Я запускаю пальцы в его волосы.

– Я думала, ты кто-то типа эксперта по стойкости. Разве это не было твоей работой?

– Было. Но я уже давно не практиковался. К тому же сейчас со мной ты.

– И что это значит?

– Это значит, – он двигается медленно, осторожно, – это значит, что ты...

Его слова теряются, когда я чувствую его, впервые по-настоящему, и не сдерживаю стон.

– Джек, ах...

– Повтори.

– Джек. – Я обвиваю его, мои ноги неконтролируемо скользят выше и сцепляются на его спине.

– О черт, – стонет он мне в плечо. – Я скучал по тебе. Я скучал по тебе, Айсис. Так чертовски приятно слышать, как ты произносишь мое имя.

И я произношу его снова. Снова, снова и снова. Громко и невольно.

– 12 –

0 лет

0 недель

1 день

Джеку не особо нравится, когда я забираю все одеяла в мыслимой Вселенной.

Или пялюсь на него, пока он спит.

Я знаю это по нескольким причинам: А. Я знаю Джека, и он не любит, когда его пожирают глазами, если, конечно, ему за это не платят. Б. Каждый раз, когда я тяну спутанные вокруг его ног одеяла на себя, он чуть сильнее гримасничает во сне. Поэтому я делаю то, что сделал бы любой порядочный человек, который уважает другого, – продолжаю тянуть.

Джек стонет и прикрывает глаза, восходящее солнце окрашивает его всклоченные волосы в золото. Яркий луч спускается по его груди, отбрасывая тени на обнаженный торс, шею, подбородок. Мне хочется уткнуться носом в изгиб между его шеей и плечом и жить там вечно. Такое сюрреалистичное чувство – словно в любую секунду мне под ухо раздастся трель раздражающего будильника, как в подростковых фильмах, и я проснусь в реальном мире, в своей реальной кровати, в одиночестве, холоде, печали и убеждении, что никто никогда меня не полюбит.

Но Джек целовал меня.

Целовал мои растяжки и шрамы.

Он относился ко мне с уважением, с благоговением даже, обращался со мной бережно, как с хрусталем.

Он поцеловал самую напуганную часть меня, открыв путь к освобождению от страха.

Он здесь, рядом. Даже не верится.

Не верится, что настолько красивый, величественный, умный, добрый и интересный парень захотел – сгорал от желания – со мной переспать.

Никто больше тебя не захочет.

Но Джек захотел меня, такой, какая я есть.

Кроме того, он остался после нашей близости, он все еще здесь, со мной, я не была настолько ужасной, чтобы он передумал и ушел. Он не плод моего воображения. Он здесь, он реален и пахнет в точности как его комната, и я растворяюсь в нем, пытаюсь растянуть каждую секунду роскошной золотой дымки, другими словами, блаженства этой теплой смятой постели с этим теплым растрепанным парнем, от которого я без ума.

Наконец Джек приоткрывает один сонный голубой глаз и, встретив мой распаленный взгляд, хрипло смеется.

– Доброе утро, моя жутко прекрасная.

– Я разрабатывала план, – говорю я, – как лучше всего убить тебя во сне.

Джек наклоняется и нежно целует мою ладонь.

– Делай это долго и мучительно. Обожаю страдания.

– Именно поэтому я убью тебя быстро и безболезненно. Сверну шею для верности.

Он тычет в мое предплечье.

– Ты не смогла бы свернуть мне шею, даже если бы попыталась.

Я вскарабкиваюсь к нему на бедра и пытаюсь обхватить руками его шею. Он слабо сражается со мной, а затем, смеясь, притягивает меня к себе.

– Моя порочная девочка.

– Помнится, раньше ты называл меня проказницей, – шепчу ему в ухо.

Он лениво поглаживает меня по спине.

– Как ты? Тебе больно?

– Я переломана надвое и никогда больше не смогу ходить, – невозмутимо отвечаю я.

– Да, – шипит он, сильнее прижимая меня к себе. – Теперь ты никогда не сможешь сбежать.

Я закатываю глаза и выпутываюсь из его объятий.

– Пойдем, мой ужасно великий. Нас ждет новый день, восхитительный и полный грядущего разочарования. И еды.

Он не встает, предпочитая наблюдать, как я натягиваю на себя шорты и футболку. Затем стонет и прячет лицо в подушке.

– Не хочу никуда идти. Хочу остаться здесь навсегда.

– Для «навсегда» у меня здесь недостаточный запас чипсов, – противоречу я и морщусь, поскольку острая боль пронзает низ живота. Джек вскакивает с постели и поддерживает меня рукой.

– Ты в порядке?

– Нет, все болит, я умираю.

– Я тебя предупреждал.

