Оливия Стилл - Жара в Архангельске-1

— В чём же ты несчастлив? — она пыталась ещё казаться строгою.

— Я запутался…

— С этого и надо было начинать, — Никки прошла в свою комнату. Даниил прошёл вслед за ней и остановился в нерешительности.

— Просто пойми, мне тоже больно… И я… я чувствую твою боль…

— Хватит, Даниил, — сказала Никки, — Ты сам виноват в том, что с тобой происходит. Сам — понимаешь? Ты сам создал для себя эту ситуацию. Я хотела помочь тебе, но тебе ведь это не надо… А мне тоже надоели твои загоны и макароны на ушах…

— Никки, я… — Даниил запнулся, — Я люблю тебя, Никки…

Он обнял её. Никки не сопротивлялась. Она старалась не обнимать его и вообще отвернуться…

Часы тихо тикали на тумбочке. За окном было темно. Темно было и в квартире, где, кроме Никки и Даниила, не было никого.

— Надо бы извиниться…

— За что? Тебе не за что извиняться.

— Да нет, есть за что…

Никки промолчала. Оба в этот момент подумали об одном и том же, но не стали это озвучивать.

…Олива не знала ничего об этом, находясь в Москве, но где-то в начале февраля начала как-то смутно подозревать, что Даниил ей изменяет. Она почувствовала, что что-то изменилось в их отношениях, появилась какая-то напряжённость. Олива пыталась отогнать от себя подобные мысли, но они лезли настырно ей в голову, заставляя подозрения ещё более укрепляться в её душе. Вот он сидит в аське — странно, у него же нет дома интернета! У кого он ещё может сидеть, если не у Никки?..

— Привет, подруга! — написал Оливе Даниил.

«Какая я тебе, в жопу, подруга?!» — разъярённо подумала она. Вслух же спросила:

— Ты где щас находишься?

— Я дома, — отвечал он, — С ясновидением проблемы?

— Да нет никаких проблем, — Олива вырубила аську.

«Он у неё, это ясно как белый день, — думала она, лёжа в постели ночью и не смыкая глаз, — Голову даю на отсечение, что у неё он! Уххх, мормышка проклятая!!! Ну погоди…»

«Но ведь, с другой стороны, он и раньше от неё сидел в инете, — рассуждала Олива сама с собой, — Мне это, конечно, ещё тогда не нравилось, но ведь в этом не было ничего такого, чтоб подозревать в измене… Что же теперь-то изменилось?»

«И всё-таки, изменилось многое, — думала она, — И ты сама об этом догадываешься…»

Так Олива и не смогла уснуть в ту ночь. Не уснула она и на следующую ночь, и на послеследующую. Подозрения грызли её как чёрные ядовитые черви.

Выход был только один — поговорить с ним начистоту…

Вечером Олива, как всегда, вышла в аську. 42nteller был онлайн. Но ей даже не пришлось первой заводить этот разговор — он её опередил.

— Привет, — написал он ей, — Как твои фантазии сегодня?

— Мои фантазии хорошо, — отвечала Олива, — Правда, ты мне снился где-то седьмого числа, но я не помню, как именно.

— Постарайся припомнить.

— Ну, ничего хорошего мне не снилось тогда, это точно.

— Это понятно, — сказал Даниил.

— Почему понятно?

— Ну, зная устройство твоего мировоззрения, вполне понятно. Страхов много ещё.

— Каких же, например?

— Страх «меня не любят».

— И неправда! — вскипела Олива, — Просто меня бесит, когда на меня возводят напраслину. Вот тоже выдумал «страх» какой-то… Нет у меня никаких страхов, понятно? Особенно тот, который ты назвал. Чтоб ты знал, любят меня многие, и я не нуждаюсь ни в чьих подачках.

— Ну-ну… Скоро у тебя появится один человечек интересный…

— Какой ещё человечек?

— Этого я не вижу, однако от него многое зависит в твоей жизни, — ответил Даниил, — Большего не скажу.

— Да иди ты к чёрту со своими человечками!!! — Олива разозлилась не на шутку, — Как ты вообще можешь такое говорить??? Что ты вообще выдумываешь-то? Кто тут у меня может быть?! Я вообще логики твоей не понимаю!

— Время покажет.

— Ты сам не знаешь, что городишь. Или, я вижу, тебе всё похеру.

— Ясно, то, что я тебе показал, тебя нимало не убедило, твоё дело.

— А что ж ты плетёшь-то про кого-то, кто в моей жизни появится?!

— Вижу так.

— Видит он! А то, что ты меня этим предположением обидел, не видишь???

