— Мужлан, — прошипела Кейтлин.

Мейсон лишь рассмеялся. Привязав коней, он взял девушку за руку. Странно, но она не сопротивлялась. Не потому ли, что прошлое дотянулось и до нее?

Мейсон забыл, какая у нее рука: маленькая, теплая, изящная. Он переплел свои пальцы с пальцами Кейтлин и принялся поглаживать большой палец, как она любила, — движение было непроизвольным, почти неосознанным.

Рука в руке, как много лет назад, пошли они к хижине. Только тогда они почти бежали, торопясь попасть в укрытие, где могли целоваться и ласкать друг друга без страха, что их увидят. Теперь шли медленно. Кейтлин, Мейсон заметил это, волочила ноги.

Дверь была не заперта. Мейсон рывком распахнул ее. Едва они оказались внутри, как Кейтлин выдернула руку.

В ноздри ударил запах затхлости. По полу пробежала и скрылась в углу вспугнутая мышь. Повсюду: и на полу, и на старой мебели — лежал густой слой пыли.

— Странно, — пробормотал Мейсон.

— Что именно? — шепотом, будто духи прошлого мешали говорить вслух, грозя вот-вот наброситься на обоих, спросила Кейтлин.

— Кроме пыли и запустения, ничего не изменилось. Похоже, хижина ждала, что мы вернемся в нее.

— Что за чушь! — Но тону Кейтлин недоставало уверенности.

— Почему же чушь?

Мейсон повернулся к ней и, не успела девушка набрать воздуха, чтобы возмутиться, крепко обнял. И сильно исхудавшая, Кейтлин все равно оставалась самой женственностью. Она всегда оставалась женщиной — с теплой кожей, дивно пахнущими волосами, высокой грудью и быстро бьющимся сердцем — биение это Мейсон ощущал даже сквозь одежду.

— Мейсон?..

Он не желал слушать, что она скажет. Если хочет что-то спросить, он не настроен отвечать. Сейчас и здесь ему хотелось только одного.

Мейсон теснее привлек Кейтлин к себе и принялся целовать. Губы у нее были мягкими и теплыми и чуть дрожали — их можно было целовать вечность, не отрываясь и не уставая. Мейсон позволил своим губам вспомнить черты лица Кейтлин: упругость щек, форму бровей, дерзко вздернутый нос, подрагивающие пушистые ресницы...

А потом он вернулся к ее губам, теперь касаясь их языком, раздвигая. Сначала Кейтлин сопротивлялась, но Мейсон проявил настойчивость, и, когда начал уже думать, что она никогда не сдастся, губы девушки приоткрылись. Ее рот был так же сладок, как прежде; он чувствовал, что никогда не пресытится им.

Вдруг руки Кейтлин поднялись, нерешительно коснулись его рук... а потом, внезапно, обвились вокруг его шеи. Теперь все тело Мейсона пылало, он дрожал от жажды обладать Кейтлин. Отстранившись неимоверным усилием воли, он стянул рубашку и разостлал ее на кровати. Потом обернулся к Кейтлин. И, к своему смятению, увидел, что она направляется к двери.

— Что ты делаешь?

— А что делаешь ты?

— Здесь все пропиталось пылью, так что придется лечь на рубашку.

— Никуда мы не ляжем. Вместе — никогда.

Тут до него дошло, что тон Кейтлин изменился. Теперь голос девушки звучал жестко, от былой мягкости не осталось и следа.

— Что ты говоришь, Кейтлин?

— Я не желаю объясняться с тобой.

— И все же попробуй.

— Ты действительно думаешь, что я разделю с тобой ложе?

— Если моя рубашка тебе не подходит, можно перебраться в твою комнату в доме.

— Ты что, ничего не понял?! — выкрикнула она. — У меня нет намерения спать с тобой! Нигде!

— Почему?

— Если тебе действительно интересно, меня не устраивают романы-одноночки.

— Так вот что это такое для тебя!

Кейтлин, чуть скривившись, пожала плечами.

— А чем еще это может быть?

— Связь на одну ночь, несмотря на прошлое?

— А что было в прошлом? — Кейтлин весьма правдоподобно изобразила недоумение.

— Что было?.. — повторил Мейсон, чувствуя, как нарастает в нем злость. Предупреждал-предупреждал себя, а все ж расчувствовался и едва снова не стал посмешищем.

— Если ты честен, то признаешь, что было немного. Если это... — Кейтлин осеклась.

— Ты о чем? — спросил он.

— Неважно. Как я все время тебе твержу, с прошлым покончено. Мы... мы были слишком молоды, и общество друг друга нам было приятно — какое-то время. Но ничего более в этом не было. Никогда.

