– Долго еще? – спрашиваю у Арта, которого встречаю по пути. Тут так много народу, что мы почти не сталкивались. Но и обстановка как-то не располагала к общению. После того разговора мы с Артемом общаемся. Не как друзья, как сокурсники.

– Джордж говорит, что можно свалить домой, когда у них начнется фуршет. А по-моему, это свинство!

Я приподнимаю брови.

– Я тоже хочу есть, – объясняет он.

– Я так устала, что хочу исключительно горячую ванну и баиньки.

– Ванну обещать не могу, – вдруг раздается за спиной голос нашего преподавателя. Я резко оборачиваюсь и слегка (на большее меня не хватает) краснею на глазах у Джорджа. Ну кто же знал, что он подслушает? – Но если подниметесь на балкон, то кофе с батончиками вам гарантирован. Только поспешите, пока все не съели.

– Большое спасибо, – улыбается Арт, я просто киваю, и мы спешим в указанном направлении.

Лестница выводит нас к длинному столу, на котором две кофемашины и множество блюд с различными протеиновыми батончиками. К ним мы с Артемом и бросаемся.

Характерный аромат кофе и первый глоточек действительно помогают взбодриться. Арт сгребает сразу несколько батончиков, я выбираю один – шоколадно-банановый, и, так как сидеть нам негде, я указываю на широкие перила балкона, на которых можно разбить минипикник. Почти вся группа рассредоточилась по креслам возле стены, двое продолжают снимать. Приблизившись, тоже отмечаю, что отсюда хороший ракурс: балкон напротив подиума и с него прекрасно видно моделей. Так что можно сделать еще парочку кадров.

Но сначала кофе и еда!

– Божесфенно! – говорит Арт, откусывая сразу половину батончика, а я не знаю, стоит ли распечатывать свой, потому что мне действительно не хочется есть. Но хотя бы уже не хочется сесть прямо на пол и вырубиться до самого утра.

Парень, кажется, тоже устал, потому что, обычно разговорчивый, почти все время молчит. Мы лишь перебрасываемся парой фраз.

– Как тебе? – спрашивает он.

– Что именно?

– Обучение на курсе.

– Это уникальный опыт.

– Эй, это же не для ушей Джорджа!

– Бывает сложно, – признаюсь я. – Но мне все равно нравится.

– А для меня это проверка.

Я вскидываю на него глаза.

– Проверка?

– Ага. Насколько сильно мне это нравится. И я не так уверен, что мне действительно нужен этот курс.

– Джордж помогает нам раскрыть свои таланты, – возражаю я.

– Разве? – хмыкает он. – Мы сами их раскрываем. Дело не в курсе или именитости преподавателя. Дело в нас. Без Джорджа я не перестану быть фотографом.

– Ты же не собираешься бросить курс?

– Я раздумываю над этим, – серьезно отвечает Артем.

Арт не первый, кто раздумывал: на прошлой неделе уже трое студентов покинули группу. В частности, высокий Саша. И в чем-то я их понимаю. Джордж слишком требовательный, а еще перфекционист. Он может многое дать, особенно, когда спрашиваешь по делу, но при этом требует полной отдачи и становится невыносимым, когда этого нет.

То есть его интересует только фотография, а еще те, кого интересует только фотография. Не всех это устраивает, и не все могут выдержать такой ритм. Например, когда я всю неделю ходила в эйфории под названием «Ник Омельчин», то витала в облаках и получала тонну критики своих работ. А когда этот козлина… Ну в общем, когда я посвятила все свое время фотографии, Джордж даже начал меня хвалить. В своем стиле, конечно же.

Я прикусываю губу и рассматриваю профиль Арта. Понимаю, реально понимаю, что, если он бросит курс, у меня будет минус один конкурент на поездку в Нью-Йорк, но вспоминаю себя в первые дни. Тогда я тоже хотела наплевать на мечту и уехать. Меня остановило только то, что я сдамся и проиграю.

– Считай это игрой, – говорю. – Каждый учебный день и каждая выполненная домашка – как новый уровень. Если не пройдешь, она будет жрать тебе мозг. Но если реально надоело, то просто удали приложение.

Артем смеется, а я добиваю:

– Подумай, что скажут подписчики на твоем канале?

Это веселит его еще больше.

– Что я лузер. – Он мигом серьезнеет и добавляет: – Но меня это не сильно волнует. Главное, что думаю о себе я.

Арт кивает вниз.

– Возвращаемся?

– Иди. Я сначала допью кофе.