— Ну прости если обидел, — сказал Даниил, — Просто попробуй меня понять если можешь. Я болею и знаю, из-за чего болею несколько месяцев, и точно знаю, что это связано с желанием менять людей, так как и меня хотят изменить, это вылилось болезнью. Причину в себе я не могу убрать без вреда для тебя, вот и всё.

— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла Олива.

— В силу своей, скажем так, интуиции я могу узнать, где лежит причина, — продолжал он, — Причиной оказалось желание обладать человеком, потом по причине вышло на тебя, то есть скрытое пожелание управлять, возможно, проистекающее из ревности. Ты только не подумай, что я тебя укоряю, сам виноват.

— Я ни в чём тебя не обвиняю. И не требую от тебя ничего сверхъестественного, так как вполне понимаю всю ситуацию, которая у нас с тобой, — сказала Олива, — Единственное, о чём я хотела бы тебя попросить…

— Да?

— Ты знаешь всё. Так вот… Ты знаешь, что мы живём в разных городах, и в силу обстоятельств не можем видеться чаще, чем раз в полгода. Пока не можем. Тем более, я щас работаю, и не знаю, дадут ли мне отпуск этим летом, вполне могут не дать. И поэтому…

— Что-то мне не нравится… тема разговора…

— Погоди, дай досказать. Ты знаешь, что ситуация непростая. Несмотря на это, я не могу тут ни с кем мутить, и не хочу, потому что ты есть. Я требовательна к себе, и во мне ты можешь быть уверен. И попросить я тебя хотела лишь об одном…

— О чём?

— Я всё понимаю, мы все живые люди. Вполне может так случиться, что ты встретишь другую, или меня разлюбишь… Так вот, если это случится, сообщи мне об этом сразу, пожалуйста. Я всё пойму, прошу только быть честным со мной.

— У нас, думаю, разные понятия любви, — ответил Даниил, помолчав, — Я не считаю любовь чем-то кроме любви и ни на кого обязательств вообще никаких не накладываю.

— Ты не думай, что я хочу тебя ограничивать или ещё что-то, — «Чёрт! Я же не то ему говорю!» — промелькнуло в голове у Оливы. Однако она продолжала: — Просто мне нужно быть уверенной, чтобы не наделать ошибок…

— Я не забираю ни у кого свободу и свою свободу не в чьи даже шёлковые руки не положу.

— Нет, ты меня не так понял, — оправдывалась Олива, краснея до корней волос — всем существом она сейчас чувствовала, что говорит не то, что нужно, говорит неправду, — Просто мне надо знать о текущем положении вещей. Чтоб не получилось так, что я, допустим, летом приеду, а обстоятельства уже изменились. К тому же, — добавила она, — Мне тут один парень предлагал встречаться, но я отказала ему.

— Оль, послушай бесплатный совет, — сказал Даниил, — Повстречайся с ним.

— Как ты можешь мне такое советовать?! Я не хочу с ним встречаться, я тебя люблю!

— Я знаю, что любишь. Просто попробуй.

— Нет. Я хочу быть с тобой, и больше ни с кем. Пусть есть трудности, они для меня не важны.

— Скажем так, он лучше меня и нужнее именно тебе…

— Давай договоримся так. Будем говорить начистоту.

— А я пока и не лгал.

— Зачем ты так говоришь? Лучше тебя для меня нет. И точка.

— Ну, тогда для тебя повстречаться с ним ничем не повредит, только убедишься, что лучше меня нет. И, кроме того, я просил не делать из меня кумира, меня это очень сильно бьёт.

— Я не делаю из тебя кумира. Скажи мне, а ты разве не испытываешь ко мне того же? Почему ты с такой лёгкостью мне это говоришь?

— Потому что я не ставлю в людей в абсолют. Я люблю человека вне зависимости от того, какой он есть, со всеми его недостатками. А говорю с такой лёгкостью, думаю тебе пока что рано это знать, не вытерпишь.

— Нет, говори всё начистоту. Мы же договорились.

— Я люблю тебя просто потому что люблю, и мне неважно, какая ты, и всё.

И — всё, конфликт был исчерпан! В жизни Оливе так остро не хватало этих трёх, казалось бы, простых, но в то же время таких волшебных слов «я тебя люблю», что от одной этой фразы, такой желанной, но — увы — так редко предназначавшейся для её ушей, она ослабела и опьянела так же моментально, как подросток от одной рюмки водки.

— Знаешь, я бываю порой резка, груба, но я стараюсь исправиться, — сказала Олива, — Я постараюсь по возможности удерживаться от резкостей. Только старайся не обижать меня. Когда ты так говоришь, мне очень больно…

— Я всё понимаю, однако мне больно от одних только мыслей, которыми ты себя ко мне привязываешь, — сказал Даниил, — Любовь не привязывает даже в малости, она просто есть и всё.

