Оливия Стилл - Жара в Архангельске-3

Олива молча, не отрываясь, смотрела в глаза Салтыкову.

— Не смотри ты на него так. Всё равно ты его взглядом не убьёшь, — сказал Ярпен.

— Я уйду, — наконец, произнесла она, — Но знай, Салтыков: ты никогда не будешь счастлив. Запомни: никогда! Никто и никогда, ни одна женщина в мире не полюбит тебя по-настоящему, а если кто и будет рядом с тобой, то только… ради твоих денег…

— Да, да, наверное, — кивнул он.

Ярпен и Хром Вайт, взяв Оливу под руки, поволокли её вниз по лестнице.

— Это ещё не всё, — останавливаясь, добавила она, — Когда-нибудь тебе отольются все мои страдания, вся моя разбитая жизнь ещё аукнется тебе! Живи, но знай: я проклинаю тебя! Я проклинаю и детей твоих, если они у тебя когда-нибудь будут! И смерть твоя будет мучительна, Салтыков. И ты ещё меня вспомнишь…

Сказав это, Олива развернулась на сто восемьдесят и вместе со своими друзьями покинула подъезд.

Салтыков же, вернувшись в свою квартиру, сел на кушетку в коридоре и неподвижно уставился в пол.

«Ну, вот и всё…» — устало подумал он и, прислонившись головой к стене, закрыл глаза.

Обнаружив, что Олива исчезла из дома, ребята почти сразу поняли, что дело пахнет керосином, но на этот раз решили не вмешиваться. Кузька и Даниил, позавтракав, ушли на работу, а Никки с Ярпеном и Гладиатором, чтобы хоть как-то отвлечься, сели смотреть фильм «Метод Хитча». Но не успели они досмотреть фильм до конца, как в коридоре зазвонил домашний телефон.

— Вика? — послышался в трубке чей-то мужской голос с растянутыми интонациями, когда Никки подошла к телефону, — Это Андрей Салтыков. Олива под дверью моей квартиры. Она в невменяемом состоянии. Я звоню, чтобы вы её забрали…

— Ты что, боишься её? — насмешливо произнесла Никки.

— Ннет… — помолчав, выдавил из себя Салтыков, — Но ты знаешь… она лежала в психушке… Она ведь неадекватна…

— Кто тебе сказал такую чушь? — спросила Никки, — И откуда ты узнал мой телефон?

— Мне Кузя дал, я с ним только что разговаривал, — отвечал он, — Так вы с ребятами придёте её забирать, или нет?

— Нет, — отрезала Никки, — Выйди и разберись с ней сам.

— Я не выйду, — заявил Салтыков, — И если не заберёте её вы, её заберёт милиция.

— Подожди… — начала было Никки, но поздно: Салтыков, не дожидаясь её ответа, просто бросил трубку.

— Кто там звонил? — спросил Ярпен, когда Никки с растерянным видом вошла в комнату.

— Салтыков, — отвечала она, — Оля сидит в подъезде под дверью его квартиры. Он пригрозил, что если мы не заберём её, он вызовет милицию.

— Трус! — презрительно скривился Гладиатор, — Ссыкло вонючее! Ладно, пойдём, а то он действительно сдаст её ментам — этот подонок на всё способен.

Буквально в дверях они столкнулись с Хром Вайтом и взяли его с собой. Через пять минут компания была уже в подъезде Салтыкова в полном составе…

На Оливу было страшно смотреть. Салтыков оказался прав: она была невменяема. Гладиатор, чувствуя, как в нём раскалённой смолой закипает злость, подошёл к двери Салтыкова и изо всех сил шарахнул по ней ногой.

— Выходи!! — яростно прошипел он, хватая за ворот футболки выглянувшего из-за двери Салтыкова. Он испуганно заморгал, и Гладиатор с трудом сдержался от сильного желания размазать его по стене одним ударом.

«Ссыкло… Мразь трусливая… — с отвращением думал он, стоя с ребятами этажом выше и наблюдая оттуда, как Салтыков объяснялся с Оливой, нечленораздельно мямля и пряча глаза, — И эта дрожащая, подлая, мерзкая тварь ещё может нравиться девчонкам?! Что они все в нём находят? Что Олива нашла в этом куске говна? Не понимаю, не понимаю…»

— Тут всё понятно, — вслух произнёс Хром Вайт, словно прочитав мысли Гладиатора, — Деньги. Статус. Положение в обществе. Ничего удивительного в этом нет…

«А ведь он прав, — пронеслось в голове у Гладиатора, — Да, тысячу раз прав Хром Вайт: можно быть уродом, но с деньгами и со статусом — и любой пацан согласится стать твоей шестёркой, и любая тёлка будет делать тебе минет. Я презираю таких как он; но ещё больше презираю я этих подстилок, этих продажных баб…»

«На что повелась Олива? — продолжал он думать, с брезгливым сожалением слушая её униженные мольбы к Салтыкову, — Чем он привязал её к себе так, что она окончательно потеряла гордость и превратилась в подстилку? Деньгами? Постелью? Красивыми конфетными фантиками? Чем?..»