– Нет, не предупреждал! Не было никаких предупреждений! Только много грубой грязной болтовни!

– И смеха. Много хорошего смеха.

Я краснею, а он, заключив меня в объятия, тянет обратно в кровать и вздыхает в мои волосы.

– Прошли годы с тех пор, как я так смеялся. Спасибо.

– Ай-яй-яй, какой же ты тогда эскорт? Это мне полагается благодарить тебя за секс. Или заплатить. – Я перегибаюсь через край кровати и шарю в поисках чего-нибудь, кроме пыли. Нахожу бюстгальтер, а там и монетку, которую мне дала Иветта, и кладу десять центов ему в ладонь.

– Вот. За твои услуги.

Джек рычит и нежно покусывает мою шею.

– Думаю, я стою немного дороже.

– Даже не знаю, – отвечаю я нараспев. – Сперва ты должен это доказать.

Он переворачивает меня на спину, и я вскрикиваю.

– Доказать это? – спрашивает он, прислонившись своим лбом к моему. – А что же тогда было прошлой ночью?

– Разминка, – решаю я. – Аперитив. Кроме… фу-у, пожалуйста, давай не будем привносить в это странные пищевые аналогии, не хочу быть сравненной с рестораном.

– Ты самый лучший ресторан в мире. Четыре звезды «Мишлен», – утверждает Джек, и я отталкиваю его. Он встает и, смеясь, натягивает джинсы. И именно в этот момент в комнату заходит Иветта и, конечно же, созерцает во всей красе член Джека. Она смотрит на него, затем на меня, наконец, на лицо Джека и кивает словно ценитель искусства.

– Девять из десяти.

* * *

Я, Айсис Блейк, решила, что секс – это хорошо.

У меня в голове есть крохотная толстенная книга о том, что такое «хорошо», а что такое «плохо», и секс за две недели уверенно перекачивал из раздела «плохо» в раздел «хорошо». Мы с Джеком постоянно курсируем из моего общежития в его, чередуясь, когда наших соседей по комнате нет, воруя минуты спокойствия и превращая их в бурный шквал. Я изучаю каждую его родинку, каждый малюсенький шрам из его детства, каждое слабое место. Надвигается так много огромных глупых проблем, пленка с Софией и видеозапись со мной в главной роли с камер слежения по-прежнему находятся в лапах у Безымянного, но я отбрасываю все это прочь и греюсь в своей новоиспеченной одержимости Джеком. Бывший Ледяной Принц боится щекотки за ушами, под коленками и на бедрах (его отточенных, аппетитных бедрах), тем не менее, он остался верен самому себе – все такой же спокойный, уравновешенный и рациональный. Близость со мной этого не изменила. На самом деле, стиль общения между нами совсем не изменился. Я думала, что секс разобщит нас или превратит в бесформенное слащавое месиво. Но нет. Я острю, он отвечает мне там же. Я запихиваю мармеладных мишек в его ворчливый рот, он удерживает меня от разборок с идиотом, который проехался мне по ботинку своим скейтбордом. Мы с Джеком ругаемся. Пререкаемся. Дискутируем о самом сложном и деликатном вопросе в истории.

– Санта реален, – говорю я, забирая свой буррито с прилавка с едой.

– Он нереален, – опровергает Джек, обходя работника кафетерия с полным подносом разных блюд.

– Два слова еще никогда никого ни в чем не убеждали.

– Нет, убеждали. «Это дерьмо», – произносит Джек.

– Что «дерьмо»?

– Приквел «Звездных войн».

– Ну вот, теперь ты прав, и я забираю свои слова обратно, потому что была неправа, ты полностью убедил меня всего двумя словами. Черт. Ненавижу ошибаться.

– А я обожаю быть правым, – отвечает он с придыханием, и я пинаю его под столом. Нет, не его, он слишком быстро убирает ногу, и я попадаю по деревянной ножке. Своей голенью.

– Ай.

Джек целует меня в макушку.

– Сама на себя беду накликала.

Я падаю лицом на стол в напускных рыданиях.

– У меня повсюду синяки. Я ферма синяков. Магнит. Сигнит. Однажды люди будущего, которые не будут знать, что такое синяк, поскольку технологии будут настолько развиты, что ни у кого никогда их не будет, придут ко мне, и я покажу им свою задницу. Это будет мой величайший вклад в развитие человеческой цивилизации.

Это настолько впечатляет Джека, что он делает глоток содовой.

Иногда я ловлю его улыбку, когда несу какой-нибудь глупый вздор. Но это единственное, что действительно изменилось.

