Может, Толика ссора с Емцевой чему-то и научила, но Омельчин как был козлом, так и остался!

Катя возвращается в квартиру в одиночестве, но с улыбкой до ушей. Оказывается, что Толик снял квартиру и нашел классную работу в клубе. Поэтому с нами жить не будет, а хочет реально начать сначала: с нормальными свиданиями, в общем, собирается ухаживать по всем правилам. Обещал еще одну песню.

– Я счастлива, Вета, – заявляет мне сияющая подруга, уплетая ужин. – Как же я счастлива!

– Рада за тебя, – говорю совершенно искренне. – Если у вас все получится, я только за.

– Тебе тоже нужно попробовать.

– Чего?

Я давлюсь креветкой, но Катя дотягивается и стучит мне по спине.

– Дать шанс Нику, – уточняет она, когда я перестаю кашлять.

А вот теперь лучше тарелочку от себя отодвинуть.

– С ума сошла? – спрашиваю. – Если ты влюбленная, так все вокруг в розовом цвете?

– Ты тоже влюбленная!

– Я стараюсь это исправить.

– Может, не надо?

Я резко кладу вилку на стол, отчего она громко звякает, и поднимаюсь.

– Ни хрена! Пусть хоть песню напишет, хоть звезду с неба достанет, да что угодно пусть делает, я его не прощу! Но он вряд ли станет париться по этому поводу. Наверное, забыл уже обо мне.

Пусть даже от этой мысли больно вдвойне.

Но новый день опровергает мою теорию, потому что с утра курьер приносит для меня огромный букет роз.

Белые розы.

Конечно же, они белые, мои любимые. Если Ник читал мой блокнот желаний, то он в курсе всех моих вкусов. А еще наверняка в курсе, что прилагайся к цветам он сам, получил бы этим букетом, поэтому его за дверью не наблюдается, и исключительно поэтому я забираю букет. Только после нахожу маленькую открытку с одним, написанным от руки словом:


Ты


Ты? Что за фигня?

На следующий день все повторяется, разве что слово в записке меняется: вместо «ты» «мое». А еще к букету добавляется подарок в виде двух билетов на балет, тоже, как я мечтала.

Через неделю моя комната напоминает оранжерею, последнюю вазу мы с Катькой использовали еще вчера, и букет можно поставить разве что в пластиковое ведерко. Помимо билетов, у меня сертификат в спа и на бесплатные уроки по дайвингу, которые я не собираюсь использовать.

– Красиво, – вдыхает подруга аромат пышных бутонов. – Может, подумаешь еще раз?

– Нет, – говорю строго, и она уходит к себе.

А я выуживаю среди стеблей новое послание, царапая пальцы об шипы. Отдергиваю руку и зализываю царапину, но прямоугольник открытки у меня в руках.

Хочу выбросить его. Правда, хочу. Но уже переворачиваю текстом вверх.


Желание


«Ты мое желание» – складываю я пазл и мои щеки вспыхивают от гнева.

Да как?.. Да как он вообще смеет?

Этот козел умудряется еще и напоминать мне о том, что читал мой дневник!

Я рву на мелкие кусочки все три записки, сбрасываю их в мусорку и иду делать домашнее задание. Но если бы так просто было порвать и выбросить воспоминания!

Омельчин со своим желанием не идет из головы. И чем больше я хочу о нем не думать, тем больше думаю.

Нет, я точно должна поставить точку.

Просто обязана!

Чтобы он мне больше не присылал ни цветов, ни записок

Поэтому я достаю номер Ника из черного списка, переименовываю его в «Один козел» и пишу ему первая.


Я: Еще пара букетов, и я смогу открыть цветочный магазин.

Один козел: А тебе нужен магазин?


Он отвечает почти сразу, и я даже не знаю, что думать: так совпало или он ждал? Я прикусываю губу и, тарабаня по экрану, быстро набираю:


Я: Мне ничего от тебя не нужно.

Один козел: Уверена?

Я: Я сказала тебе об этом в нашу последнюю встречу

Один козел: Ты сказала, что я был твоим важным желанием. Первая десятка в приоритете.


Какой догадливый!


Я: Было было и прошло. Поэтому и вырвала. Задолго до того, как ты решил залезть мне в трусы.

Один козел: Почему?

Я: Что почему?

Один козел: Почему ты вырвала лист с пятым желанием?


Я зависаю.