Гладиатору стало противно. Едва дождавшись, когда Оливу, посланную на хуй Салтыковым, вывели под руки из подъезда, он, сказав, что ему надо успеть на автобус в Северодвинск, быстро попрощался и зашагал в сторону Воскресенской.

Олива вышла из подъезда как пыльным мешком саданутая. Лишь пройдя половину пути до дома Никки, она, поняв, что её увели насильно, рванулась было назад — но ребята, шедшие рядом начеку, схватили её.

— Пустите меня! — крикнула она, отчаянно мотая взлохмаченной головой, — Ярпен, пусти меня!!!

— Олив, успокойся…

— Ах, так?!

Секунда — и в её руке сверкнуло лезвие ножа. Ярпен перехватил её руку с ножом: она задрожала и выронила нож, который, упав, вонзился остриём в землю.

— Ёшки-матрёшки… — испуганно прошептала Никки.

Олива не могла плакать; выронив нож, она немного утихла, но горе, застившее разум, тяжело и вязко бурлило внутри, не находя выхода.

«Куда они ведут меня? Зачем?.. — отчаянно думала она, — Ну кто их просил соваться не в своё дело?! Вот Хром Вайт обнимает и целует меня… Зачем? Он же не Салтыков…»

— Оль, ну зачем он тебе, перестань думать о нём… — бормотал Хром Вайт, обцеловывая ей лицо.

Олива сообразила, что уже находится дома, в постели. Кипящая злоба пеной поднялась к её горлу. Она распирала изнутри, требовала выхода, подступала как блевотина…

— Пошёл вон!!! — не своим голосом взревела вдруг Олива, — Убирайся к чёрту!!!!

Хром Вайт остолбенел.

— Пошёл вон!!!!!!!!!!!! Вон!!!!!!!!!! Вон отсюда!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Всё завертелось в глазах у Хром Вайта. Секунда — и он увидел себя, как бы со стороны, кубарем летящим вниз по лестнице.

И — душераздирающий, истеричный крик на весь подъезд — не её крик, она не могла так кричать.

— Вооооооооооооооооооооон!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Никки и Ярпен, сидя на кухне, тоже слышали этот крик. Потом всё стихло, и через минуту на пороге кухни появилась Олива с безжизненным и каким-то перевёрнутым лицом.

— Никки, — тихо, чуть ли не шёпотом произнесла она, — У тебя водка есть?

— Да, осталась с Гениного дня рождения…

— Наливай!

Никки нехотя достала бутылку и стопки. Олива молча налила водки себе в стакан и, не глядя, опрокинула в рот, быстро запив её кипячёной водой из кружки.

— Ещё!

Ярпен налил ещё. Олива выпила и закашлялась.

— Ох, ядрёна-матрёна…

Пришёл Даниил, сел рядом. Олива уже выпивала пятый стакан.

— Чёт-то я въебала по полторахе — нихуя! — она треснула кулаком по столу, — А водка ядрёная, мать её перемать! Эхх, наливай! Выпьем за то, что ни пизды не срослось и ни хуя не удалось! И к чёрту всё, к чёрту эту жизнь, как негодную больше дрянь!!!

Даниил переглянулся с Ярпеном. Обоим было неприятно и больно видеть Оливу в таком состоянии. Но ей уже было наплевать.

— Никки, врубай музыку! КиШа! Купи отец нам маски дети закричаали!

— Тебе нельзя больше пить, — Ярпен вылил в раковину остаток водки.

— Козёл! Мудак! Ты вылил мою водку! Ступай теперь за бутылкой, быстро!!! — она пнула его ногой.

Ярпен встал и ушёл. Олива треснула кулаком по столу.

— А ты что сидишь, моя любооовь! — она поцеловала Даниила, — Когда-то я тебя так любииила… А ты меня так и не трахнул…

Никки досадливо отвернулась.

— А чё Ярпена нет? Яарпен! Яаааарпеееен! — пьяно орала Олива, — Куда же ты пропал с водкой, сукин сын?!

Ярпен ещё был в прихожей и всё слышал. Он пытался надеть куртку, не попадая руками в рукава — Ярпен сам не знал, куда он теперь пойдёт. Однозначно не за водкой: он понимал, что Оливе пить больше нельзя.

— Ха-ха-хха!! Яааарпееен! — неслись из кухни безобразные пьяные крики, — А Ярпен меня лююююбиит! Ха-ха-ха!!!! Оооо, как он меня люююбииит! А я таакааая мрааазь!!! О-ха-ха-ха!!!

