Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Звонок. Трек «Frog Machine» от Infected Mushroom, поставленный специально на Салтыкова, ещё год назад, когда у него тоже на телефоне стояла эта мелодия, и он собственноручно перекачал её на телефон Оливы. Это было тем летом в Архангельске, когда Гладиатор обозвал Оливу и Салтыкова «парой Ктулху» и ржал над ними, что у них теперь даже телефоны звонят одинаково, и всякий раз, когда у кого-то из «Ктулху» звонит сотовый, оба синхронно бросаются искать свой телефон, и каждый думает, что звонят ему. У Салтыкова на дисплее телефона была фотография Оливы — та самая, где она с распущенными «каскадом» чёрно-каштановыми волосами, рваной чёлкой наискосок, как у Эмо, со стервозным милым личиком, красивая. Фотография была сделана в Москве у памятника Димитрову, в тот день, когда Салтыков делал Оливе предложение руки и сердца. Салтыков держал её у себя на телефоне как талисман. А потом ему всё это надоело, и через несколько месяцев он убрал с дисплея фотографию Оливы и заменил на своём телефоне мелодию звонка. А Олива продолжала держать на своём сотовом ту же самую мелодию и теперь.

— Ну, что тебе? — спокойно спросила она, взяв трубку. Спросила она это таким будничным голосом, как будто все эти полгода он каждый день звонил ей.

— Олива… Я…

— Ты пьян?

— Нет. Я трезв.

— Странно, — усмехнулась Олива, — Очень странно, если учесть, что каждый раз, когда ты мне звонил в четыре утра, ты непременно был бухой в говно.

— Ну вот, опять начинаешь…

— Не опять, а снова. Так что ты от меня хочешь?

— Я хотел поговорить с тобой…

— Я слушаю.

В трубке повисла тишина.

— Так о чём ты собирался со мной говорить? Я слушаю тебя, — бесстрастно повторила Олива.

— Видишь ли, мелкий… Это не телефонный разговор…

— А какой же? Граммофонный?

— У тебя номер аськи остался тот же? — Салтыков пропустил ехидство Оливы мимо ушей, — Выйдешь сегодня вечером в сеть? Сможешь?

— Нет, — отрубила Олива, — Если тебе что-то надо, говори сейчас. Вечером меня здесь не будет.

— Но это долгий разговор…

— Скажи тогда в двух словах, что ты от меня хочешь.

— Это в двух словах не скажешь, — замялся Салтыков, — Мелкий, я напишу тебе в аську днём, хорошо?

— Странно, зачем тут вообще нужна аська, — проворчала Олива, — Ну ладно, чёрт с тобой. Номер аськи у меня тот же.

— Ну, вот и хорошо, мелкий. Значит, я тебе стукнусь сегодня. Договорились?

— Как хочешь. Мне всё равно.

— Ну, вот и договорились, — и Салтыков, закругляя разговор, тоном, каким обращаются к маленьким непослушным детям, заявил: — Я тебя люблю, мелкий. Слышишь меня?

— Слышу, — безразлично произнесла Олива, — Но я уже не верю тебе.

Салтыков не стал спорить и просто прервал связь. Так он делал всегда, когда заканчивал разговор. И от собеседника не зависело ровным счётом ничего, чтобы оттянуть этот конец хотя бы на полминуты.

Из ночного клуба вернулась Аня и, притворив за собою дверь, вошла в комнату. Она удивилась, увидев, что Олива лежит поверх одеяла и смотрит перед собой каким-то странным, мутно-блестящим взором. Глаза её были воспалены, щёки пылали нервными красными пятнами. «Неужели опять началось?» — тревожно подумала Аня, не зная, чем ещё объяснить странное состояние подруги.

— Аня, — тихо позвала Олива, — Ты знаешь, он мне позвонил.

— Позвонил?

— Да.

— И что?

— Он сказал, что ему надо со мной поговорить. Сегодня. В аське.

— Зачем?

— Не знаю. Он не сказал.

Аня молча сняла с себя джинсы и топик, облачилась в пижаму. Её волосы насквозь провоняли сигаретным дымом. Олива вспомнила запах сигарет Салтыкова, его кашель курильщика со стажем — и заплакала.

— Ну вот… — проворчала Аня, — Чёрт бы его побрал. Что он от тебя хочет-то?

— Не знаю!!! — Олива разрыдалась, — Но я чувствую, что это неспроста!

— Ясен пень, неспроста. Однозначно ему что-то от тебя надо. Не любовь, — уточнила Аня, — А что-то другое.

— Но что, что?! Господи!!! Он же мне всю душу вымотал! Зачем он меня мучает?! Я всю, всю ночь не спала! И сейчас… Мне так плохо…

Олива заметалась по кровати, скидывая на пол одеяло. Красные пятна ещё резче обозначились на её бледном лице; воспалённые глаза стали ещё мутнее.

