Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Это был удачный манёвр. Олива послала друзей обследовать здание высотки, из чего выяснилось, что кроме главного выхода, никаких чёрных ходов здание не имеет, следовательно, Салтыкову никаким другим путём оттуда не выбраться. Оставалось только ждать, пока он сам не капитулирует.

— Итак, господа, — сказала Олива, когда Никки и Ярпен, обойдя кругом высотку, явились на пункт назначения внутри здания, где она дожидалась их, прячась под лестничным маршем, — Теперь наша задача заключается в следующем: поймать его на выходе. А так как выйти отсюда он может только через одну дверь — ты, Никки, встанешь у турникета, но не на виду, а вон за той колонной, в поле моего зрения — я буду стеречь тут, под лестницей. Но — скрытно, чтобы он тебя не видел! Когда он появится, дашь мне сигнал — вскинешь кверху обе руки, вот так, чтобы я отсюда увидела. А ты, Ярпен, будешь стоять на воротах. Твоя основная задача — ни в коем случае не пропустить мяч. В случае сопротивления при задержании применяй электрошокер.

— А если помешает охрана? — усомнился Ярпен.

— Об этом я тоже подумала, — сказала Олива, — Ты должен стоять не на виду у охраны, а в проёме между входными дверьми. Помните одно: нас никто не должен видеть, и мы ни в коем случае не должны себя обнаружить и тем более навлечь на себя подозрения. Ну, пора! — объявила она, посмотрев на время, — Занимайте свои позиции. Скрытно, товарищи, скрытно! Теперь, покуда что, всё скрытно делать будем…

В половине шестого сотрудники проектных организаций, закончившие свой рабочий день, валом повалили на выход. Олива и её друзья заняли каждый свою позицию, но Салтыкова среди прочих не оказалось. Дождавшись, пока схлынула основная масса людей, и в вестибюле высотки стало почти пусто, Олива вышла из своего прикрытия и подошла к Никки.

— Ну что?

— Всё то же, — отвечала Никки, — Салт из высотки не выходил.

— Может, его нет сегодня на работе? — усомнилась Олива, — Или он проскочил так, что мы не заметили?

— Не думаю, — сказал Ярпен, — Он стопудово здесь.

— Тогда почему он не выходит?

— Наверное, затаился у себя в кабинете и ждёт, пока ты сама не уйдёшь, — предположила Никки.

— А как он поймёт, ушла я или нет? — сказала Олива, — Разве что Бивиса поставил где-нибудь караулить, чтобы он подал сигнал, тут я, или уже нет…

— Не, Бивиса-то вряд ли, — ответил Ярпен, — Я сам видел, как он сел в машину и уехал.

— Ну тогда нам остаётся ждать до тех пор, пока ему самому не надоест прятаться, — заявила Олива, — Не может же он там заночевать!

— Значит, ждём, — сказал Ярпен.

— Кузька написал, что его рабочий день закончился, и он щас должен выходить, — объявила Никки.

— Кузька знает, что мы тут? А не мог он же Салтыкову и доложить? — спросила Олива.

— Нет, не думаю… Кузька не такой.

— Ну тогда ладно.

Звонок Никкиного мобильника прервал их разговор. Это звонил Салтыков.

— Оль, он просит, чтобы ты поднялась к нему наверх, — сказала Никки, — Не делай этого. Это тактический манёвр: пока ты будешь подниматься, он тем временем успеет улизнуть. Лучше попроси его самого спуститься к тебе.

— Ок, так и сделаю, — сказала Олива, беря из её рук трубку.

— Алло, мелкий, — глухо произнёс голос Салтыкова, по которому было видно, что он не только не рад видеть Оливу, но и жутко нервничает, — Поднимайся ко мне наверх.

— Нет уж, лучше ты спускайся вниз, — сказала она тоном, не допускавшим возражений.

— Мелкий, у меня много работы, я спущусь, но ненадолго.

— Спускайся, — только и ответила Олива.

— Ну что? — полюбопытствовала Никки, как только Олива закончила разговор.

— Щас спустится, — отвечала та, нервно приглаживая свои непослушные курчавые волосы, — Нервничает. Должно, пересрал с испугу. А ты молодец, быстро смикитила! Я бы сама точно не допетрила и как дура попёрлась бы наверх, а он бы тем временем в два счёта смылся бы оттуда через чёрную лестницу…

— Не смылся бы, — жёстко отрубил Ярпен, — Попробовал бы он у меня тут смыться! Я бы из него всю душу вытряс…

Олива благодарно взглянула на своих друзей. «Как хорошо, что они есть у меня… — подумала она, — Кто знает, что бы было сейчас со мной, если бы не они…»

Между тем, Салтыков появился в фойе высотки. Увидев Оливу, он нехотя подошёл к ней. По тому, как он прятал глаза и нервно теребил в пальцах пачку сигарет, было видно, что он жутко пересрал.

