Марина Эльденберт - Желание #5

– О чем ты? – решаю уточнить.

Вета неуверенно улыбается, но взгляд остается сосредоточенным и выжидающим.

– О том, что между нами происходит.

– Нам хорошо вместе. Разве нет?

– Очень хорошо, – кивает она. – Но это сейчас, а что будет потом? Например, через полгода-год.

– Я так далеко не заглядываю.

Мне все меньше нравится этот разговор. Я планировал устроить для Веты праздник, провести вместе вечер и ночь, а может, и выходные. А не разбираться с тем, чего нет.

– В бизнесе заглядываешь.

– Что?

– Сколько ты строишь свой фитнес-центр? Не месяц. Думаю, даже не год. И наверняка, у тебя есть бизнес-план по его развитию. Почему в отношениях должно быть по-другому?

Я отстраняюсь, и руки Веты соскальзывают по моей груди. Но во мне бурлит столько раздражения, что даже ее близость сейчас не трогает.

– При чем здесь мой бизнес?

– Ни при чем! Просто как пример того, что ты можешь относиться к чему-то серьезно.

– Это разные вещи.

– Нет, не разные, – мотает головой Вета. – И то, и то приносит удовольствие. И то, и то требует времени и сил.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Схожесть есть. Вот только про одно важное отличие ты забыла.

Рыжая удивленно моргает:

– Какое?

– Бизнес никогда не выдвигает претензий. И отдает тебе столько, сколько ты в него вкладываешь. Большей частью, он зависит от тебя, частично от деловых партнеров.

– Отношения – это тоже партнерство.

– Да, только когда партнеры договариваются обо всем заранее, и устанавливают правила, которые устраивают обе стороны. Тебя что-то не устраивает? – спрашиваю я.

Вета складывает руки на груди и смотрит на меня с вызовом.

– Я хочу быть уверенной, что между нами все серьезно. Хочу гарантий.

– А если я не могу дать тебе никаких гарантий?

Она вздрагивает, отшатывается от меня так, будто я ее ударил. Между нами повисает гнетущая тишина, которая разрастается все сильнее и сильнее. В больших глазах девушки сверкают слезы, отчего на душе во сто крат более мерзко.

– Тогда я не хочу продолжать такие отношения, – говорит Вета тихо.

Во мне все противостоит этой мысли, потому что несмотря на время, проведенное с ней, на ночи и дни, я по-прежнему хочу рыжую. Хочу ее всю. Мне нравится ее улыбка, ее смех, то с каким упорством она шагает по жизни. Но меня просто выбешивает тот факт, что она требует гарантий, которых я ей дать не могу.

Точнее, не хочу.

Я хочу иметь возможность уйти в любой момент, пока нас обоих не перемололо в машине под названием «серьезные отношения». Это даже звучит смешно.

Поэтому и выталкиваю из себя:

– Ты можешь делать все, что захочешь. В этом смысл таких отношений.

Я делаю шаг назад, потом второй, и ухожу.

Почти. Потому что внезапно она обхватывает меня сзади, прижимается в моей спине.

– Ник, пожалуйста, не нужно, – срывающимся голосом просит Вета. Я знаю, что она гордый тигренок, и эти слова, наверняка, даются ей с огромным трудом. – Нам не просто хорошо вместе. Мы друг друга чувствуем, понимаем. Я тебе не признавалась, но ты будто мысли мои читаешь, угадываешь, что мне нравится. Я, кажется, тебя люблю.

Мое сердце пропускает удар. И если до этого момента я рассчитывал, что еще можно все вернуть, убедить девчонку, что серьезные отношения – это чушь, то сейчас мне самому хочется сбежать отсюда куда подальше. Потому что любовь – точно чушь. Поэтому я цепляюсь за ее слова о чтении мыслей.

– Это все дневник.

Я не собирался об этом говорить, но о сказанном не жалею.

– Дневник?

– Тот блокнот, в который ты записываешь все свои желания.

– Ты читал его? – ахает Вета.

– Да.

Мы снова оказываемся лицом к лицу, точнее я оборачиваюсь, когда рыжая отодвигается, отступает. В его глазах непонимание, нежелание поверить в услышанное. Изумление. Шок.

– Почему?

– Хотел влезть в твою голову, чтобы узнать, как поскорее затащить тебя в свою постель. И у меня получилось.

Мою щеку обжигает удар ладони: Вета бьет так, что сама шипит от боли и сжимает руку. Но ее взгляд горит злостью и ненавистью.

– Уходи, – приказывает она. – Убирайся!

– Это мой дом.

– А это моя комната!

