Одноклассники взрывались хохотом над Яной Ковалевской, когда она блуждала указкой по европейской части карты в поисках сибирской реки. Они шептали ей неправильные подсказки, когда она затруднялась назвать дату каких-то сражений. Но то, как она легко щелкала задачи и примеры, не замечалось ими. Ребята пересказывали вожатой нелепые ответы Яны на уроках, приглашая ее посмеяться вместе с ними. Поэтому долгое время Марта видела в этой девочке лишь нерадивую ученицу, к тому же, не умеющую ладить с коллективом.

У самой Марты также были проблемы с учебой: ей плохо давались и химия, и физика, а математика вообще казалась непроходимым лесом. И часто от двоек Марту спасала только удивительная интуиция: она отвечала наугад и попадала в точку. И все же веселую, общительную Марту в своем классе любили, хотя с мнением ее считались мало. Но ей хотелось верховодить, быть лидером, поэтому Марта и пошла вожатой к пятиклашкам. Малыши слушались ее! Одно звание – «старшеклассница», давало ей фору перед ними. Взбалмошная и веселая, она вбегала на переменках в класс к подшефным, и те радостно висли на ней. Девочки показывали календарики и фантики от жвачек, делились своими секретами, а мальчишки уважали вожатую за то, что разбирается в воинских званиях, приносит в класс лычки и звездочки и раздает им – отец Марты был кадровым военным.

И только одна Яна Ковалевская оставалась равнодушной к любимице ребят. Она не вскакивала с парты, не прислушивалась к объявлениям и призывам вожатой, но часто, оставаясь на месте, демонстративно поворачивалась к ней спиной. Марта бросала на упрямицу досадливый взгляд – с худеньких плеч ученицы часто неряшливо спадали лямки форменного передника или из тощих косичек выплетались перекрученные веревкой ленточки – и испытывала неясную тревогу. Привычным занятием Яны в то время было крутить в руках кубик Рубика. Еще она любила обводить авторучкой портреты в учебниках, превращая разных деятелей в монстров с нелепыми ушами и усами. Марта не раз делала Яне замечания, внушала, что рисовать в учебниках не положено. Яна сердито бурчала под нос какие-то слова, выражая свое недовольство, однако открыто грубить не осмеливаясь. Но однажды взорвалась – конфликт, тлеющий между младшей и старшей девочками, прорвался наружу. Марта, устав воздействовать на непокорную словами, выдернула авторучку из руки Яны и воскликнула:

– Прекрати портить книгу! Немедленно закрой учебник!

Яна швырнула книжку на пол, вскочила с места и тоже закричала:

– Дура! Воображала! Строишь из себя учительницу, а ты просто двоечница!

– Прекрати! Сейчас же прекрати грубить!

– Я правду сказала! Я слышала в коридоре, как учительница математики говорила, что влепит тебе двойку в полугодии, если ты не перепишешь контрольную работу.

Марта покраснела и растерялась: действительно, такой разговор у них с математичкой имел место. Пятиклассники с интересом, а некоторые со злорадством смотрели на свою вожатую. Дети жестоки и легко присоединяются к насмешникам, когда те одерживают верх.

– Двоечница! Двоечница! – завопили мальчишки, забыв о доброте вожатой, дарящей им значки.

Вскоре весь класс завелся, дети бесились и куролесили, скакали по партам, и лишь одна Яна снова тихо сидела на своем месте, покручивая цветные грани кубика Рубика.

Шумная неразбериха в классном помещении привлекла внимание проходящего – мимо завуча. И вот уже ее резкие окрики, перекрывая общий гвалт, полетели над головами учеников:

– Что здесь происходит? Что за гам? Тишина! Ти-и-ха!!! Сергеев, Поляков, слезьте с парты! Ковалевская, встать, когда учитель входит!

Класс затих. Завуч наконец заметила Марту, стоявшую у окна, и обратилась к ней:

– Марта, на перемене классное помещение надо проветривать. Выведи ребят в рекреацию и там работай с ними.

Разбираться в причинах бузы завучу было недосуг – следующий час у нее был занят со старшеклассниками, и она торопилась в учительскую за журналом.

Марта воспользовалась паузой и, чтобы восстановить свой пошатнувшийся авторитет, повторяя интонации завуча, произнесла:

– Ковалевская, после уроков жди меня у раздевалки. Пойдем разговаривать к твоим родителям!

Марта понимала, что не может, как настоящая учительница, вызвать родителей в школу, но имеет право – нагрянуть домой к ученице.

