– Мне нужно было вспомнить эту историю раньше, – говорит Катя, и я чувствую горечь в ее словах. – В тот день, когда ты приехала в Москву.

Мы молчим и как маньяки дышим в трубку.

– Вета, дай нашей дружбе еще один шанс. Пожалуйста!

На глаза наворачиваются слезы, которые я безуспешно пытаюсь сморгнуть. Представив, как буду в одиночестве реветь в подушку в хостеле, выдыхаю:

– Давай встретимся.

Несмотря на поздний вечер, Емцева сразу пригласила меня к себе. На этот раз без приколов. Я согласилась, и это стало лучшим моим решением за последнее время. Проплакали мы до самого утра, заодно успели рассказать друг другу свои истории.

Катя тоже влюбилась, как дура, в своего Толика, зациклилась на нем, не замечая того, что она для него средство забыть бывшую девушку.

– Он все время нас сравнивал. Не в открытую, конечно, но говорил, что я это делаю не так, и это не так, – призналась Емцева. – Меня это жутко бесило, но я списывала все на то, что мы притираемся, узнаем друг друга.

После одной сильной ссоры Толик собрал вещи и уехал домой. Катя его не удерживала, но сейчас жалела. Еще она здорово разозлилась, когда узнала мою историю с Омельчиным.

– Я бы прошлась кием по нему, а не по квартире! – процедила Катька.

– Становись в очередь, – мрачно ответила я.

Жалела ли я о том, что повелась на все его уловки? Нет. Я хотела дать ему по морде. Больно. Так, чтобы он наконец-то почувствовал, что такое больно!

– Ладно, – ответила она. – Значит, буду вторая.

Как ни странно, именно неудавшиеся отношения разрушили воздвигнутую между нами стену, и когда на следующий день Емцева предложила остаться у нее, я согласилась, но с условием, что сама буду платить за комнату.

Мы будто заново учились дружить, и как-то незаметно переступили нашу через ссору. По крайней мере, когда спустя несколько дней Катя снова попыталась завести тему о своей ошибке, я предложила:

– Замяли. Давай не будем о прошлом, просто договоримся, что теперь будем честными друг с другом. И когда у одной из нас появится новый парень, то она об этом скажет.

– Мне кажется, у меня больше никогда не будет отношений, – выплевывает Катька, а я ее обнимаю.

Я тоже не представляла кого-либо на месте Ника. В моем сердце будто образовалась огромная черная дыра, которая засасывала абсолютно все: и радость от съемок, учебных будней, даже встреча с Артом не заставила меня улыбаться.

Может все дело в камере? Она каждый день напоминала мне о Нике и не давала покоя. Всякий раз, когда я брала ее в руки, задавалась вопросом: зачем делать такой подарок девчонке, которую просто хочешь трахнуть? Которую уже и так трахнул? И сама на себя злилась. Еще не хватало искать оправдания для Омельчина!

После того случая с камерой, мои отношения с Джорджем и группой изменились. Я больше не заглядывала в рот модному фотографу, перестала смущаться и не мямлила. Сама не заметила, как стала одной из лучших студентов, и со мной начали общаться все. А вот Влад и Кристина остались за бортом, и больше ко мне не лезли. На них, к слову, мне было совершенно наплевать.

Проблема была в том, что мне сейчас было плевать абсолютно на все. Я будто окунулась в вакуум, в котором жила последние дни. И наверное, жила бы в нем и дальше, если бы однажды, выйдя после занятий из здания Школы, не наткнулась взглядом на Ника.

Я резко останавливаюсь, а он делает шаг вперед.

– Нам нужно поговорить.

Поговорить?! Меня с головы до пят окатывает злостью. Мгновенный эффект!

– Мне не о чем с тобой разговаривать, – отвечаю я, проходя мимо. Но следующие его слова заставляют меня споткнуться.

– О нас.

– Что?

Я ослышалась?

– Я пришел, чтобы поговорить о нас.

Лучше бы ослышалась! Потому что за эту фразу я готова стукнуть Ника по голове. И не только по ней! Это желание настолько сильное, что я сжимаю кулаки, а раздражение горчит на языке.

– Нет никаких «нас», Омельчин! – говорю и иду дальше.

Надежда на то, что Ник отстанет, развеивается в ту же минуту, когда он меня догоняет и подстраивается под мой шаг. Я стараюсь идти не слишком быстро, чтобы Омельчин не подумал, что я убегаю, но и не слишком медленно, чтобы он решил, будто я заинтересована в нашем разговоре. А я совсем не заинтересована!

– Хорошо. Если не хочешь говорить о нас, давай поговорим обо мне.

