– Кто там?

– Это я, Келли. Можно войти? – Голос ее звучал как нежная, горячая ласка.

– Нельзя! – крикнул Хэм. – Я уже в постели.

– Я услышала какие-то звуки… Мне показалось, что вам плохо. С вами все в порядке?

– Да-да! Я… – Он не мог придумать, что ей ответить.

– Я вхожу, – решительно произнесла она.

Хэм задул лампу, прыгнул в кровать, натянул тонкую простыню до подбородка.

Дверь распахнулась. Девушка стояла на пороге. В руке она держала лампу, горевшую ярким светом. Глядя на нее, Хэм ощутил странное чувство, от которого волосы у него на шее встали дыбом, как шерсть у испуганного котенка. На какую-то секунду ему показалось, что он видит в дверном проеме свою мать, с длинными волосами, рассыпавшимися по плечам, в тонкой шелковой ночной рубашке до полу с наглухо застегнутым воротом.

Она словно плыла по комнате. Ступни ног были скрыты под пышными складками. Медленно подошла к его кровати.

– Ты плакал, Хэм. Я слышала. Может, ты заболел?

Хэм лежал, весь напрягшись, крепко сжимая простыню у шеи обеими руками.

– Я… я… Нет, ничего. Мне просто приснился плохой сон. Со мной это часто бывает.

Она наклонилась, заглянула в его глаза и улыбнулась. Пламя от лампы, с его причудливой игрой света и тени, меняло черты ее лица. Теперь оно казалось недобрым, распутным, каким-то нереальным.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе, Хэм?

Она положила свою маленькую белую руку на его напрягшееся бедро. Хэм ощутил прикосновение сквозь простыню, будто Келли коснулась его обнаженной кожи. Пламя отражалось в ее глазах, как два огненных язычка.

– Нет! – Весь дрожа, он рывком поднял колени. – Я просто устал. Оставь меня в покое.

Он отвернулся на бок и закрыл глаза. Больше он не услышал ни единого слова, ни единого движения, однако, открыв глаза через некоторое время, увидел, что комната пуста.


На следующий день Нат повел Келли к каменоломне. Они шли по туннелю, проложенному в лесу и круто поднимавшемуся к горной вершине. Остановились на последнем, самом высоком, уступе, глядя на гигантский кратер. Человеку понадобилась сотня лет, чтобы пробить его киркой и резцом в твердой горной породе. В трещине, у нижнего края карьера, из поды подземных источников образовалось озеро. Его кристально-чистая водная поверхность сияла в лучах солнца, как отполированное серебро.

Нат обнял девушку за талию, по-хозяйски сжал ее локоть.

– Вчера ты говорила о корнях, о том клочке земли, которым так дорожишь. Взгляни-ка на это! – Он провел свободной рукой по воздуху с запада на восток. – Все, что ты можешь охватить глазами, – это все мое. И внизу, до самой реки, тоже моя земля. Ну как, впечатляет?

Она подняла на него глаза. На лице ее появилась хитроватая усмешка.

– А вон там, за рекой, я вижу землю, которая тебе не принадлежит. И река тоже.

Он рассмеялся.

– Ни один человек не может владеть рекой, девочка.

– Не важно, как это называется – владеть или держать под контролем. Есть люди, которые держат реки под контролем.

– Что это значит?

– Можно контролировать то, что связано твоими землями. Если бы долина за рекой принадлежала тебе, значит, ты владел бы и рекой, протекающей по твоей земле.

Нат запустил пальцы в бороду.

– Ну и что я буду делать с рекой?

– Например, ты можешь построить мост.

– Мост?! – Его раскатистый хохот эхом разнесся по лесу от стен каменоломни. – Для чего мне строить мост? – Он указал рукой на дом, больше его собственного, стоявший на склоне дальнего холма за рекой. – Для того чтобы Мейджорсам удобнее было пересекать реку, когда они ездят в Кейп-Код на своем шикарном автомобиле?

– Вот именно, – очень серьезно ответила Келли. – В этом-то все дело. Мотоциклы, автомобили, грузовики, в каком бы направлении они ни ехали, должны пересекать реку.

Нату, по-видимому, надоело играть в глупые игры с молоденькой девчонкой.

– Ну и пусть пересекают ее в Клинтоне или по мосту, что в сорока милях вниз по течению. Кого это волнует?

Но девушка не сдавалась:

– Мост в Клинтоне предназначен для повозок с лошадьми. И, кроме того, улицы, прилегающие к нему, узкие, как бутылочное горло. Даже летом перед мостом скапливаются пробки длиной на два квартала.

– Ну и пусть их. У нас в Найтсвилле нет ни одной машины. Пойдем, тебе надо успеть на двенадцатичасовой поезд.