— Э, да у тебя жар, — Аня дотронулась ладонью до её лба, — Заболела ты, дорогуша. Надо измерить температуру.

Она сунула Оливе под мышку градусник, достала из аптечки Колдрекс, разбодяжила кипятком.

— Пей без разговору.

— Я больше не хочу, — прохрипела Олива, откидываясь на подушки.

Аня унесла кружку на кухню, вернулась, жуя на ходу слойку с повидлом. Олива, красная от жара, металась по постели и бредила. Аня вытащила градусник у неё из-под мышки — температура была под сорок.

— Может быть, вызвать врача? — спросила она у матери Оливы.

— Да не надо, — отмахнулась та, — Это обычный грипп. Тут главное — аспирин и тёплое питьё.

— Уйди от меня!!! — завопила Олива в бреду, — Я тебя ненавижу!!!

— Чего ты, чего? — Аня потрясла её за плечо. Та подняла на неё мутные глаза.

— Салтыков… — прохрипела она, — Я не люблю тебя, Салтыков… Я не хочу, чтоб ты… был…

И Олива, закатив веки, вновь провалилась в изнуряющий больной сон.

— Значит, она собирается издаваться… — пробубнил Салтыков, сосредоточенно ковыряя ногтем край стола.

— По ходу дела да, — ответил его собеседник (в сумраке диско-бара было не видно его лица).

— Ммммм… Так-так…

Салтыков молча, напряжённо думал, кусая заусенцы на пальце и глядя в потолок. Жилы на его лбу вздулись и зашевелились; было даже слышно, как тяжело скрипят его мозги.

Из сигаретного дыма выплыла белобрысая девица с жирной кожей лица и покатым лбом дуры. Она бесцеремонно уселась рядом с Салтыковым и, сняв несуществующий волосок с его пиджака, проворковала:

— Ты чего это такой загруженный сидишь?

— Да нет, я просто устал, — Салтыков привычным жестом чмокнул её в губы, — Ты знаешь, мне тут позвонили по работе, поэтому мне надо срочно уйти. Я тебе позвоню, — и он, ещё раз чмокнув блондинку в губы, поднялся и быстро ретировался.

— Может, хоть ты мне объяснишь, что произошло? — напустилась она на салтыковского собеседника, который остался за столом.

— Ничего особенного, просто у него там какие-то проблемы с заказчиком…

— Какие могут быть проблемы с заказчиком в субботу, да ещё в четыре утра? Ты что-то темнишь, — блондинка подозрительно посмотрела в глаза собеседника. Однако он выдержал её взгляд.

Между тем, Салтыков пришёл домой и лёг спать. Но заснуть на трезвую голову не удавалось: в баре он на этот раз почти ничего не пил. Узнав такую новость, тут надо было не пьянствовать, а подумать как следует, чем предотвратить надвигающуюся опасность. Ему отнюдь не хотелось, чтоб его имя стало нарицательным, и чтоб вся страна знала о его «геройствах» и показывала пальцем. Хоть Салтыков и говорил всем, что ему плевать, он знал в глубине души, что это не так. Ему плевать было на Оливу — но на собственное будущее ему было далеко не плевать. И он так же, как и она, решил пойти ва-банк, с той лишь разницей, что тут он пытался быть как можно более осторожным, чтобы выйти из ситуации с наименьшими потерями.

«Как быть? — рассуждал он сам с собой, — Угрожать ей рискованно, время тянуть тоже нельзя. Значит, выход один: попробовать поговорить с ней по-хорошему. Но как? Если она поймёт, что я звоню ей только за этим, всё может обернуться ещё хуже, поэтому придётся подойти к этому вопросу более детально…»

Салтыков собрался уже набрать номер Оливы, но вовремя остановил себя. «Пошлю ей сперва смску, — решил он, — Сначала проверю, спит она или нет. Главное — не делать резких движений. Тут надо действовать с максимальной осторожностью…»

Ответ не заставил себя долго ждать — следовательно, Олива не спала. Салтыков решил действовать дальше и позвонил ей. Она взяла трубку, разговаривала на удивление спокойно, и Салтыков решил, что настал удобный момент.

«Но как лучше подъехать к этой теме? — мучительно соображал он, — Как убедить её не делать этого? Не могу же я сразу бухнуть: „мелкий, я тебя прошу — не неси книгу в издательство!“ Да она тогда просто назло возьмёт и отнесёт. Или — ещё хуже — начнёт меня этим шантажировать…»

— Я слушаю тебя, — сухо произнесла Олива в трубке, и Салтыков понял, что времени на раздумья у него больше нет.