– Ты сейчас издеваешься?

– Нет. Я серьезен, Вета, и честен. Как никогда.

– Я не хочу говорить о тебе! – взрываюсь я, останавливаясь и поворачиваясь к нему лицом. Правда для того, чтобы смотреть ему в глаза, приходится запрокинуть голову. – Я даже видеть тебя не хочу!

Омельчин так близко, что я улавливаю знакомый запах лосьона после бритья, и искушение дать ему по яйцам становится почти нестерпимым.

– Тогда тем более выслушай, – говорит он. – А потом, если захочешь, я уйду.

– Я уже хочу, чтобы ты ушел.

– Сначала выслушай.

Я складываю руки на груди и бросаю равнодушное:

– Ладно.

– Я мудак, каких мало.

– Согласна, – киваю. – Я бы сказала, что ты всех их переплюнул.

Омельчин прищуривается, но кивает тоже:

– Согласен. Тебе не холодно? Может, где-нибудь посидим?

На улице действительно прохладно и накрапывает дождик, октябрь все-таки. Но я не собираюсь тратить на Ника ни одной лишней минуты своего времени.

– Или говори прямо тут, или уходи, – отрезаю я.

Ник проводит рукой по лицу, будто пытается смахнуть с него усталость. Только сейчас замечаю, что вид у него действительно усталый.

– Несколько лет назад у меня была невеста.

– Я знаю. Ты привозил ее к отцу.

– Но ты не знаешь, что мы расстались не очень хорошо.

– Потому что ты человек на букву «м»? – не удерживаюсь от вопроса.

– Именно так, – ядовито подтверждает Омельчин. – Мы были совсем разными. Я тогда активно строил бизнес, уделял Илоне мало внимания, и мы постоянно ссорились. Когда мы все-таки расстались, я решил, что не создан для подобных отношений.

– Подобных?

– Серьезных. Долгих. Чтобы хотелось вместе засыпать и просыпаться. Чтобы все делать вместе. Радоваться успехам друг друга. Поддерживать, когда хреново.

Я тоже этого хотела, но не сложилось.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что рядом с тобой мне впервые захотелось всего этого. Настолько сильно захотелось, что я позорно струсил.

В его взгляде столько сожаления, боли, раскаянья, что у меня от волнения пересыхает во рту. Я почти готова податься вперед, коснуться его губ своими и утонуть в поцелуе. Прежняя Вета так бы и сделала, но прежней Веты больше нет.

– Это не отменяет того, что ты прочитал мой блокнот желаний. Когда только успел?

– Я нашел его в тот вечер, когда на тебя полез Владик. Именно благодаря блокноту нашел визитку тату-мастерской и нашел тебя.

Мои брови лезут на лоб.

– То есть ты залез в мой дневник, чтобы понять, куда я пошла?

– Нет, я прочитал его, потому что хотел лучше тебя понять. Потому что не мог думать ни о ком с тех пор, как ты поселилась в моей квартире.

– О сексе со мной, – язвительно напоминаю я.

– И о сексе тоже, – не отказывается от своих слов Ник. Ну хоть здесь не лжет!

– То есть ты сейчас вернулся, потому что не наигрался?!

– Я не играл, – рычит Омельчин. – Я наслаждался каждым днем рядом с тобой. Каждой секундой. Только слишком поздно это понял. Понял, что ты нужна мне. Очень сильно нужна. Без тебя я не я. Я не жалею, что прочел твой дневник. Он помог мне лучше понять тебя, исполнить все твои желания. Хотя, должен был сказать обо всем раньше…

– Не все.

– Что? – переспрашивает Ник, а я вздергиваю подбородок.

– Желание номер пять не исполнил.

– Его не было. Ты вырвала листок.

– Потому что оно давно утратило свою актуальность. Я бы даже сказала, это случилось дважды.

Ник хочет меня перебить, но я выставляю вперед руку.

– Мне надоело наступать на одни и те же грабли. Твои извинения насчет блокнота я принимаю, но все остальное… Нет. Ты сделал мне больно. Я не хочу такого повторения. Я тебя больше не хочу. Видеть, знать, и вообще.

Поставив эту точку, я разворачиваюсь и ухожу, даже не глядя. Потому что не сдалось мне его сожаление. Его боль. Мне своей хватает.

– Вета, что не так с тем желанием? – спрашивает он, а я оглядываюсь, чтобы бросить:

– Там был ты, Омельчин. Ты был моим желанием номер пять.

Я ухожу победительницей. Но почему же так паршиво на душе?