Вот, значит, как для нее все обстояло. В конце концов ее родители оказались правы. Каким же дурнем я был, думая, что за нашими отношениями стоит нечто большее!

— Не стоит ворошить былое, — спокойно сказала Кейтлин. — Что же до наших нынешних отношений... Нас связывает только дело.

— Пять минут назад нас связывала страсть, — так же спокойно возразил он, — и ни один из нас не думал о деле.

— Мейсон...

— Ты можешь врать себе, сколько пожелаешь, — повысил он голос. — Можешь внушать себе все, что угодно. Но если ты честна, ты признаешь, что лжешь. Я ощущал, как бьется твое сердце, и ты обнимала меня.

— Не надо об этом! — жалобно попросила она.

Но Мейсон безжалостно продолжал:

— Твои губы сами раскрылись мне навстречу, Кейтлин. Я не принуждал тебя.

Она смотрела на него в упор, и даже в сумрачном свете хижины Мейсон видел, что ее сотрясает дрожь.

— Пока я не отвлекся, чтоб снять рубашку, ты и думать не думала о делах.

— Может, и нет. — Она вложила в свои слова все высокомерие, на которое была способна, поскольку Мейсон сказал чистую правду, но безоговорочно признать его правоту Кейтлин не могла. — Я... Что ж, да, я слегка обезумела. Но помешательство было временным. Нам не следовало приходить сюда. Я пыталась объяснить тебе это, но ты не стал слушать.

— В этой хижине мы познали радость.

Кейтлин стиснула кулаки.

— Ты это уже говорил. Но дело в том, что в моей жизни больше нет места радости. — Какой-то миг она колебалась, потом добавила: — Иногда я сомневаюсь, что вообще знаю, что такое радость.

Мейсон ощутил, как в душе его что-то дрогнуло. Он мягко сказал:

— То, что было с нами сейчас, было радостью, Кейтлин.

— Может быть. — Слова прозвучали так, словно их вырывали силой. — Но именно было. Прошлое невозвратимо, Мейсон. То, что с нами было, закончилось, и закончилось давным-давно. Как бы мне хотелось, чтобы Билл не передавал тебе закладную! Но он передал — и теперь мне жить с обязательствами перед тобой. Мне надо поговорить с тобой о взносах, Мейсон.

Его голос снова обрел жесткость.

— Говори.

Взгляд Кейтлин метнулся к постели, потом на Мейсона.

— Не здесь.

— Почему же нет? Боишься, что случившееся один раз может повториться снова?

— Конечно нет!

— А может, боишься, что в следующий раз не сумеешь притормозить?

— Я не боюсь, — вспыхнула Кейтлин. — Я могу держать себя в руках, Мейсон, и когда говорю "нет", то "нет" и имею в виду. Но мы будем обсуждать дела, а здесь... — снова косой взгляд на кровать, — не место для этого.

Мейсон окинул взглядом девушку, которая и до сих пор обладала над ним властью, как ни одна другая, и эту власть давала ее трогательность. Взгляд его задержался на красиво очерченных губах. Он все еще чувствовал ее вкус, руки сами тянулись снова схватить Кейтлин в объятия... Но Мейсон понимал, что лучше этого не делать.

Может ли он снова влюбиться в нее? К черту! Он тут же представил, как использует это Кейтлин Маллин.

— Думаю, ты права, — бесстрастно согласился он. — Здесь не место для бесед.


— Ты должна внести первый взнос через неделю, считая от пятницы.

Они сидели в гостиной: красивой комнате, обставленной белой плетеной мебелью с зеленой обивкой, яркой, но холодноватой. Мать Кейтлин обожала цветы, и Кейтлин, кажется, унаследовала эту любовь: помещение утопало в зелени.

— Через неделю с пятницы? — напряженно повторила Кейтлин.

— Не стоит удивляться. Биллу Оттеру тебе пришлось бы платить тогда же.

— Да, но Билл... — Кейтлин осеклась, прикусив нижнюю губу белоснежными зубками.

Тогда Мейсон, усмехнувшись, продолжил ее мысль:

— Билл был терпим. Билла не волновали сроки. Биллу так легко давались деньги, что пара монет никогда не делала для него погоды. Так он, во всяком случае, сказал. Я просто облекаю в слова твои розовые мысли о Билле. А может быть, ты все время ошибалась, Кейтлин? Может быть, Билла Оттера, этого богача, очень даже волновало, что ты используешь его?

— Я никогда не делала этого, — горячо запротестовала она. — По крайней мере — сознательно.

— Нет смысла обсуждать это, Кейтлин. Ты видишь так, я — этак. Платить-то все равно надо. — Мейсон помолчал и бесстрастно продолжил: — И я настаиваю, чтобы ты заплатила.