— Видишь ли, мелкий… — осторожно произнёс он, — Это не телефонный разговор…

«Точняк! Я скажу ей, чтобы вышла в аську сегодня вечером, — промелькнуло у него в голове, — В аське мне будет легче построить с ней разговор; кроме того, у меня ещё будет время, чтобы лучше всё продумать…»

Однако вечером в аське разговор с Оливой у него так и не состоялся. Весь день Салтыков думал, как именно он ей это скажет, пока не порешил, наконец, на том, что самое лучшее, чем он может предотвратить опасность для себя в этой ситуации — это задобрить её словами о любви. «Я скажу ей, что я её люблю, как никого и никогда не любил, — решил он, — Все бабы — такие дуры, что сами добровольно подставляют свои уши для лапши. Мне сейчас главное — уболтать её, а уж потом подвести к тому, что мне нужно. Естественно, она не захочет потерять меня второй раз, поэтому сама передумает насчёт издательства, и уж конечно, не будет издавать свою муру — это не в её интересах. Главное, чтобы всё получилось так, как надо…»

Салтыков вспомнил, как сухо она разговаривала с ним сегодня утром — и усмехнулся. Он уже довольно изучил женщин, и прекрасно понимал, что сегодняшнее «равнодушие» Оливы к нему — точно такая же показуха, как и его «чувства» к ней. «Странное дело, — подумал он, — Как мы оба притворяемся друг перед другом! Она хочет показать, что ей плевать на меня, хотя я отлично знаю и вижу, что это не так; в то же время и я хочу показать ей, что мне не плевать на неё, хотя на самом деле плевать, и она знает, что я об этом знаю. Сколько ещё будет продолжаться это притворство? Будет ли этому конец? Хз…»

…Узнав о том, что Олива сильно заболела, Салтыков почувствовал такое облегчение, словно гора свалилась с его плеч. Это значило, что ещё как минимум две недели она будет для него неопасна. Но всё-таки, для подстраховки, решил отправить ей заранее заготовленную смску:

«Мелкий, я тебя люблю так, как никого и никогда не любил».

«Интересное кино, — ответила Олива, — Если это так, где ж ты был все эти полгода? Тебе же было плевать на меня, на то, каково мне было, ты жил и развлекался в своё удовольствие! Сам напаскудил как кобель, теперь плачешься…»

Но Салтыков уже не почувствовал яда в её словах и сразу как-то резко успокоился. Он совершенно точно понял, что это значит. Это значило, что его слова достигли цели, и Олива больше не будет вредить ему.

Прошло ровно две недели. Наступила пятница, и Салтыков, как обычно, снова пошёл в «Модерн». Опасность для него миновала, так что можно было спокойно выпить и расслабиться. Он заказал себе водку со швепсом, как вдруг к его столику подошёл давешний приятель, тот самый, что донёс Салтыкову о том, что Олива собиралась издавать свою книгу.

— Привет, — сказал он, — Ну как дела твои? Уладил?

— Уладил, — довольным тоном произнёс Салтыков.

— Как? Давай рассказывай.

Салтыков рассказал, как было дело. Собеседник, лицо которого, как и в прошлый раз, было в тени от прожекторов и почти не видно из-за клубного освещения, выслушал его и поспешил сбить с Салтыкова всю спесь.

— А ты не очень-то радуйся, — надменно бросил он, — Ты знаешь о том, что Олива приезжает в Архангельск?

— Как приезжает?! — опешил Салтыков, — Когда?

— Завтра вечером. Так что лучше бы тебе побеспокоиться о прикрытии.

Салтыкова как будто оглушили. Минуты две он ошарашенно глазел в пространство, потом резко встал и, прощаясь, подал приятелю руку.

— Спасибо, что предупредил.

…Майкл дочертил свою работу в Автокаде и собирался было пойти на кухню и перекусить, как вдруг тишину комнаты прорезал внезапный телефонный звонок.

— Алло, Майкл! — послышался в трубке голос Салтыкова, — Слушай, ты можешь меня пустить к себе пожить недельки на две?

— Конечно, а в чём дело?

— Короче, завтра утром мы с Бивисом срочно выезжаем в Питер! Так что жди нас послезавтра. Я тебе потом всё объясню.

— Ладно… А на чём хоть поедете-то?

— На машине, — ответил Салтыков и, быстро попрощавшись, повесил трубку.

Поезд из Москвы прибывал на станцию Исакогорка с опозданием на десять минут, вследствие чего стоянка была сильно урезана. Пассажиры уже сдали своё постельное бельё проводнице и теперь сидели на своих кушетках, подавляя нетерпение, смотрели в окна, ожидая, что вот-вот за поворотом блеснёт на солнце кусочек воды, как предвестник скорой радости от встречи с родным и любимым городом, где каждого ждали на перроне родные, любимые или друзья — у кого как — и, по въезде на мост, их жадным взорам откроется милая сердцу панорама города с величавым белым Кремлём-высоткой на противоположном берегу широкой Северной Двины.