— Давай поднимемся наверх, мелкий, — сказал он.

— Нет. Мы будем разговаривать тут, возле высотки.

— Но, мелкий, тут люди ходят…

— Люди?! — Олива вскинула на него глаза, — Ты людей испугался? Или, может, ты боишься, что они увидят тебя рядом со мной?

— Нет, мелкий, ты не права… — пробормотал он себе под нос, нервно крутя в пальцах сигарету.

— Тогда почему ты нервничаешь? Почему не смотришь мне в глаза? Отвечай! — потребовала она.

— Олива, я уже давно всё сказал тебе…

— Олива?! — она аж задохнулась от негодования, — И что же, интересно, ты мне сказал? Пока я ничего вразумительного от тебя не услышала.

Салтыков молчал, нервно теребя свой рукав.

— Зачем ты мне звонил и говорил что любишь? Зачем писал мне смски? Зачем???

— Я помириться с тобой хотел…

— Для чего?

— Чтобы ты на меня не злилась…

— Только для этого?

— Нет, не только…

— А для чего ещё?

— Ну… чтобы мы с тобой остались друзьями…

— Друзьями?!

Бац! — Олива не выдержала и залепила ему пощёчину. Салтыков схватился за побагровевшую от удара щёку и выругался матом. Олива же схватила сумку и выбежала на улицу. Он попёрся за ней.

— Куда ты идёшь? Вон твои друзья, с другой стороны, — сказал Салтыков.

— Не твоё дело, — огрызнулась Олива, однако остановилась.

Он молча закурил.

— Когда ты наконец перестанешь мне врать? Скажи мне, наконец, правду! О чём ты сейчас думаешь, скажи! — потребовала она.

— Я думаю о том, что хуёвая ситуация получилась, — сказал Салтыков, — И что зря я тогда в Питере с тобой связался… Права ты была тогда!

— А мне от своей правоты не легче! Ты же мне тогда все мозги запутал! Что же теперь ты мне скажешь? Останемся друзьями? Я тебе говорила, что если у нас будут отношения, то конец нашей дружбе!

— Ты была права…

— А теперь-то что? Что теперь мне делать, ты подумал? Ты не подумал обо мне, ты удовлетворял лишь свои прихоти, обманул меня, предал…

— Я тебя не предал. Я просил всего лишь подождать с переездом, только и всего.

— Только и всего! А то, что ты мне изменил — это как?!

— Мелкий, я умоляю, не надо об этом…

— Нет, надо! Когда у тебя в последний раз был секс?

— Я не помню, мелкий…

— Врёшь! — крикнула Олива, — Этого нельзя не помнить!

— Мелкий, ну зачем говорить об этом…

— Как это зачем?! Я имею право знать!!!

Салтыков заметил, что Олива была уже не та, которой он оставил её. За полгода она заметно похудела, на ней была какая-то невиданная им ранее лиловая кофта, подчёркивающая её осиную талию; даже пахло от неё какими-то другими, новыми духами. Жёсткие кудри Оливы рассыпались по ветру; глаза её, казавшиеся теперь огромными на похудевшем лице, метали искры. В гневе она была чертовски привлекательна, и Салтыков подумал, что, в конце концов, не так уж страшен чёрт, как его малюют. Однако, как тщетно ни рылся он в себе, не мог уже найти и сотой доли того крышесноса, который испытывал он к ней когда-то давно. Он видел, что и гнев её, и пышные кудри, и новая кофта, и новые духи — всё это сделано нарочно для него, и что Олива на самом деле только и ждёт, когда он поцелует её. Несмотря на изменённый внешний вид, внутри она по-прежнему оставалась той зависимой клушей, которую он бросил, и Салтыкову стало жаль её.

«Ладно, взял ноту — тяни её до конца, — промелькнуло у него в голове, — А там посмотрим…»

— Мелкий, — произнёс Салтыков, теряя почву под ногами, — Ты прости, что я тебе изменил. Прости, мелкий. Я ведь любил только тебя, и до сих пор люблю. То был всего лишь физиологический инстинкт, который я не сумел обуздать, и за это я прошу у тебя прощения, потому что знаю, как ты к этому относишься…

Поколебавшись немного и, видя, что его слова требуют подкрепления действием, Салтыков, с трудом поборов свою отчуждённость и нежелание делать это, обнял Оливу и поцеловал. На тот момент она не заметила, каких трудов ему это стоило, она поняла это гораздо позже… А тогда она мгновенно растаяла как сливочное масло и сама прильнула к нему.