Вета обхватывает себя руками и отворачивается к окну, а я сдвигаю штору бильярдной в сторону. Ни о каком ужине и речи быть не может, поэтому я переодеваюсь в спортивный костюм, натягиваю кроссовки и выхожу из дома. У меня есть беговая дорожка, но сейчас мне нужно (просто необходимо!) проветрить голову.

Делаю несколько кругов, прежде чем окончательно выдыхаюсь. Зато меня больше не бьют мысли, что нужно все срочно исправить, и главная – как это сделать. Потому что я только что собственноручно все разрушил. В любом случае, я знаю, что должен хотя бы извиниться за дневник.

Но когда возвращаюсь домой, там царит непривычная тишина. Я иду в бильярдную, и, когда отодвигаю штору, вижу, что Веты там нет. Не только Веты, ее вещей тоже.

Она ушла.

– Никита Александрович, договор готов.

– Спасибо, Татьяна, – киваю я помощнице.

– Звонил Максим Викторович, сказал, что сегодня приедет в офис.

– Скажи Максиму Викторовичу, что я занят. Я для всех занят.

– Я так и сообщила, но он настаивал…

– Меня ни для кого нет! – рявкаю я.

Помощницу будто ветром сдувает из моего кабинета, а я сдергиваю очки и швыряю их на стол. Это оказывается ошибкой, потому что мигом накатывают воспоминания о Вете, которой нравилось, когда я их ношу. Закрываю глаза и сжимаю пальцами виски, но образ рыжей так и не выходит из головы. Он вообще меня преследует с того дня, как она исчезла из моей жизни.

После определенного звонка, количеству которых я успел потерять счет, она прислала смс:

«Со мной все в порядке. Деньги за камеру верну в течение года. Не звони мне больше».

И все.

Я не собирался разыскивать Вету. Я знал, что так будет. Нет, я надеялся, что однажды она уйдет из моей жизни так же, как и вошла в нее. Мы провели вместе достаточно времени, чтобы насытиться друг другом и надоесть, а теперь закономерно разбежались. Так какого хрена у меня чувство, что я где-то крупно лажанулся?

Обычно работа спасала от всякой фигни, но сейчас это не работало. Меня раздражало и отвлекало буквально все. Начиная от звонков партнеров, заканчивая каждым визитом помощницы в мой кабинет. Вот и сейчас за дверью какая-то возня, и раздается приглушенный голос Татьяны:

– Никита Александрович занят. К нему нельзя…

Если это Макс, то я разверну его на сто восемьдесят градусов, но в следующую минуту дверь распахивается и на пороге появляется Алена. Сегодня на ней черное с блестками платье. Короткое настолько, чтобы показать всю красоту стройных ног. Волосы идеальными локонами струятся по плечам, обрамляют безупречное лицо. Она вообще выглядит так, будто сбежала с фотосессии. Хотя в случае с Булавиной подобное вполне вероятно.

– Привет. – Она сверкает улыбкой и захлопывает дверь, прежде чем Татьяна успевает войти следом, щелкает замком. –  Я пришла кое-что обсудить.

– Я считал, что мы уже все обсудили, – я приподнимаю бровь. Мы уже сотню раз обсудили договор Булавиной с ней самой и с ее адвокатом, ей осталось только поставить подпись.

– Не все.

– Ты можешь обсудить все с Максом.

– К черту Макса!

Алена, не сбавляя шага, направляется ко мне, огибает стол и в мгновение ока оказывается на моих коленях.

– Этого пункта нет в договоре, – напоминаю я, даже не пытаясь ее поддержать.

– Нет, – смеется девушка. – Но я люблю делать сюрпризы.

– Уверена, что Макс не будет против? Вы вроде как вместе.

– Я сама по себе! Говорю же, плевать на него. Зачем мне какой-то Макс, если есть ты? – шепчет она мне на ухо и ерзает.

– И зачем тебе я?

– Как зачем? – всерьез удивляется девушка. – Я тебя хочу.

Алена пытается расстегнуть ремень на моих штанах, но я перехватываю ее руки, крепко сжимаю тонкие запястья.

– Я не смешиваю работу и личное.

– А я работаю только с теми, кто мне нравится, – говорит она. – И вообще я в этом проекте из-за тебя, Ник. Можно же нарушить правила хоть разочек?

Она красива, сексуальна, и в другой раз я бы возможно воспользовался подобным приглашением. Но сейчас понимаю, что у меня просто на нее не стоит. Я совершенно ясно осознаю, что хочу совсем другую женщину, и только ее.

– Нет, – отвечаю.