Яна насупила брови и сморщила нос, но в присутствии завуча не посмела огрызаться.


В сегодняшней Яне просматривалось то же странное недовольство, что и прежде. Она разломала принесенный Мартой кекс и с брезгливостью разглядывала начинку, будто сомневалась в ее съедобности.

– Что, начинки маловато? – вынырнув из воспоминаний, поинтересовалась Марта.

– Я не люблю повидло, а здесь его натолкали сверх меры.

– А ты, я гляжу, привереда. По мне – так даже вкусно. Погоди, я распакуюсь, расставлю все по местам, и испеку тебе пирог с капустой. Или ты с мясом больше любишь?

«Свалилась соседушка на мою голову, снова воспитывать начинает. Ну теперь-то я сумею дать ей отпор», – с досадой подумала Яна и запила приторный кекс горьковатым чаем.


Но в те далекие уже годы Яна испугалась угрозы Марты прийти к ней домой и поговорить с родителями. Впрочем, родителей у нее не было – их заменяла тетя.

Яна дожидалась Марту в вестибюле, сидела одна на составленных в блок пяти стульях. Она раздумывала, как вывернуться из ситуации: если вожатая нажалуется тетке, ей влетит – авторучка в ее пальцах машинально обводила контур очередной картинки в учебнике.

– Ты опять книжку портишь? – Марта появилась неожиданно.

Яна упрямо обвела чернилами облако на схеме круговорота воды в природе.

Марта, глядя сверху на склоненную голову девочки, на ее русые волосы, заплетенные в две косички и разделенные прямым пробором, увидела вдруг на ее висках два ряда серебристых штрихов – заколок-невидимок.

– Зачем тебе столько заколок? – удивилась вожатая. И, присмотревшись внимательнее, сообразила. – О! Да ты челку заколола! Зачем?

– Тетя велела. Ругается за то, что я без спроса ее выстригла.

– А для чего тебе челка? Хочешь быть красивой?

– Вовсе нет! Можно я пойду одеваться?


Школьницы вышли на улицу. Яна семенила рядом с вожатой, не осмеливаясь попросить, чтобы та не жаловалась тете. Она ведь правду сказала про двойки у Марты, потому извиняться было глупо. На Яне было страшненькое, великоватое ей пальто, явно с чужого плеча – выглядела она в нем столь убого, что Марта перестала сердиться и даже пожалела дерзкую девчонку.

– Это пальто тебе от сестры перешло? – с участием спросила она.

– Ты имеешь ввиду, откуда у меня этот футляр? – презрительно усмехнулась Яна, недавно прочитавшАЯе рассказ Чехова. – Соседка отдала старое пальто, а тетя перешила. Очень заметно, что оно велико?

– Вполне нарядное пальто, – тут же слукавила Марта. И во второй раз услышав упоминание о тете, полюбопытствовала: – А мама твоя где, болеет?

– Мамочка умерла, когда мне было шесть лет.

– И папы тоже нет? – уже уверенная в ответе спросила Марта.

– Нет.

Поняв, что в семье девочки сложная обстановка, Марта спросила, не будет ли тетя ругаться на то, что девочка задержалась после уроков. Яна ответила, что тетка в любом случае найдет, к чему придраться.

И в этот момент Яна решилась на покаяние: теребя пуговицу своего мрачного пальто, она тихо сказала:

– Марта, я больше не буду.

– Что не будешь? – Марта не сразу поняла, что девочка просит прощения.

– Ну, обзывать тебя двоечницей. Не ходи к тете. Пожалуйста.

– Ты больше не будешь?! И что из этого? Все равно теперь все узнали, что я плохо успеваю по математике.

– Но это же так просто – математика!

– Это у вас просто, в пятом классе. Я тогда, помню, даже четверки иногда получала, а двоек почти не было.

– Пожалуй, и я не смогла бы задачу за девятый класс решить, – важно согласилась Яна.

И хотя обида за Янину выходку еще терзала Марту, она сказала:

– Ладно, забудем. Пошли прогуляемся.

Школа стояла на выигрышном месте – находилась на углу Фонарного и набережной Мойки. А вокруг было много тихих улочек, и каждая интересна по-своему. Девочки бесцельно брели по тротуарам. Была ранняя весна, в тени подворотен еще лежали серые, пористые лепешки снега, но небо уже светилось яркой синевой. От водосточных труб, пересекая узкие тротуары, бежали на проезжую часть веселые ручейки. Девочки вместе перепрыгивали неровные струйки и напряжение между ними постепенно таяло.