— Всё прощаю тебя и прощаю — устала уже…

Никки с Ярпеном стояли около высотки и смотрели, как на площади Олива разбиралась с Салтыковым. Увидев, что они вдруг обнялись и начали целоваться, Никки аж всплеснула руками.

— Вот тебе и раз… — озадаченно произнёс Ярпен.

— Дурочка, — сказала Никки, — Наверно этот Салт опять ей лапши на уши навешал, а она поверила! Её дело, конечно… Но мне это, честно говоря, совсем не нравится.

— Мне тоже, — упавшим голосом произнёс Ярпен.

— Ну что ж, раз они помирились, то нам тут больше делать нечего…

— Я тоже так думаю, — сказал Ярпен, — Пойдём домой.

На площади перед высоткой была установлена видеокамера, посредством которой можно было наблюдать через интернет всё, что делается на главной площади города. Молодые пацаны и девчонки, знавшие о наличии этой камеры перед высоткой, частенько останавливались там, когда гуляли, и ради прикола звонили друзьям и при этом прыгали и махали руками перед камерой — эй, ага, вот они мы, посмотри на нас на сайте, видишь? Но, впрочем, эта игрушка быстро надоедала, и ребята, позабавившись так раз-другой, уже проходили мимо этой камеры более равнодушно.

В этот предвечерний летний час, когда люди, недавно вернувшиеся с работы, ужинали у себя дома, площадь перед высоткой была почти пустынна. И если в этот момент кто-нибудь от скуки сидел у компьютера на сайте мэрии Архангельска и смотрел видеотрансляцию площади, то, скорее всего, не увидел там ничего интересного, кроме одной-единственной целующейся парочки, стоящей аккурат напротив камеры. И, скорее всего, мысли тех, кто это видел, разошлись в двух направлениях: те, кто не знал, что за парень с девушкой там целуются, думали: «Ох уж эти влюблённые парочки! Тоже, нашли место, где лизаться!» А те, кому эта парочка была знакома, думали примерно так: «Эх, Салтыков, Салтыков…»

Салтыков, бесстрастно и оттого, наверно, так нежно как никогда, поцеловал Оливу в губы и, отстранившись, провёл рукой по её пышным волосам.

— Какие у тебя классные волосы, я помню, как я любил ими играть тем летом… Как я был в тебя тогда влюблён…

— А теперь что — уже не влюблён?

«Йоупт!» — мысленно произнёс Салтыков, возводя очи к небу. Случись же так некстати эта оговорка по Фрейду! Но надо было быстро спасать положение.

— Мелкий, поехали со мной жить в Питер! — выпалил он, очевидно, не думая над тем, что говорит — надо было говорить хоть что-то, — Поехали, мелкий. Там больше возможностей…

— Ну и что? — скривилась Олива, — Что я там забыла? Здесь у меня все друзья, а в Питере только Майкл…

— И Макс Капалин, не забывай.

— Нуу, Макс Капалин…

— Вот видишь, ты не хочешь…

— Я этого не сказала! Мне всё равно, где жить. Только ведь ты обманешь, как тогда…

— Вот видишь, ты мне не веришь…

— А разве можно тебе верить? Ты же не говоришь — когда, как, каким образом. Ты говоришь абстрактно — поехали в Питер, и всё! Как тогда сказал — я на тебе женюсь. А когда женишься — через тридцать лет, когда умрёт первая жена, оставив тебе троих детей?

— Ну вот, мелкий, опять начинаешь…

— Потому что ты меня не любишь!

«О Господи, за что мне всё это…» — промелькнуло голове у Салтыкова.

— Я люблю тебя, мелкий, — машинально сказал он и опять холодно поцеловал. Олива чувствовала, что он делает это через силу, но ей не хватало его как воздуха, и она как сумасшедшая обняла его.

— Пойдём, мелкий, наверх… — Салтыков попытался высвободиться из её объятий.

Оливе не хотелось подниматься к нему в офис, но она как раба пошла за своим хозяином. Он опять не спрашивал её, хочет она что-либо или не хочет — он лишь приказывал, а она подчинялась. Всё вернулось на круги своя, как и полгода, и год тому назад.

— Сейчас у нас АГП вконец разваливается, — сказал Салтыков, — Нет средств для финансирования. Ты знаешь, сколько я сейчас официально получаю? Семь тысяч рублей! У нас из-за этого половина народу поувольнялось…

В рабочем кабинете Салтыкова уже никого не было — все сотрудники давным-давно ушли. Олива огляделась по сторонам: офисная мебель была новой, как и компьютеры.