Алена вскакивает с моих колен так же резко, как там оказалась.

– Только не говори, что хранишь верность своей сестренке? Это смешно.

Упоминание Веты заставляет внутренне ощетиниться.

– Нет, я трахаю только тех, кто мне нравится.

Девушка тут же меняется в лице.

– Никакой договор я не подпишу, – говорит она.

– Тогда почему ты все еще здесь?

– Ты мудак, Омельчин!

Алена влетает из моего кабинета, а я раздумываю над тем, что пора набивать эпитеты, которыми меня одаривают женщины. На заднице, например. Потому что я только что потерял контракт, с которым Макс носился больше месяца, и потерял «лицо» в рекламе фитнес-центра, но самое паршивое, что я ни капли не жалею об этом и думаю не о работе, а о рыжеволосой девчонке, кажется, проникшей под мою кожу.

В моей голове только одна мысль – я должен ее найти.

И вернуть.

Я уехала из пентхауса в Москва-сити, не раздумывая. Понимала, что если останусь в его квартире хоть пару лишних минут, то просто не выдержу, схвачу висящий на стене кий и разгромлю всё к чертям. Теперь даже жалела, что оставила после себя идеальный порядок, то есть выгребла с полок все вещи, даже про бельевую корзину не забыла. С мыслью, чтобы больше никогда сюда не вернусь.

И вот на этом, когда я переступила порог, во мне что-то окончательно надломилось. Я двигалась вперед, нажимала кнопку лифта, вызывала такси, ехала, не пойми куда. Кажется, в тот хостел, с кроватями похожими на поездное купе, в котором жила до того момента, как моя мамаша решила, что мне нужно обязательно обратиться к Омельчину.

Обратилась!

И что теперь?

Я не плакала, не пролила ни единой слезинки. Пообещала себе, что не стану плакать из-за этого лживого козла! Просто лежала и смотрела в потолок. Потому что не могла понять, чем все это заслужила, что доверилась ему. И самое поганое, что во мне по-прежнему горело чувство, которое я теперь ненавидела и которое не позволяло вычеркнуть Ника из сердца и памяти.

На следующей день стало только хуже. Точнее, пока я работала с клиентками, все было нормально. Благодаря учебе в школе Розза, я начала снимать лучше, и у меня появилось гораздо больше заказов на съемки. Но стоило попрощаться с последней девушкой, как на меня снова накатила безысходность. Я не хотела возвращаться в хостел и давила в себе слезы, но даже не представляла, куда еще пойти. Друзей у меня как не было, так и нет. С Артом мы перестали общаться, а больше никому с курса я бы такое не доверила. И когда я совсем отчаялась, в кармане завибрировал телефон.

Это точно не мог быть Омельчин, его номер я добавила в черный список. Туда же поместила номера мамы и отчима. Я, конечно, сильно сомневалась, что Ник возьмет и все им расскажет, но решила не рисковать.

Оказалось, что это снова Катька.

За всей той фигней, что случилась со мной, я как-то даже позабыла о нашем разговоре, но сейчас вспоминаю. Поэтому несколько секунд сомневаюсь брать трубку или нет, но все-таки принимаю вызов.

– Помнишь, как мы в шестом классе поссорились из-за одинаковых футболок? – без приветствия спрашивает она.

– Когда ты отказалась снимать мою любимую футболку? – уточняю я. – Это было в седьмом.

Конечно же, я это помню. Чуть ли не единственный раз, когда мы очень серьезно поссорились с Емцевой за всю историю нашей дружбы. Мама купила мне футболку с Китнисс из «Голодных игр». Она была очень классной! Но Катька пришла в школу точно в такой же, и мы тогда чуть не подрались.

– Мы обе отказывались, – напоминает мне подруга, – и не разговаривали целых две недели. Пока Ромка Иванов не назвал нас близнецами.

– Сиамскими.

– Да, он был не в курсе, что это значит. – Катя усмехается. – Потом мы с тобой решили, что быть близнецами не так уж и плохо, и носили эти футболки до тех пор, пока ты не прислонилась к недавно покрашенным перилам.

Гадские перила!

– А ты свою порвала на следующий день.

– Нет, – признается Емцева. – С ней было все в порядке. Просто я подумала, что будет нечестно носить ее без тебя.

Я зависаю, потому что не знаю, что на это ответить. Во рту пересыхает от волнения. Снова обидно, потому что, кажется, окружающие считают, что это нормально – водить меня за нос, и в то же время…

– Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас? Да, тогда ты подумала о моих чувствах, но потом мы выросли, и все изменилось. Парень – это не футболка.