Пройдя малыми улочками, они вышли на оживленный Вознесенский проспект, тогда еще он назывался – Майорова, и спустились в маленький подвальчик, где была грязноватая пирожковая. Марта угощала: черствые пирожки и мутный кофе из бачка показались Яне царским обедом. Она заметно повеселела, смеялась и болтала, как все дети ее возраста, но, едва девочки вышли на улицу, Яна вновь насупилась. И причиной этому оказалась колонна бегунов, продвигающаяся по Вознесенскому проспекту.

Девочки остановились поглазеть на забег. Участок улицы, где они стояли, смыкался с Исаакиевской площадью, являющей собой почти географический центр города. Он же завершал правительственную магистраль – сейчас она была трассой многокилометрового марафона. До финиша оставались считанные метры, изможденные длинной дистанцией спортсмены бежали из последних сил, однако близость цели давала им второе дыхание: они поднимали головы, ускоряли шаг. Яна с Мартой стояли на краю тротуара, среди других зевак. Мускулистые, пропахшие потом бегуны с белыми заплатами-номерами на майках были редкостным зрелищем на улице, Марта громко восхищалась ими. Но Яна с неожиданным озлоблением пробурчала:

– Несутся, как лошади.

И вдруг она с детским проворством выскочила на проезжую часть и выставила свою маленькую ножку в расхлябанном сапожке наперерез спортсмену, бегущему ближе других к тротуару.

Парень споткнулся, чуть не упал, но в последний миг удержал равновесие. Однако темп его был сбит, и он сразу отстал на несколько шагов от соседей по шеренге.

Марта схватила Яну за рукав мешковатого пальто и оттянула вглубь тротуара.

– Зачем ты так? Ты ведь пионерка! Зачем ты помешала бегуну?

– А чего он?

– Ты его знаешь? Он обидел тебя?

– Я их всех ненавижу. Все физкультурники сволочи.

Фраза в устах девочки звучала так пародийно по-взрослому, что Марта уточнила:

– Постой-постой! Почему ты так думаешь?

Яна помолчала, затем глухим голосом выдавила:

– Тетя говорила, что мой папаша сволочь и физкультурник, поэтому бросил нас с мамочкой. Он даже на ее похороны не приехал и про меня ни разу не вспомнил.

Марта, не зная, как реагировать на откровения девочки, спросила:

– Ну а сама ты ладишь со спортом? Катаешься на коньках, велосипеде?

– Тетя считает, что девочкам вредно ездить на велосипеде. Я просила. И коньков у меня нет.

– Все-таки зря ты помешала бегуну. Развитие физической культуры – государственная задача, наши лучшие спортсмены высоко несут честь Советского спорта в мире.

Марта говорила цитатами из постановлений партии и правительства, выученными наизусть на уроках обществоведения, ведь она собиралась поступать на гуманитарный факультет. Яна слушала ее воспитательные тирады и выражала недовольство молчаливыми гримасами.


Когда девочки подошли к дому Яны в Фонарном переулке, Марта пообещала, что не будет жаловаться на подшефную тете.

Семья Яны проживала тогда в служебной квартире, расположенной в полуподвале. Окно их длинной, похожей на вагон комнаты, было вровень с асфальтом, и ребенок, стоя у окна и вытянув голову, мог видеть только ноги прохожих. Лишь спустя годы, когда подвалы начали обустраивать под магазины и офисы, жильцов переселили. Яна с тетей получили комнату на последнем этаже, с чудесным окном, глядящем в небо. Комнату, в которой Яна жила сейчас.


Тогда, напросившись в гости к Яне, Марта впервые увидела этот кошмар. Мрачноватая, разделенная шкафом комната, походила на длинный вагон. При входе, в полутьме, стояли секретер и диванчик Яны, в дальнем конце за шкафом была половина взрослых. На широкую тахту даже попадал неяркий свет из низкого окошка. Яна пояснила, что на тахте спят тетя Тамара и Карабас – так девочка назвала мужа тети. Цветастый халат из атласа и линялые трикотажные брюки валялись на разобранной постели, поджидая хозяев. Рядом в уголке притулилось старое трюмо с узким столиком под ним. На столешнице лежали тюбики с кремом и помадой, бигуди, клипсы, заколки и кулоны. Марта протянула руку к помаде, но Яна судорожно схватила ее за запястье: