Оливия Стилл - Жара в Архангельске-2

И тут Оливу как током шарахнуло. Внезапная мысль окатила её, как ушат холодной воды. Действительно, с чего бы это вдруг у него пошли все эти дифирамбы про любовь? То не желал ей даже писать по смс, то при встрече на Новый год даже не смотрел в её сторону — а тут вдруг сразу и любовь, и жениться! Да он просто прочухал халяву — ясно как белый день, что парень хочет перебраться в Москву! Что может быть проще провинциалу устроиться в столице, как не жениться на москвичке и не оттяпать у неё жилплощадь! От этой мысли, внезапно пришедшей ей в голову, Салтыков стал Оливе ещё противнее. Но сказать ему об этом она боялась — так недолго и оскорбить человека ни за что. И Олива решила действовать иначе.

— Видишь ли, — осторожно начала она, — Я не хочу жить в Москве. Я давно уже решила, что как только окончу институт, уеду отсюда куда-нибудь. Меня напрягает этот город…

— Дак а кто сказал, что ты будешь жить в Москве? — перебил её Салтыков, — Как только мы поженимся, я увезу тебя к себе…

— Но на какие средства я буду там жить? Смогу ли я там найти себе работу?

— Об этом не беспокойся. Тебе не придётся работать — я сам буду зарабатывать.

«Опять он всё за меня решил, — пронеслось в голове у Оливы, — Ну да ладно, по крайней мере, так я смогу окончательно перебраться в Архангельск. А там… там…»

И картины, одна лучше другой, поплыли в её воображении. Она выйдет замуж за Салтыкова, и конечно, не будет работать — он сам будет зарабатывать деньги на семью. Работать будет он, а она тем временем будет гулять, ходить по магазинам, развлекаться, тусить с многочисленными друзьями, и, может даже, потихоньку заведёт себе любовников, благо выбор в Архангельске большой: захочет, с Гладиатором замутит, захочет — с Саней Негодяевым. А если ещё и Даниил ей там встретится, можно будет и его помучить — пусть грызёт себе локти, что упустил такую девушку! Олива представила себе встречу с Даниилом, как он, узнав, что она теперь жена самого «Президента Агтустуда», начнёт её обхаживать, тайком искать с ней встреч, и вот тут-то она, такая вся из себя, модно одетая и причёсанная, словом — жена богатого мужа, его обломает словами Татьяны из «Евгения Онегина»:

— Я вас люблю — к чему лукавить?

Но я другому отдана,

Я буду век ему верна.

«Я буду век ему верна…» — подумала про себя Олива и усмехнулась. Для Даниила очень отлично подойдут эти слова. Он же не будет знать, что у неё в любовниках состоит сам лорд Негодяев младший, и что во время салтыковских командировок она катается с ним на чёрном «Лексусе» по ночному городу…

К реальности Оливу вернул голос Салтыкова. Она вздрогнула и, вернувшись с небес на землю, обнаружила, что на улице уже окончательно стемнело.

— Пойдём в какой-нибудь ресторан, поедим, — предложил Салытков.

Молодые люди снялись со скамьи и пошли в сторону набережной. Салтыков открыл перед Оливой дверь какого-то дорогущего ресторана, и ей ничего не оставалось делать, как войти туда вместе с ним.

В ресторане почти никого не было. Только одна пара сидела за столиком у окна: мужчина в чёрном смокинге и женщина в красивом вечернем платье. Это было дорогущее заведение, по всей видимости, элитное. Оливе стало стыдно: ей вдруг показалось, что их с Салтыковым, одетых по-простецки в джинсы и футболки, сейчас выставят за дверь. Но обошлось: никто их за дверь не выставил, а напыщенный официант любезно проводил их к столику.

Салтыков сел напротив Оливы, сделал заказ, как тогда в пиццерии, не спрашивая её, что она будет. Олива опустила глаза: она уже несколько дней с того самого злополучного момента, как приехала в Питер, чувствовала себя вещью, куклой в руках Салтыкова.

— Скажи мне честно: твоя мать рассчитывала, что мы заплатим за грузовое такси? — спросил он, пристально глядя ей в глаза своим тяжёлым взглядом.

Олива испытала мучительный стыд.

— Да нет, — ответила она, пряча глаза, — Хотя кто её знает, я не могу ручаться. Очень возможно, что ты прав…

Салтыков достал из нагрудного кармана своего пиджака толстую пачку денег, долго считал их и, выбрав, наконец, из пачки тысячерублёвую купюру, протянул Оливе.

— Убери. Я не возьму, — отказалась Олива.

— Возьми, — сказал он, — Я не хочу, чтобы моя девушка таскала на себе двери.