Сомнения разрывают на части: правильно ли сделала, что вообще с ним стала разговаривать? И что призналась? Но я запихиваю их глубоко-глубоко. Ругаю себя всю дорогу за то, что хочется развернуться. Даже телефон выключаю, чтобы не взять и позвонить Нику. Ну и что сказать? Что пошутила с желанием? Или послать его еще раз? Кусая губы, борюсь со слезами, и оказывается рыдать хочется не только мне.

Дома меня встречает зареванная Емцева, которая тут же бросается в мои объятия.

– Кать, что случилось?

– Толя. Он был здесь.

Сегодня что, парад бывших? Но от новой догадки у меня холодок по спине.

– Что он сделал? Он тебя ударил?

– Нет, – всхлипывает Катька. – Это я его.

– Правильно сделала!

– Неправильно, – ревет еще сильнее подруга. – Я не хотела, чтобы он уходил… Потому что… Его люблю.

Как же я тебя понимаю! Но сдаваться нельзя. Когда-нибудь это пройдет. Должно же пройти!

– Я тоже люблю Ника, но это не отменяет того, что он поступил по-скотски.

– Но Ник же прощения не просил!

– Вообще-то…

Приходится рассказать Кате обо всем. О нашей встрече, его и моих словах.

– Может, мы неправы? – робко спрашивает она, когда я заканчиваю, и идет ставить чай.

– Неправы?!

– Ну да. Смотри, ты же смогла меня простить, нашла в себе силы. И теперь мы снова подруги.

– Это другое.

– Разве?

– Кать, он же тебя унизил, сравнивая со своей бывшей, – напоминаю я.

– Неспециально. Он просто привык к другому, вот и получалось, что сравнивал постоянно, не осознавая, как меня это бесит.

– Гадостей всяких наговорил.

– Вета, я тоже много всего наговорила. И никогда идеальной не была. А он сказал, что не может без меня. Что мир ему кажется тусклым и безжизненным. Что песню для меня написал, представляешь?

Щелкает электрический чайник, и подруга бросает листочки улуна в заварник, заливает его водой. Она стоит ко мне спиной, но я вижу, как напряжены ее плечи и подрагивают пальцы.

– Ну и что? – взрываюсь я. – Раз песню написал, так ты должна ему на шею прыгнуть?

Емцева хочет ответить, но тут со стороны приоткрытого окна сквозь усилитель звука доносится:

– Катя, мой котенок. Я поступил с тобой плохо, но, пожалуйста, прости меня.  Это песня посвящается тебе.

Последние его слова я уже расслышала, стоя на лоджии, куда выбежала следом за подругой. Толика я узнала сразу, он разместился в самом центре детской площадки, с фингалом под глазом, но с решительным выражением лица. И спустя мгновение из динамика полилась красивая мелодия.

Я честно ждала какую-то фигню, но у Катькиного бывшего явно был музыкальный талант и сексуальный с хрипотцой голос. Я даже заслушалась и подумала: странно, что он басист. Это была песня о том, что вместе с ней его жизнь покинули радость и счастье, а взамен пришло одиночество и уныние.

Это было офигенно красиво.

Офигенно романтично.

Будь Толя моим парнем, я бы точно подумала.

Но!

– Емцева, если ты сейчас его простишь, – предупреждаю я, – он решит, что можно делать тебе больно, когда ему захочется.

Она поворачивается и смотрит на меня так серьезно, будто в душу.

– Не решит. Ему тоже плохо. А если не прощу, мне кажется, я потеряю больше, Вет. Я уже чуть не потеряла лучшую подругу, не хочу потерять еще и любимого.

Я сжимаю ее ладонь:

– Ты уверена?

– Уверена, что не могу без него, – кивает Катя. – Тем более после такой песни.

– Ну если так, то беги спасай любимого, пока соседи полицию не вызвали!

Вокруг Толика действительно уже собралось прилично народу.

– Хотя, я бы на твоем месте помариновала его еще пару недель. Думаю, к тому времени, он закончит альбом и станет популярным. Смотри, как его несчастливая любовь вдохновляет!

– С каких это пор ты такая язва? – со смехом пихает меня в бок подруга.

«От Омельчина нахваталась», – чуть не отвечаю я, но вовремя прикусываю язык.

К счастью, Катька этого не замечает, надевает ботинки, натягивает курточку и убегает. А я иду на кухню – готовить ужин. И размышляю о том, что придется снова искать комнату, потому что если Толик вернется, будет странно, если я останусь у Емцевой. Думаю про последнюю фотосессию. Про пасту с креветками, которую решаю приготовить. Думаю обо всем, только чтобы не думать о нашем разговоре с Ником.