Ярпен вспыхнул до корней волос — т а к о г о он не ожидал даже от Оливы. Он пулей вылетел из квартиры — лицо его горело от стыда и обиды. Он побежал, не разбирая дороги; больше всего на свете ему хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Всё смешалось в голове у Ярпена; сейчас он думал только об одном: подальше от этого дома, от этой страшной, вконец обезумевшей ведьмы. Ему уже было невыносимо больно и стыдно вспоминать, как он жил с ней под одной крышей, как дарил ей свои стихи. Перед глазами его так и мелькали её взлохмаченные волосы и остриё ножа, вонзившееся в землю; в ушах так и стояли эти жуткие крики, этот дьявольский смех:

— Ха-ха-ха! Ярпен меня так лююбииит! Ха-хха-ха-хааа!!!

«Забыть, забыть всё это, как страшный сон…» — думал он, удаляясь от Садовой улицы всё дальше и дальше.

А Олива, пьяная в стельку, продолжала бушевать на кухне. Она лежала на коленях у Даниила, безобразно рыдая и смеясь, пела песни, несла какой-то бред.

— Ооо, как мне хорошо… Дайте мне ещё водки, дайте — я хочу пить!!! Купи отец нам маски — дети закричаали!.. Ха-ха-ха-ххааа!!! Он сказал, что я ему не нужна… Ха-ха-ха! Я ему не нужна! Не нужна! Не нужна!!!!

— Оля… — тихо позвал её Даниил.

— Пшолнах! Какая я тебе «Оля»?! — крикнула она, — Я не Оля!

— А кто же ты?

— Я — ммеееелкий!!! Я трребую, чтоб ты называл меня «мелкий»!!!

— Хорошо, мелкий, — грустно усмехнулся Даниил.

— Я ссать хочу… — заплетающимся языком пробормотала Олива, — Отнесите меня в тулаллэт… Ик! Пжалссста…

Даниил со вздохом взвалил Оливу как мёртвое тело к себе на плечо и понёс на толчок.

— А где ттут шттаны? Ик! Сними мне шттны пжаллста…

— Ох, горе ты моё луковое…

Даниил расстегнул Оливе джинсы и, спустив с неё трусы, усадил на толчок.

— А ну, пшол отсюда! Чё сммотршь, как я ссать буду, да?

Она сделала неудачную попытку пнуть его ногой, но сама чуть не упала с толчка. Даниил, придерживавший Оливу, чтобы она не упала, отпустил её и вышел из туалета. Но как только он закрыл за собой дверь, грохот падающего тела заставил его вернуться.

Олива как труп валялась возле толчка жопой кверху, нырнув головой прямо в кошачий туалет.

Наутро она ничего не помнила. Голова раскалывалась, чертовски хотелось пить. И было ещё плохо, очень плохо, скверно и мерзко на душе…

— Мелкий, — позвал над её ухом чей-то голос.

И — о, как же хорошо вдруг стало! Вот чего ей не хватало — этого простого слова: «мелкий». И ещё трёх слов…

— Мелкий, я люблю тебя, — произнёс тот же голос и чьи-то губы приникли к её губам. Олива и хотела бы обмануть себя, но не смогла: голос был не тот, и губы были не те. Она открыла глаза, и увидела, что и человек, лежащий рядом с ней, тоже… не тот…

— Но я уже не люблю тебя, — сказала Олива.

— Прости меня, — сказал Даниил, — Прости меня за то, что я оказался не тем, кто тебе нужен. И за всё плохое, что случилось с тобой, тоже прости меня…

У Оливы из глаз брызнули слёзы.

— Я давно уже простила тебя, — сквозь слёзы произнесла она, — Ты тоже прости меня за всё…

— Тебе не за что просить у меня прощения.

— Да нет, есть за что…

— За что же? — спросил Даниил.

— За то, что любовь моя к тебе оказалась ненастоящей…

Последний приезд Майкла в Москву на майские праздники отдалил его от Юли, зато вновь сблизил с Настей. Та дилемма, над которой Майкл всю весну ломал голову — с кем же ему быть, с Юлей или с Настей — разрешилась после мая месяца сама собой.

Почти каждый вечер Майкл и Настя болтали друг с другом по скайпу. И каждый вечер им было о чём поговорить, и не было в их разговорах тех неловких длинных пауз, которые часто случаются, когда разговаривают друг с другом малознакомые парень и девушка. Всё, что разделило их когда-то: расстояние, Юля, Гладиатор — всё это теперь казалось таким ничтожным, что ни Майкл, ни Настя об этом даже ни разу не вспомнили.

— Мииишка! — сказала ему Настя по скайпу в один из летних вечеров, — Ну когда ты в Москву приедешь?

— Ой, ну я даже не знаю…

— Приезжай, Миш, — кокетливо прозвенела Настя, — На Воробьёвы горы съездим. А хочешь, в баню с тобой пойдём?

— Ой, блин… — Майкл аж покраснел от смущения и против воли заулыбался.