— Ты ставишь меня в унизительное положение, — произнесла Олива, отодвигая от себя деньги, — Я, между прочим, не нищая!

— Но мне эти деньги ничего не стоят. Возьми, — он пододвинул купюру к ней.

— Нет, — Олива отрицательно покачала головой.

Салтыков убрал купюру и, встав, накинул Оливе на плечи куртку и, перебирая ей волосы, поцеловал в голову.

— Иначе моя Олива и не могла поступить! Вот за это я тебя и люблю…

Оливе стало неприятно.

— Ты таким образом проверял меня?

— Ну почему сразу проверял? Мне ничего для тебя не жалко. Хочешь, я тебе всё отдам, что у меня есть?

— Нет. Не хочу.

— А хочешь, прыгну ради тебя с моста?

Олива подняла голову и первый раз за всё это время посмотрела на Салтыкова. В глазах её мелькнул какой-то нехороший огонёк.

— Хорошо. Ловлю тебя на слове.

Она встала из-за стола с намерением идти на набережную сейчас же.

— Пошли!

Салтыков подозвал официанта и попросил принести счёт. Окинул взглядом еду на столе, которую они так и не успели съесть: два больших блюда с цыплёнком табака, шашлык, сёмга, салаты, коньяк… Всё это обошлось ему в семь тысяч рублей. Неужели это добро так и пропадёт? Совершенно забыв о приличиях, Салтыков с жадностью набросился на еду, судорожно запихивая себе в рот цыплёнка табака вперемежку с салатом и сёмгой. Презентабельные мужчина и женщина за соседним столиком презрительно покосились на него.

— Пошли! — прошипела Олива, хватая его за рукав.

Салтыков, ещё недавно учивший Оливу правильно держать вилку и нож за столом, а теперь сам больше похожий на голодного представителя племени мумбу-юмбу, никак не мог оторваться от стола, и Олива кое-как выволокла его из ресторана. Рот его был набит до отказа, руки все перепачканы в жире и в салате; и при этом он ещё умудрялся жадно обгладывать ногу цыплёнка-табака.

— Смотри, не подавись! — презрительно бросила Олива.

— Угу-угу, — пробубнил Салтыков с набитым ртом.

— Я с тобой больше никуда не пойду, понял? Мне стыдно с тобой ходить! Тебя что — год не кормили, что ли?

— Ну ладно тебе, мелкий…

— Что?! Это я — мелкий? Сам ты мелкий, понял?!

Вдруг, откуда ни возьмись, стеной ливанул дождь. Олива и Салтыков, взявшись за руки, побежали искать укрытия. На противоположном берегу Москвы-реки гортанно заорал какой-то парень. Где-то вдалеке следом за ним подхватил ещё кто-то. Секунда — точно так же заорал и Салтыков.

— Перестань орать сейчас же! Петух! — одёрнула его Олива.

Но Салтыков не мог перестать орать. Сумасшедшая Москва, сумасшедшая ночь, сумасшедший летний дождь как из ведра, сумасшедшие крики парней, доносящиеся отовсюду, присутствие рядом девушки, от которой у него мутился разум и всё стояло торчком, свели его с ума. Салтыков бежал под ливнем, держа за руку Оливу, и орал как жеребец:

— Йаааааа! Йаааааа! Йааааааааааааа!!!

В этом крике было всё: такая долгожданная свобода от учёбы, громадная масса впечатлений, распиравшее наружу желание, вызов всему свету, сумасшедший экстаз и счастье, счастье, от которого сносит башню, и когда совершенно не думаешь ни о чём, кроме того, что имеешь перед собой сейчас.

Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Олива и Салтыков вышли на Каменный мост и остановились у перил.

— Ты хотел прыгать с моста? Вот мост. Прыгай! — сказала Олива.

Мост был высотой метров десять наверно, если не больше. Олива знала, что больше всего на свете Салтыков боялся высоты. «Ну, вот и посмотрим, можно ли тебе верить…» — подумала она и усмехнулась.

Он стоял у перил, тянул время.

— Ну? Я же жду…

Салтыков с выражением ужаса на лице посмотрел вниз, на воду. В следующую секунду он перемахнул на ту сторону и повис с той стороны моста, держась за перила. Олива вначале испугалась, крик замер в её устах. Но увидев, что Салтыков держится с той стороны, совладала с собой.

— Ну, что ж ты не прыгаешь? — усмехнулась она, — Прыгай давай! Разожми ручки и…

— Прощай, Олива… Я любил тебя… — и разжал руки.

— Аааааааааааааааааааа!!!