Надолго так. Потому что не собиралась рассказывать ему ничего такого. Но почему бы и нет? Если после этого Омельчин оставит меня в покое.


Я: Потому что поняла, что мы не созданы друг для друга.

Один козел: Это случилось после того, как я привез Илону к отцу?


Черт!

Вот этого в дневнике не было, но Ник попадает в яблочко, и мне становится не до шуток. И уже совсем не хочется соревноваться в остроумии.

Я реально устала думать о нем. Страдать по нему. Любить его тоже устала.


Я: Зачем тебе все это? Цветы? Подарки? Записки-ребусы?

Один козел: Потому что мне нужна ты.

Я: Мне ты не нужен.

Один козел: Я исправлю то, что сделал.

Я: Ничего не получится, Ник. Все, что ты можешь сделать для меня хорошего, это оставить в покое. Если я тебе действительно дорога, ты так и сделаешь!


Отправляю и выключаю телефон, а потом падаю на постель и сворачиваюсь клубком. Слезы все-таки прорываются, и я реву. Тихо, чтобы не прибежала Емцева, но так, что завтра наверняка буду напоминать китаянку.

Ну и пусть!

Зато вместе со слезами из меня вымывается вся злость. Вся боль. И тупое иррациональное желание позволить Омельчину все исправить.

А на следующий день мне не приносят никаких новых букетов.

Я должна чувствовать облегчение.

Я обязана его чувствовать. Ведь Омельчин послушал меня и отстал. Но почему-то только сильнее хочется ему врезать. Потому что никакое, блин, я не его желание. Поприсылал цветочки недельку и сдался! Значит, не настолько я желание, не настолько нужна ему, как говорил. Наверняка, увлекся Булавой или с кем у него там секс на одну ночь!

Вот поэтому перманентно хочется либо повыть, либо врезать. Все валится из рук: я уже разбила пару любимых чашек Катьки и заварник. Из сделанных мной работ тоже ничего не нравится, даже от Джорджа все чаще получаю разборы вместо «сносно», хотя стоит признать, что они дельные… Были бы, если бы я чувствовала себя чуть меньше таким унылым говном. От желания забиться в угол с килограммовым ведерком «Баскин Роббинс» не спасает ничего.

– Совсем скоро наш курс подойдет к концу, – говорит Джордж после очередных выходных. – Поэтому пора рассказать о формате дипломной работы. Напомню, что авторы самых интересных работ отправятся вместе со мной на Манхеттен и смогут познакомиться и пообщаться с известными фотографами.

Все тут же подвигаются вперед, перестают шептаться или чем-то шуршать. Ведь от этого зависит, светит тебе Нью-Йорк или нет.

Убедившись, что все внимательно слушают и выдержав театральную паузу, Джордж продолжает:

– Я долго думал над заданием, и понял, что для вас это должен быть настоящий вызов. Нечто сложное и интересное. Это может быть съемки медийной особы, коммерческие проекты с размахом, острые социальные темы. Чем острее, тем лучше. Покажите мне человека или историю, которые меня заинтересуют.

– Как я договорюсь с медийной особой о съемке? – спрашивает Николай.

– А это часть вызова самому себе. Тем более что вы все уже профи. У вас будет две свободные недели на то, чтобы заниматься исключительно финальной работой. Но не расслабляйтесь: все может оказаться сложнее, чем кажется.

О чем он вообще? У меня в голове ноль идей и Ник Омельчин.

А вот большинство задание не смущает

– Тоже мне вызов, – хмыкает Кристина, когда я случайно застаю ее с подружкой в буфете, – я лично знакома с Аленой Булавиной. Договорюсь с ней о съемке, вот тебе и медийная особа.

Булавой?

– Она разве сейчас не занята в рекламном проекте фитнес-центра в Индонезии? – спрашиваю я.

Кристина изо всех сил пытается скрыть удивление под маской «я вздернула нос так, что приходится держаться за перила, чтобы не навернуться с лестницы».

– У нее этих проектов масса, я за всеми не слежу.

– А-а-а, – тяну я. – Я решила, что вы близкие подруги.

– А ты ее откуда знаешь? – шипит эта змея.

– От своего парня, конечно же.

– Бывшего парня?

Нет, змея ей не подходит, она скорее похожа на маленькую злую собачку, которая тяпнуть может только исподтишка, когда ты отвернулся.

– Почему ты так решила?

– Потому что ты последние недели ходишь такая подавленная, – сочувствующим тоном объясняет Кристина. – И не забирает тебя никто после занятий.

