имена, снимая шляпку, украшенную фестонами в виде маленьких чёрных птичек. – Мистер Шунмейкер готовится к поездке и не сможет к нам присоединиться. Вместо него приехала мисс Брод. Она – моя близкая подруга.

Каролина тоже сняла шляпу, похожую на щегольской цилиндр, и, подмигнув, протянула её горничной. Эту служанку Каролина хорошо знала потому, что на самом деле горничная была её сестрой, Клэр Броуд, любительницей историй о красивых людях и их похождениях. Но она была слишком скромной и воспитанной, чтобы самой присоединиться к ним. Не такой, как младшая мисс Броуд, навсегда превратившаяся в мисс Брод в результате опечатки в колонке светских новостей, возвещавшей о её дебюте в высшем свете Нью-Йорка. Сестры виделись по мере возможности, хотя для Каролины это было порой затруднительно из-за всех её новых друзей. Но они все еще понимали друг друга очень хорошо, и Клэр всего лишь несколькими взмахами ресниц показала младшей сестре, что постарается вести себя как обычно.

Войдя в дом, Каролина не смогла удержаться от мыслей о том, какими же тесными и душными были здесь комнаты. Лестница в глубине фойе поднималась прямиком на второй этаж, а картины, украшавшие стену по пути наверх, были не такими ценными, как те, что Холландам пришлось продать прошлой осенью. Мисс Брод перевела взгляд чуть левее, к малой гостиной, которой нечасто пользовались в те времена, когда Каролина жила здесь. Но сейчас комната была уставлена круглыми столиками, покрытыми белыми скатертями из дамасского полотна. На столиках стояли серебряные вазы, в которых стояли усеянные красными ягодами ветки. «Было время, когда я сама отпаривала эти скатерти и сервировала столы», – думала Каролина. Но внезапно её воспоминания прервал знакомый голос, вызвавший дрожь в коленках. Обе сестры Броуд замерли.

– Пенелопа, – произнесла, вплывая в фойе из задней комнаты, миссис Холланд.

Она была одета во всё черное, но темные волосы с проседью уже не покрывал вдовий чепец, как в прошлом году. Хозяйка подошла к юным гостьям и остановилась. Улыбалась она едва заметно. Миссис Холланд выдержала такую долгую паузу, что даже Пенелопа смутилась, а затем одарила давнюю подругу дочери сухим «Поздравляю».

– А кто вы? – спросила она, кивая подбородком в сторону девушки в сером платье и мехах.

На секунду поджилки Каролины задрожали. Затем она посмотрела в темные, как лесной пруд, глаза миссис Холланд и поняла, что в её взгляде нет ни проблеска узнавания. Глаза пожилой леди были столь чисты и надменны, что Каролина задумалась, как же она раньше набиралась храбрости встретиться с ней взглядом, и спустя секунду поняла, что ни разу прежде не осмеливалась это сделать. Её бывшая хозяйка тоже никогда не обращала внимания на её лицо, даже когда отдавала тысячи распоряжений, и сейчас созерцала Каролину с таким искусным безразличием, что та засомневалась – на мгновение, но, тем не менее – на самом ли деле она продвинулась вверх по социальной лестнице со своего места в доме Холландов.

– Это мисс Каролина Брод. – Пенелопа, казалось, не заметила или не обратила внимания, что очной ставки между хозяйкой дома и бывшей горничной не получилось, и уже заглядывала в малую гостиную, выясняя, кто из гостей уже там. Затем довольно небрежно добавила: – Она недавно приехала в город, но все уже успели её полюбить.

– Я рада находиться в кругу ваших гостей, – выдавила Каролина, пытаясь скрыть разочарование.

Только тогда, когда возможность уже была упущена, она поняла, как хотела быть узнанной, как лелеяла свое желание, чтобы миссис Холланд признала обретенное Каролиной великолепие и удивилась тому, как высоко ей удалось взлететь.

Клэр, должно быть, окаменевшая от страха во время этой короткой беседы, предупреждающим взглядом посмотрела на сестру и попятилась к чулану под лестницей, неся в руках верхнюю одежду двух пришедших леди. Пенелопа и миссис Холланд проследовали в гостиную, где уже находились люди, которые все свое время проводили в череде приятных занятий, сменяющих друг друга.

– Видишь ли, мы отреставрировали несколько старых полотен и избавились от тех картин, которые уже вышли из моды… – объясняла миссис Холланд.

За их спинами, в фойе, где гулял пронизывающий сквозняк, в нерешительности переминалась с ноги на ногу Каролина. Она ощущала каждый волосок на своем затылке, не будучи уверенной, где именно должна находиться, и какую позу принять. Её сестра исчезла. Скорее всего, Клэр жалела, что она не единственный ребенок в семье и вряд ли может рассчитывать на постоянную работу. Единственная связь Каролины с сегодняшним приемом уже вошла в смежную комнату, оставив позади свою спутницу, отчаянно нуждающуюся во внимании и поддержке. Каролина шагнула вперед, но заколебалась. Внезапно окружающая её обстановка перестала казаться такой уж скромной и обшарпанной.

– Лина.

Это имя было похоже на старую одежду не по размеру, которая царапает кожу, даже когда просто берешь её в руки. Оно звучало непритязательно и просто. «Моё собственное имя», – подумала Каролина. По крайней мере, именно так её чаще всего называли все семнадцать лет жизни. Но Каролине не нравилось слышать, как её имя произносят вслух. При этом она всегда краснела. Точно также Каролина краснела в присутствии человека, который её имя произнес. Она сверкнула глазами – теперь насыщенно-зелеными на фоне заливающейся румянцем кожи – и увидела Элизабет, живую и совсем не такую красивую как прежде.