Перед глазами у неё промелькнул ужас падения с десятиметровой высоты, плеск воды, пароход, винт… Она не помнила, как схватила себя за волосы и рванула, упав на колени, вследствие чего вырвался у неё из груди этот ужасный крик. Она укусила себя за руку — до крови.

…Он стоял перед ней, мокрый, со стеклянными глазами, бледный как полотно.

— Андрей, скажи что-нибудь, я умоляю тебя!!! — Олива горячечно схватила его за руки, — Ты… ты живой?..

Салтыков стоял по-прежнему бледный, на его лице застыло выражение пережитого ужаса. Он молчал, уставившись стеклянными глазами в пространство. Олива упала перед ним на колени, обхватила руками его ноги, прижалась лицом к его ботинкам.

— Прости меня!!!

Он молча расцепил её руки и пошёл, не видя ничего перед собой. Олива встала и пошла за ним. Остановились на Красной площади. Он постоял молча, отходя от шока, потом не своим голосом тихо произнёс:

— Мне было реально страшно…

Олива схватила его холодную руку, поцеловала и прижала к своей груди.

— Я верю тебе, я верю! — быстро сказала она, — Я клянусь, что буду твоя, я полюблю тебя, я…

Они стояли у Мавзолея Ленина. Мимо них, как и в Питере, ходили туристы с фотоаппаратами, иностранцы, лопочущие на своём диалекте. Салтыков обнял Оливу, засунул руки ей под кофту. Она поёжилась от грубого прикосновения ледяных рук к её телу, но перетерпела. Он прижался к ней вплотную.

— Хочешь быть Первой Леди страны? Хочешь или нет?

— Хочу…

— Значит, будешь, когда я стану Президентом.

Олива рассмеялась.

— Что же это будет за первая леди, которая даже вилкой с ножом есть не умеет?

— Похуй. Ты всё равно лучше всех.

Они снялись с насиженного места и пошли в какой-то глухой переулок неподалёку от Красной площади. Встали в какой-то подворотне. Олива прислонилась головой к каменной стене.

— Я спать хочу.

— Поехали в гостиницу, ляжем спать.

Олива и Салтыков вышли на Лубянку, там поймали такси, доехали до ВДНХ. Когда пришли в гостиничный номер, Майкл уже видел десятые сны.

— Майкл, отворяй! — Салтыков забарабанил в дверь.

— Погоди ты, я трусы надену! Неудобно же… — сонно забормотал Майкл из-за двери.

— Да пох на твои трусы! Открывай уже, мы спать хотим! — потеряла терпение Олива.

Наконец, Майкл открыл им дверь. Олива вошла в номер, и, как была в одежде, грохнулась на постель. И тут только почувствовала, что смертельно устала за эту неделю.

— Пхикиньте, шо тут было, пока вас не было! — сказал Майкл, — Тут одного мужика огхабили — сейф выкинули из окна его офиса! Пхичём я сам видел, как этот сейф летел из окна — вышел на кухню воды попить, глянул в окно, смотхю — летит!

— Кто летит-то? — не поняла Олива.

— Да сейф! А потом охрана с мусохами двехь взламывали…

— Это чё — приснилось тебе, что ли? — хмыкнул Салтыков.

— Какое там пхиснилось! Я сначала тоже думал, шо пхиснилось, а потом они ко мне сюда пхипёхлись допхос учинять…

— Допрос? — до Салтыкова, наконец, дошло, — И чего они спрашивали?

— Спхашивали, откуда мы, кто такие, как познакомились. Я сказал, что мой дхуг сейчас гуляет с девушкой. Они обещали намылиться сюда завтха с допхосом.

— Ё-моё, — выругалась Олива, — Ещё не легче! Вот уж мы попали так попали! Щас ведь нас по судам затаскают в качестве свидетелей. И завтра ещё, чего доброго, задержат здесь, и ни пизды не уедете.

— Точняк, нам надо сматываться отсюда как можно раньше, — сказал Салтыков, — Майкл, ты на сколько завёл будильник?

— На полвосьмого, — ответил Майкл.

— Заведи на шесть утра, — сказала Олива, — Чем раньше мы отсюда спиздимся, тем лучше. Ничего, посидим на вокзале, а выспитесь в поезде.

Майкл завёл будильник. Салтыков, грязный, плюхнулся на постель рядом с Оливой.

— Иди сейчас же мойся! — без обиняков заявила она.

— Ну мееелкий!

— Что «ну мелкий»?! Я сказала: ты не ляжешь в постель до тех пор, пока не вымоешься! Ты грязный! От тебя потом разит как от козла!

— Ну мееелкий! Я так устал…

— Если ты не вымоешься, я лягу спать с Майклом!