– Ого! Я настолько тебе интересно, что ты за мной следишь?

Подружка Кристины хихикает, а сама она зеленеет.

– Все потому, что он улетел, – вру я. – В Индонезию. А я очень по нему скучаю.

– Главное, чтобы вернулся.

– Вернется-вернется, не переживай.

Возвращать Омельчина я не собиралась, но от того, что я уделала Кристину, все равно стало приятно. Лишь на секундочку, потом меня снова затянуло в эту трясину переживаний и размышлений о том, что «могло бы быть».

Ко всему прочему еще и мысль о дипломном проекте добавилась. Потому что ничего в голову просто не приходило, как бы я ни старалась и не прокручивала все варианты. Все казалось недостаточно классным для того, чтобы выиграть эту поездку. Если Толика его несчастливая любовь вдохновила на свершения, меня вдохновение будто покинуло навсегда. Либо на время, пока не научусь жить без Омельчина, но до конца курса оставалось не так уж много.

А я училась быть без него.

Почти с этим справилась.

Но…

Звонок получился неожиданным. Я носилась с корзинкой по супермаркету, вспоминая, какие продукты закончились в холодильнике, и не глядя ответила на звонок. Подумала, что это Катька, которой я звонила две минуты назад, узнать, что купить. Но чуть не выронила телефон в ящик с картошкой, когда вместо Емцевой услышала голос Ника.

– Привет, Вета.

Сердце сжимается: ему больно от этого голоса, от этого разговора. Все во мне каменеет, ощетинивается. Я так ждала от него звонка, и не ждала. В смысле, не звонка ждала, а его самого.

– Привет, Никита. Я считала, что мы все обсудили.

– Подожди, не вешай трубку. Это деловой разговор.

А вот это интересно! То есть не интересно, конечно же. Что еще за деловой разговор?!

– Разве между нами могут быть какие-то дела?

– Я хочу нанять тебя. В качестве фотографа. Для рекламы нового центра.

– Нет, – говорю раньше, чем успеваю вообще задуматься обо всем этом.

Потому что я не стану работать с Ником Омельчиным.

Потому что я не буду приближаться к нему ближе, чем на сто метром.

Потому что…

Какого хрена он предлагает мне работу после всего, что между нами было?!

– Сначала хорошо подумай.

– Я подумала.

– Подумай еще. Большой гонорар, интересный проект в твое портфолио, рабочая поездка на Бали, – озвучивает он и добавляет: – Мне нужно твое виденье, я больше никому не могу его доверить.

– Да ты что!

– Сможешь не заморачиваться с долгом за камеру.

Теперь я чуть всю корзинку не роняю.

– Эй, это нечестно!

– С тобой честно не получается.

Я открываю рот, чтобы сказать все, что думаю, но натыкаюсь на укоризненный взгляд пожилой женщины: я перекрыла ей путь к картошке и другим овощам. Поэтому отхожу в сторону и ставлю переполненную корзину на пол.

Даже если хорошо подумать, я не хочу работать с Омельчиным, на Омельчина, за Омельчина. Ни за какие деньги! Но если предположить, что я работаю на него…

– У меня не получится работать с Аленой.

– На этот счет можешь не переживать: Алена выбыла из проекта. Мне нужен свежий взгляд.

– Если ты хочешь нанять меня, потому что рассчитываешь, что я передумаю насчет нас…

– Ты же сама говорила, что нет никаких нас, – перебивает меня Омельчин.

Гад! Какой же он гад!

– Хорошо, что ты это помнишь, – цежу через зубы. – Почему я?

– У тебя тот самый свежий взгляд, который мне нужен. Мне нужна ты, Вета.

Вот за эту последнюю фразу я готова повесить трубку, потому что в моей душе что-то мелко подрагивает, а голова думает вовсе не о работе…

Работа! Дипломная.

Меня будто окатывает водой из ведра.

Я хотела найти классный проект, и он сам меня нашел. И если бы не Омельчин…

Стоп!

Чего я, собственно, боюсь? Того, что не устою перед ним? Фигня! А вот стать на шаг ближе к Нью-Йорку – легко. А заодно помотать нервы Омельчину.

– Что скажешь? – интересуется до этого момента терпеливо молчавший Ник.

– Я согласна, – стараюсь, чтобы мой голос звучал по-деловому. – Но у меня есть три условия.

Глава 19. Вета