— Ты не беспокойся, я не собираюсь виснуть на тебе, — Олива опять начала оправдываться, — Я живу в другом городе, у меня другая жизнь…

— Расстояние для привязки не проблема.

— Мне просто хочется, чтобы ты любил меня, а если вдруг поймёшь, что этого уже нет, скажи мне об этом сразу, чтобы я не мучилась, вот и всё. Я слишком хорошо знаю, что такое не любовь, как это было с Вовкой, например. Я боюсь этого, как огня, постарайся это понять.

— Ага. Прости, если обидел, я спать пошёл, так как сил уже нет, и из инет-клуба по морозу пирдолить не очень приятно ночью четыре квартала. Да и вообще чего-то после третьего числа меня на улице постоянно убить стараются вечером. Вот думаю, может сегодня у них получится? Ладно, не буду о грустном. Спок ноч. Целую. Люблю. Обнимаю. Нежно.

Вот так и поговорили. На следующий день Даниил просто исчез из инета. А ровно через неделю, то есть шестнадцатого февраля, местное архангельское радиовещание «Сарафан-FM» достигло ушей Оливы, и она узнала, что Даниил встречается с Никки…

Шестнадцатого февраля 2007 года не произошло ни землетрясения, ни наводнения, ни какого-нибудь ещё стихийного бедствия. Радиоточка на кухне бесстрастно бубнила о каком-то очередном заседании Госдумы и о встрече Владимира Путина с какими-то молодыми авторами в Ново-Огарёво. Но этот день в жизни Оливы стал чёрным поворотом её судьбы.

«Предатель… Предатель… Предатель…»

Ярость застилала глаза девушки. Оливе сначала очень хотелось поехать туда и отхлестать по щекам этого урода, который вот так влёгкую променял её непонятно на что; ей хотелось выволочь за волосы эту крысу, которая отняла у неё счастье. Но сознание собственного бессилия (а что она могла сделать, находясь в Москве?), лишь усугубляло ситуацию. Олива уже забыла все те нежные и ласковые слова, которыми каждую минуту мысленно называла она его — в голове крутилось только одно:

«Циник… Подлец… Предатель… Сволочь… Какая же я дура, Господи Боже мой!!!»

Она достала из бара початую бутылку водки, налила в стакан, залпом опрокинула…

«Но неужели всё так плохо? Ладно, пусть так… Он лгал мне про любовь, и про инет-клуб лгал, и про всё, про всё… — плелись мысли в её одурманенном мозгу, — Он предал меня, ушёл к другой… Да, я несчастный человек… Но ведь любил он меня… Было же что-то хорошее…»

Олива вспомнила, как они гуляли по набережной, как в подъезде целовались, как он гладил её по волосам, кормил из рук дольками мандарина — и взвыла в голос. Нет, всё пропало, он предал её. Она опять осталась одна… Ну что ж, Олива, финит а ля комедия, кончилась твоя сказочка про любовь. За счастье надо платить — пей теперь водку, лей слёзы. А тем временем твоим счастьем будет наслаждаться другая — ты ведь не подумала, как ей было плохо в то время, когда ты, счастливая, целовалась с ним на мосту и кушала из его рук мандарины? А теперь вы поменялись ролями: всё ведь в нашей жизни закономерно…

Так думала она, облокотившись на стол и безуспешно пытаясь подпереть рукой съезжавшую вниз голову — водка уже дала себя знать. Дома никого больше не было. Лишь заезженная кассета Многоточия надрывалась в старом магнитофоне:

«Больше ничего не будет, больше ничего не будет,

Потому что хуже уже некуда…»

А на следующий день Олива пошла на работу. Как и всегда. Горе горем, а жевать что-то надо. И обязанности её приходить каждое утро в офис тоже никто не отменял.

«В конце концов, мне и так не на что было рассчитывать, — вновь и вновь думала она по дороге на работу и обратно, — Я далеко от него, Никки близко — конечно, он остался с ней. А мне давно пора было понять, что Архангельск — это мираж, а моё место здесь, в Москве, в этом вонючем метро и в этой толпе. Нравится мне это или нет, но это так».

А люди, которые окружали Оливу в Москве: коллеги по работе, соседи по подъезду, одногруппники в институте — ничего не знали ни про Архангельск, ни про Даниила, ни про Никки. Они не знали, что эта хмурая девушка в старом пальто, робкая и некрасивая, могла быть совершенно другой в той сказке о волшебном городе, которую она сочинила и претворила в жизнь, поэтому считали её неудачницей и очень жалели её.