Раньше секс был странной, пугающей смесью из кружевных трусиков и дам, которые все время кричат в порно, словно им больно, к тому же меня всегда беспокоили неловкие вопросы типа «а что, если я забавно пахну?» или «а что, если во время близости мой подбородок под любым углом выглядит жирным?». Раньше я думала, что мне придется сбривать все начисто, быть гладкой, как дельфин, каждый день своей жизнь ради парня, чтобы не вызывать у него отвращения. Раньше я злилась на секс, ненавидела его, презирала, потому что единственный человек, которого я думала, что люблю, использовал его для того, чтобы причинить мне боль. Секс был мечом, которым я не хотела порезаться снова, тигром, который уже однажды меня покалечил, и я бы скорее с радостью отправилась в яму из едких смол, чем вошла бы вновь в то тигриное логово.

Так что, полагаю, Джек Хантер – это яма из едких смол. Но мы и так это знали.

– Протестую, ваша честь, – вмешивается Джек, – я не омут из основных кислот.

Я целую его в щеку и встаю.

– Пойду в библиотеку, подразню животных глупее меня. Парней...

– Не поощряй их. – Он закатывает глаза. – Они могут воспылать к тебе страстью, и тогда мне придется с ними покончить.

Я посылаю ему многозначительный взгляд, и он вздыхает.

– Деликатно. И в соответствии с гуманной процедурой ООН.

Джек подается вперед для поцелуя, и я склоняюсь к его устам. Он игриво покусывает мою нижнюю губу, а затем отстраняется.

– Увидимся позже.

– Твоя комната или моя?

Он понимающе ухмыляется.

– Вообще-то, на сегодняшний вечер я запланировал кое-что другое.

– О, правда?

– Я должен представить отчет своему начальству. Но мы стараемся не выделяться, все должно выглядеть естественно. Так что она зарезервировала нам столик на ужин. Если ты пойдешь со мной, это будет выглядеть еще более натурально.

– Дай подумать… нет, черт возьми! Ты приведешь меня к ЦРУ, и они похитят меня для экспериментов. Нет уж, спасибо. Кинематограф меня на эту тему просветил.

– Никто тебя не похитит. Зато угостит крем-брюле.

Я обдумываю это предложение ошеломительно длинные две с половиной секунды.

– Хорошо, я согласна.

– Встретимся в моей комнате в восемь, и надень платье.

– Вот как, ты просто хочешь увидеть меня в платье, извращенец.

– Я хочу увидеть тебя во всем. И без ничего, – с ухмылкой отвечает он.

В библиотеке гораздо тише, а атмосфера не столь пропитана сексуальностью, чем там, где бы ни был сейчас Джек, но я потерплю. Ради одного благого дела.

Вот она, занимается. Подхожу к ней и с шумом хлопаю руками по ее столу. Хизер подпрыгивает, роняя книгу.

– Господи Иисусе! Айсис, ты меня напугала!

– А ты напугала меня, – спокойно произношу я, – когда заперла в комнате с парнем, который меня изнасиловал.

Она замирает, широко распахнув глаза.

– Он… он что?

– Изнасиловал меня, – повторяю я. Теперь эти громко оглашенные слова придают мне прилив энергии, реальности, уверенности в себе, – когда мне было четырнадцать.

– О-он… – Она прикусывает губу. – Я этого не знала, правда, Айсис, ты должна мне поверить. Он сказал, что это будет забавная шутка, я не знала…

– Даже если бы он этого не совершал, вот так вот запирать девушку с парнем – верх идиотизма, и ты это знаешь. Если я еще раз увижу, как ты это делаешь с любой другой девушкой, или услышу об этом… – Размышляя, отвожу взгляд, а затем вновь смотрю на нее и, улыбаясь, приподнимаю руку. – Смотри, я сделала это с собой. Выглядит как «Неделя Акул» в 3D. А теперь представь, на что я способна, когда разозлюсь на кого-то другого, это будет гораздо хуже! Наверное, будет больше крови, больше мяса! Ну что, страшно?

– Страшно. – Хизер сглатывает.

– Класс! Давай договоримся не воплощать это в жизнь, идет?

Она судорожно кивает, и я, напевая, покидаю библиотеку. Это только разминка. Следующая остановка – Безымянный. Он так долго был в моем списке, но только теперь у меня появились силы начать строить план его окончательной гибели. Только теперь у меня появилось мужество, чтобы направить все свое мрачное мастерство и ярость ему в горло. Теперь, когда я знаю наверняка, что Безымянный был неправ – что я всегда была прекрасной и достойной любви, – я могу с ним бороться, вместо того, чтобы прятаться. Похоже, Джек повлиял на меня больше, чем я думала. Я не ринулась выбивать дверь Безымянного и размазывать его по стенке, а это явный признак того, что я научилась контролировать свой гнев, как истинный Ледяной Принц. О боже. Докатилась.