Кофе в чашке оказывается не так много, а уходить отсюда мне не хочется. Тем более что сверху могут получиться неплохие кадры, особенно сейчас, когда на подиуме появляется модель в свадебном платье, словно сотканном из бело-серебристой паутины. Поэтому снимаю камеру с плеча и ставлю ее на перила. Вот так! И штатив не нужен.

Я так увлекаюсь, что вздрагиваю от неожиданности, когда сзади доносится противный голос Владика:

– Ну что, бросила своего папика? Или, судя по тому, какая кислая ходишь всю неделю, это он тебя кинул?

– Что-то тебя слишком интересует моя личная жизнь, – отвечаю, продолжая снимать. Может, Владу надоест, что его игнорируют, и он свалит туда, откуда пришел.

Но вместо этого он встает рядом и прислоняется бедром к перилам, так что теперь я могу его видеть.

– Беспокоюсь о тебе, – ухмыляется он. – Хочу утешить.

Смотрит участливо, но меня передергивает от того, что он может иметь в виду.

– Зря. Тебе все равно ничего не светит.

– Думаешь, ты слишком хороша для меня? – рычит Влад.

Я все-таки отвлекаюсь от подиума и поворачиваюсь к нему.

– Да, – отвечаю. – Ты меня не заводишь. Во всех смыслах.

Я поворачиваюсь к камере, но Влад вдруг выбрасывает руку вперед и просто выбивает «сони» из моих пальцев.

Она падает вниз.

И от удара разлетается на части.

Все это как в безумном сюрреалистичном сне. Я несусь вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, падаю на колени, осторожно беру в руки израненное тело камеры, чтобы окончательно осознать произошедшее. Надо мной истошно кричит какая-то тетка, что-то о том, что моя «сони» чуть не проломила ей череп. Показ продолжается, но из-за этих воплей вокруг нас сжимается кольцо интересующихся.

Я сгребаю ладонями осколки, хотя уже сейчас понимаю, что ничто не поможет мне отмотать время назад и отойти от перил сразу, как только рядом нарисовался Влад. Зато он нарисовывается снова, теперь уже внизу, смотрит так потрясенно и участливо, что внутри меня действительно просыпается кто-то очень злой, страшный и жаждущий мести.

Я с ревом бросаюсь на него, целясь выцарапать уроду глаза. За мою камеру. За себя! Бью без предупреждения по коленке, колочу кулаками, куда могу попасть, в первые мгновения даже удается его достать, потому что во мне столько силы, что меня с трудом отрывают от него двое парней.

– Сумасшедшая! – орет Влад.

– Ты разбил мою камеру!

– Я ее не трогал!

По моим щекам катятся злые слезы, а перед глазами красная пелена. Единственное, что мне сейчас хочется – поступить с Владом так же, как он поступил с моей «сони». Поступил со мной.

– Вы что тут устроили?

В круг шагает Джордж, и впервые за все обучение я не чувствую перед ним смущения.

– Он столкнул мою камеру сверху, – говорю, отталкивая удерживающие меня руки.

– Кто-нибудь это видел?

– Я видел, – делает шаг вперед Артем.

– Да бросьте, – откуда-то выныривает Кристина. – Вы типа друзья. Могли это специально подстроить.

– Зачем мне это? – рычу я. – Зачем мне разбивать свою камеру?

– Ну, сама ее выронила, а теперь пытаешься найти виноватого.

Джордж морщится так, будто ему срочно нужно к стоматологу:

– Виноватых ищем до и после практики. Все личные вопросы так же лично и разбираем.

Каждое слово вколачивает меня в пол, бетонной плитой все сильнее давит на плечи. Камера – не просто рабочий инструмент фотографа, это его глаза и руки. А Джорджу, выходит, все равно?

– Все свободны. Жду вас в понедельник, – добивает он и уходит. Просто разворачивается и, наверняка, идет на фуршет или куда там.

И все уходят, остается только Арт.

– Вета, ты можешь стрясти с него компенсацию, – говорит он, но я снова плюхаюсь на пол, стараясь собрать хоть какие-то части камеры. – Оставь!

– Это ты меня оставь! – огрызаюсь и смотрю на осколки «сони» невидящим взглядом. – Простой уйди.

Артем долго топчется на месте, но потом тоже уходит. Я на автопилоте бреду за рюкзаком, ссыпаю туда все, что осталось от моей помощницы, а после в таком же состоянии тащусь на выход. Уже на улице понимаю, что нужно вызвать такси, но вспоминая слова Ника, вспоминаю и его самого. Поэтому вместо того, чтобы открыть Uber, набираю сообщение Омельчину:


«Забери меня отсюда. Пожалуйста»


И даже не удивляюсь тому, что он тут же меня перезванивает. Это именно то, что мне сейчас так необходимо.

– Где ты?

А когда Ник все-таки приезжает за мной, бросаюсь ему на шею и реву, как дурная. Будто при виде него во мне прорывает невидимую дамбу, и вода грозит захлестнуть всю округу. Плечи Омельчина каменеют, но лишь на миг, потом он сжимает меня в объятиях.

– Что случилось?

– Он повредил… повредил… – Я захлебываюсь рыданиями, и не могу произнести фразу до конца.

– Что повредил?

– К-к-кам-меру!

Я отрываюсь от Ника, чтобы показать ему поломанную «сони» в моем рюкзаке. Он смотрит на это все, коротко матерится и вдруг хватает меня в охапку, стискивает так, что, кажется, сейчас затрещат кости.

– Хорошо, что ты сама не повредилась, дурочка, – выдыхает мне в макушку.

– Сам д-д-дурак!

– Как это произошло?

– Влад, – произношу без запинки, и умоляю: – Забери меня домой!

Как ни странно, Ник больше не задает вопросов: он просто делает то, о чем я его попросила – отвозит меня к себе. Реветь я перестаю еще в машине, но ощущение такое, будто вместе со слезами из меня вымыло всю мою способность чувствовать. Потому что внутри пусто. Совсем.

Ник снова предлагает мне виски, но я отказываюсь. Не хочу пить. Я вообще ничего не хочу.

– Может, кофе? – спрашивает он, когда я собираюсь подняться в бильярдную.

– Нет, – качаю головой. – Спасибо за все, но я хочу побыть одной.

– Сначала расскажи, что произошло.

От одних только воспоминаний становится муторно и обидно, но я только шмыгаю носом и пожимаю плечами:

– Да нечего рассказывать. Влад выбил камеру из моих рук, она упала со второго этажа и разбилась вдребезги. Никто этого не видел…

– Никто?

– Видимо, все смотрели на подиум.

– А что ваш руководитель? Ты к нему обратилась?

– Сказал, чтобы решали свои дела не во время учебной практики. – Мой голос все-таки начинает подрагивать и приходится закусить губу, чтобы удержать эту дрожь. – Без камеры я не смогу продолжать учебу.

И работать тоже не смогу.

Не могу я без камеры.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю:

– Извини, но мне действительно нужно побыть одной.

Думаю, что не смогу уснуть, но вырубаюсь, как только возвращаюсь из ванной. Правда, меня всю ночь мучают кошмары, в которых раз за разом пытаюсь спасти свою «сони», выскальзывающую из пальцев, и в которых я возвращаюсь домой, потому что денег на новую камеру у меня нет. Просыпаться и вставать после такого совсем не хочется, но я открываю глаза и натыкаюсь взглядом на коробки, стоящие на бильярдном столе.

Моргаю спросонья, но коробки не исчезают. Тогда я в секунду слетаю с дивана и раскрываю коробки, чтобы убедиться, что это не чья-то шутка. Но нет! Внутри новенькая «сони» последней модели. Именно та, что мне нужно. Которую я себе хотела и о какой мечтала. А еще здесь объективы.

Сегодня точно не мой день рождения?!

Мне хочется смеяться и плакать одновременно, но я дрожащими пальцами осторожненько возвращаю камеру в коробку и, как есть босиком и в пижаме, спешу к Омельчину.

Он как раз в гостиной, работает на ноуте. Но при виде меня откидывается на спинку кресла и снимает очки.

– Откуда все это? – спрашиваю, сбегая по лестнице и останавливаясь перед его столом.

– Из магазина. Доставили полчаса назад.

Ник в своем репертуаре!

– В смысле, зачем? Они стоят целое состояние. У меня нет таких денег, по крайне мере, сейчас.

– Это подарок.

– Подарок стоимостью в целое состояние? Я не могу его принять. Он же стоит…

– Целое состояние, – перебивает меня он. – Ты уже это говорила.

– И скажу снова, – раздражаюсь я. – Ты не должен был!

– Мне захотелось.

– Я не приму!

Я чувствую себя по-дурацки. Потому что больше всего не свете хочу себе эту камеру. Но принять ее не могу – во мне просыпается гордость. Или совесть. Или мамино воспитание, чтоб его!

– Хорошо, – кивает Ник, возвращаясь к работе. – Тогда сложи все на свободную полку в бильярдной.

Я хмурюсь.

– Ты разве не будешь возвращать камеру и объективы в магазин?

– Нет.

Я раздумываю ровно секунду, а может долю секунды, и решаю, что «сони» в коробке – это просто противозаконно. А «сони» в коробке у меня на виду так совсем издевательство.