Кейтлин уставилась на него огромными зелеными несчастными глазами.

— На той неделе я прилечу за взносом.

Еще секунду Кейтлин смотрела Мейсону в глаза. Потом, не сказав ни слова, встала с кресла и отошла к окну. Мейсон молчал. Она стояла к нему спиной, глядя на свое ранчо. Человек чужой мог бы счесть Кейтлин спокойной и собранной, но Мейсон знал ее слишком хорошо и не обманулся. Он заметил, и как опустились ее плечи, и как судорожно сжались руки.

Прошла минута. Наконец Кейтлин отвернулась от окна и тихо сказала:

— Я не смогу заплатить. По крайней мере, на следующей неделе.

— Прискорбно слышать.

— Мейсон... Мейсон, мне нужно время.

— Что, если меня это не интересует?

Загорелое лицо Кейтлин побледнело, но плечи распрямились. Боец до последнего, невольно восхитился Мейсон, а вслух с легкой угрозой заметил:

— Думаю, ты знаешь, что бывает с теми, кто не в состоянии выполнять свои обязательства.

— Ты же не опротестуешь закладную? — Она не справилась с дрожью в голосе. — Ты не сможешь так поступить, Мейсон.

— Могу, и ты это знаешь.

Она шагнула к нему, пальцами коснулась руки.

— Мейсон... Мы были друзьями.

— Давным-давно, как ты не устаешь повторять мне.

Ладонь Кейтлин сорвалась с его руки так внезапно, словно под ней вспыхнуло пламя.

— Ты прав.

Она снова отвернулась. Мейсон ждал. Через минуту Кейтлин взглянула на него.

— Все, о чем я прошу, — время. Я заплачу, непременно заплачу. — Последние слова она произнесла с яростной убежденностью. — Мне нужна отсрочка.

— Нет.

— Неужели ты способен так поступить со мной? — В ее прекрасных глазах застыло отчаяние.

— Ты говоришь о чувствах, я — о деле. — Голос Мейсона был ровен.

— Я говорю о моем доме, — страстно возразила Кейтлин. — О моем любимом доме. Я родилась и выросла на этом ранчо. Мой дед купил эту землю, мой отец прожил здесь всю жизнь. А ты отбираешь все это у меня из-за какого дурацкого плана, придуманного пять лет назад.

— Именно так.

В зеленых глазах Кейтлин блестели слезы, но она изо всех сил старалась не дать им пролиться.

— У меня только две возможности, да, Мейсон? Или ты получаешь в следующую пятницу деньги, или забираешь ранчо?

Она сделала глубокий вздох, но это не помогло: две слезинки выкатились из ее глаз и побежали по щекам. Интересно, подумал Мейсон, знает ли она, как хороша сейчас?

Смахнув слезы, Кейтлин сказала:

— Если ты думаешь, что я плачу, — так нет.

Он коснулся влажной щеки.

— Да неужели?

— Нет! Но вернемся к делам. У меня правда только две возможности?

Он немного помолчал.

— На самом деле — три.

— Три?.. — растерянно переспросила Кейтлин.

Внезапно Мейсон разозлился. Неужели мое предложение так мало для нее значит, что она уже позабыла о нем? Что ж, я терпелив и могу напомнить.

— Мы говорили об этом, когда я приезжал в последний раз. Я забираю ранчо, а ты выходишь за меня замуж.

Мейсон вдруг поймал себя на том, что, затаив дыхание, смотрит на Кейтлин. На ее личике одно чувство сменяло другое: чувства, которые он желал, но не мог прочитать.

Спустя мгновение Кейтлин ровно сказала:

— Нет, Мейсон.

— Я предлагаю тебе выход из всех затруднений.

— Никакой это не выход.

— Не волноваться больше о деньгах. Не расставаться с ранчо. Твоя жизнь не изменится, Кейтлин.

— Кроме одного: я буду замужем.

Он спокойно выдержал ее взгляд, не подав виду, как разозлил его новый отказ.

— А что в этом плохого?

— Мне противна сама мысль об этом.

Что-то заставило Мейсона продолжить:

— Когда-то мы неплохо уживались. Даже обсуждали будущую женитьбу.

— Детская болтовня, — неуверенно парировала Кейтлин. — Она ничего не значит.

— Так-таки ничего?

— В свете...

— В свете чего?

— Неважно. — Кейтлин отвела взгляд. — Не сейчас. Мы были молоды и витали в облаках. Теперь же... — Она снова умолкла, губы ее чуть дрогнули. — Это будет неправильно, — договорила она наконец. — Для нас обоих.