Держась за его руку, она осторожно спускалась по крутому склону. Из-за раскиданной повсюду сланцевой глины спуск представлял немалую опасность.

– За переезд по мосту они в Клинтоне берут с каждой машины серебряный четвертак.

Нат хмыкнул.

– Для того чтобы построить хотя бы маленький мостик, понадобятся горы серебра, Келли.

– А что, Мейджорсы богаче тебя? У них больше земли?

– Громы небесные! – взорвался Нат. – Да мой отец уже был богатым человеком, когда отец Карла Мейджорса сошел на берег с палкой и красным носовым платком, в котором содержалось все его имущество.

Девушка искоса наблюдала за ним.

– Он тоже добывал сланец?

– Нет. Он делал пироги из грязи. Кирпичи из речной глины. Им принадлежат печи для обжига кирпичей внизу по реке. Я не выношу кирпичные дома и асбестовые крыши.

– А также автомобили и мосты. – Последнее слово все-таки осталось за ней.

У подножия горы он обнял ее за талию, легко поднял и посадил на сиденье телеги. Потом уселся рядом и взял вожжи.

– Ты такой сильный, Натаниэль, – улыбнулась она. – С тобой я чувствую себя в полной безопасности.

Он положил руку на ее колено.

– Быстро сделай все, что тебе нужно в Клинтоне, и поскорее возвращайся домой. Ты меня поняла, Келли?

– Домой… Как чудесно это звучит.


В том же году, десятого декабря, в день своего девятнадцатилетия, Келли Хилл стала женой Натаниэля Найта. Худощавый пятидесятипятилетний пастор Сол Уильямс совершил скромный обряд венчания в пресвитерианской церкви. Натаниэль надел по такому случаю праздничный синий костюм, белую рубашку с высоким крахмальным воротником и синий галстук.

– Я чувствую себя во всем этом словно бык под седлом, – пожаловался он Хэму перед свадьбой.

Он и в самом деле выглядел оседланным быком.

Невеста была в простом черном костюме с накрахмаленной белой манишкой. На левый лацкан она приколола букетик из омелы и ягод, собранный и сделанный собственными руками. Свои длинные волосы Келли заколола в тугой пучок. На фоне строгого черного костюма они казались еще светлее. Шляпу она не надела – лишь изящную белую вуаль в испанском стиле. Последняя деталь вызвала тихое неодобрение местных женщин, Келли выглядела намного старше своего возраста.

Свидетелей в церкви собралось совсем немного, всего пять человек, не считая Хэма. Кроме специально приглашенных, не появился ни один человек, даже на улице перед церковью. Именно так, как и хотел Натаниэль. Он получил еще одно доказательство того, что это действительно его город.

После окончания церемонии бракосочетания гостей пригласили в большой дом на холме на свадебный ужин, роскошь которого всех поразила. Жареный гусь, ветчина, сладкий батат, кабачки, хлеб домашней выпечки; три вида пирогов – и все это было приготовлено заблаговременно самой новобрачной.

Нат пытался протестовать:

– День свадьбы – особенный день для женщины. Она не должна в этот день хлопотать на кухне. Пусть Рена Ламберт займется ужином, она уже предложила свои услуги.

– Только не сегодня. Ты же знаешь, они все думают, что ты женился на ребенке. Вот я и хочу, чтобы они поняли раз и навсегда, что Келли Хилл Найт – взрослая женщина и хозяйка дома. Во всех отношениях.

Нат, восседавший во главе стола, разрезал мясо и подавал его гостям. Келли сидела напротив, на другом конце, Хэм – по правую руку от отца, за ним Алва Ламберт – пожилой племянник Ната, владелец магазина и почты, худой, сутулый, близорукий, с хрипловатым, словно шуршащим, голосом. Он то и дело обращался к Нату, неизменно называя его «дядя Нат», словно напоминая присутствующим о существующих между ними кровных узах. Его жена, вялая, худосочная Рена, говорила мало, глядя на новобрачную с завистью и едва скрываемой враждебностью.

По левую руку от Ната сидел Уолтер Кэмпбелл, работавший главным мастером в каменоломне, тучный жизнерадостный пятидесятилетний мужчина с угольно-черными волосами и красным носом – сказывалось влияние многолетнего и обильного употребления домашнего яблочного сидра. Его жена Сыозан, сидевшая рядом, выглядела еще более тучной и вела себя еще более шумно и жизнерадостно, чем муж. Старый Сайрус Найт любил Уолта Кэмпбелла как сына. Что касается Ната, то Уолт, пожалуй, единственный из всех, пользовался его полным доверием. Шестнадцатилетняя дочь Кэмпбеллов Люси на празднике не присутствовала.

Последним за столом сидел Карл Мейджорс, богатый вдовец, хозяин большого серого дома за рекой. Его присутствие на свадебном ужине явилось уступкой Ната молодой жене. Он пошел на это очень неохотно и лишь потому, что это был ее день.

– Ты с ума сошла! – воскликнул Нат, когда она впервые заговорила о том, чтобы пригласить Мейджорса. – Мы с ними не друзья и никогда не ходим друг к другу в гости.

Келли по-кошачьи прищурила глаза.

– Значит, пришло время это изменить. Двое самых богатых людей в округе должны лучше узнать друг друга.

– Не понимаю, для чего.

Она положила свою маленькую руку на его массивную ляжку и стала медленно поглаживать. Так опытный дрессировщик усмиряет дикого зверя.

– А я не понимаю, почему бы этого не сделать. На прошлой неделе я прочла статью в «Клинтон геральд» о том, что Карл Мейджорс подписал большой контракт с правительством штата в Олбани на свой кирпич. Я считаю, что на крышах всех домов, построенных из его кирпича, должен использоваться сланец Найтов.

Нат вскочил на ноги.

– Громы небесные! Сланец Найтов на чудовищных коробках из красного кирпича?! Да мой отец перевернется в гробу!

Келли не стала продолжать эту тему.

– Ну, если ты боишься, что Мейджорс не примет приглашение, тогда, пожалуй, не стоит звать его.

Нат расхаживал по комнате, как старый разъяренный лев в клетке. Седые волосы и борода, казалось, встали дыбом.

– Не примет приглашения?! Ха! Мейджорсы пятьдесят лет ждут такого случая. Во всем штате лишь немногие могут похвастаться тем, что сидели за столом у Найтов. Не примет! Ха-ха! Прибежит, можешь не сомневаться!

Келли закусила губу.

– Ну что ж, если ты считаешь, что это удобно…

Приглашение Карлу Мейджорсу послали, и он его принял.

Для Келли его появление явилось самым ярким событием дня.

Мейджорс прибыл на своем большом прогулочном «мерсере» с открытым верхом. Начищенные по такому случаю фары и черные лакированные дверцы сверкали, красные спицы колес мелькали, как праздничные карусели на День независимости. Хотя уже выпал первый снег, а сплошная облачность грозила новым снегопадом, Мейджорс приехал с непокрытой головой. На заднем сиденье стоял ящик с французским шампанским. Келли по достоинству оценила подарок, да и у остальных женщин он вызвал приятное возбуждение. Сьюзан Кэмпбелл пила шампанское так, будто это слабый яблочный сидр. После третьего бокала она начала кокетливо хихикать, отчего заколыхалось все ее грузное тело. Карл Мейджорс, сидевший слева, стойко и даже с юмором сносил ее толчки локтем и нескончаемые рассказы об ухаживании ее мужа, их медовом месяце и брачной жизни.

Рена Ламберт, с опаской, маленькими глотками выпившая первый бокал пенистого напитка, тут же согласилась на второй. На ее бледных щеках появились яркие пятна румянца. Хэм отпил лишь половину из своего бокала, в то время как его отец, Уолтер Кэмпбелл и Алва Ламберт мгновенно осушили бокалы. Им не терпелось покончить с этим и открыть бутыль с крепким сидром, охлаждавшуюся в кладовке.

Из всех присутствовавших лишь Карл Мейджорс и новобрачная пили шампанское с истинным наслаждением и знанием дела, оживленно болтая, как двое вновь обретенных друзей.

Карл Мейджорс, среднего роста и крепкого сложения, с мощными руками и плечами, в юности работал на отцовских печах для обжига кирпича. Сейчас, в сорок восемь лет, в его темно-русых волосах виднелась лишь небольшая седая прядь. Его тусклые водянисто-голубые глаза создавали впечатление слабости духа. Обманчивое впечатление, ибо он был настоящим мужчиной, который в пятнадцать лет ни с кем не боялся помериться силами, работал в глиняных карьерах наравне со взрослыми и лучше их, в двадцать пять лет унаследовал от отца и дяди руководящее положение в семье и фирме, возглавил пехотный полк в Первой мировой войне и получил в награду серебряную звезду. Любимец женщин, он с достоинством носил смешную щеточку усов на верхней губе, кричащие клетчатые костюмы и булавку с бриллиантом в четыре карата в галстуке. Мейджорс с одинаковым юмором относился к собственным чудачествам и к слабостям других. Он взял со стола бутылку шампанского, наполнил бокал Келли до краев, потом налил себе. – Мне, наверное, уже хватит.