Наталья Соловьёва - Жизнь за ангела

 В первый же день нас заставили бегать. Когда кончились силы, и не хватало дыхания, офицеры-инструкторы тут же поднимали упавших, пиная ногами и избивая их палками.

 Там была сплошная муштра, подъем в шесть часов, занятия проводились с утра и до вечера, иногда даже ночью. Никакого покоя! Везде царила жесточайшая дисциплина, даже в туалет можно было сходить только по разрешению. Кормление строго по часам, три раза в сутки. За малейшую провинность наказывали, заставляли отжиматься или сажали в карцер на сутки. Гоняли нас как сидоровых коз! Каково было мне, вольной птице, привыкшей свободе, попасть в эту клетку!

 Однажды у меня назрел конфликт с одним из курсантов, на почве того, что я полукровка, за что меня сильно побили, но старшие офицеры за меня вступились. Сам я обо всем промолчал.

 - Что с вами? Вас били? – один из офицеров обратил внимание на мой разбитый нос.

 - Нет.

 - Не врите! Кто вас бил?

 - Не знаю. Не скажу.

 - Хорошо, мы это выясним.

 Взвод построили в шеренгу.

 - Кто избил курсанта? Я спрашиваю, кто избил курсанта Ганса Краузе? – спросил инструктор.

 Воцарилось молчание.

 - Вы все будете наказаны!

 Обидчики сознались.

 - За что вы избили курсанта?

 - Он не немец.

 - А кто он, по-вашему?

 - У него мать не немка, а бабушка вообще русская.

 - Он же дерьмо большевистское!

 - Кто дал вам право судить об этом? Он родился в Германии, и отец у него немец, значит он тоже. Национальность определяется по отцу, вам ясно? На этом вопрос исчерпан!

 В конце концов, я привык. За три месяца, из худощавого юноши я превратился в настоящего мужчину, стал сильнее, раздался в плечах, физически окреп, научился обращаться со всеми видами оружия, водить машину и многое другое. Зверь, да и только!

 Даже мама, меня бы наверное не узнала.

 22 июня нам сообщили, что началась война с Советским Союзом, наши войска вторглись в СССР. Мы выслушали обращение Гитлера по радио, после чего нас всех вывели на плац и сделали объявление.

 - Сегодня, ровно в четыре часа утра, наши войска вторглись на территорию СССР и подвергли его массированной атаке и бомбардировке. Это будет молниеносная война, которая закончится нашей победой. Дни большевиков и Красной Армии сочтены! Мы очистим мир от этой заразы! Хай Гитлер!

 - Зиг хайль! Зиг хайль! Зиг хайль! – доносилось в ответ, громогласно и четко, отдаваясь гулким эхом, так что закладывало в ушах, перебивая солдатские луженые глотки.

 Мне пришлось орать вместе со всеми.

 После окончания обучения в разведшколе, нам дали небольшое увольнение сроком на неделю, чтобы мы могли еще раз съездить домой и попрощаться со своими родными и близкими.

 Первым делом я поехал домой. Мама открыла дверь, совершенно, не ожидая меня увидеть и радости ее не было предела. Она бросилась мне на шею.

  - Сынок!

 - Мама я не надолго, меня отпустили на несколько дней. Три дня буду дома, а потом уеду в Берлин, мне надо увидеть дочку.

 - А потом?

 - Меня отправят на фронт.

 Побыв дома три дня, я собрал еще кое какие вещи, попрощался с матерью, сестренкой и уехал в Берлин.

 В Берлине я снова навестил фрау Марту и своего тестя. Дочка крутилась возле меня, не отходя ни на шаг, ей было два года, и она уже болтала. Как не хотелось мне с ней расставаться! Меня одолело какое-то тягостное предчувствие.

 Вечером приятель соблазнил меня пойти к какой-то гадалке, фрау Кристине, хотя мне не очень хотелось.

 - Пойдем! - Уговорил меня Отто.

 Дверь открыла женщина и пригласила нас войти.

 - Знаю, зачем вы сюда пришли. Судьбу свою знать хотите. Ко мне многие сейчас ходят.

 - Здравствуйте фрау Кристина. Мы скоро уезжаем на фронт, хотели бы погадать, – произнес мой товарищ.

 - Проходите. - Она предложила нам сесть. – Скажу, что вас ждет молодые люди, - разложила на столе карты таро. Сначала гадала на Отто. - Тебя ждет карьера, быстрый взлет, повышение по службе. Два раза ты будешь ранен, а на третий погибнешь.

 - Это не правда, не может быть!

 - Так говорят карты, а они не врут. Я тоже говорю только правду, какой бы она ни была.

 Потом разложила она на меня. Долго, внимательно смотрела на карты.

 - Бедный ты парень. Жена у тебя умерла, есть ребенок…

 - Откуда вы знаете? – прервал я ее.

 - Не счастливая у тебя судьба. Вижу, два раза умрешь.

 - Как? Этого не бывает!

 - Не знаю, сама не пойму… Ранен будешь… тяжело очень. Решетку вижу, тюрьма или в плен попадешь. Все равно не пойму, ты и не ты. Бойся кинжала острого и огня. Девушка… Любовь тебе выпадает какая-то, но погубит она тебя.

 Вышли мы от гадалки, оба в дурном настроении.

 - Черт! Говорил  я тебе не надо ходить, ничего хорошего из этого не выйдет, - ругнулся я.

 

 В конце июля я попал на фронт. Ехал на поезде, по дороге бомбили, так я впервые узнал, что такое война. Через трое суток прибыл в распоряжение части, которая дислоцировалась на тот момент в Белоруссии, попал в 258-ю пехотную дивизию, там встретил своего приятеля, с которым обучался в разведшколе. Командир проводил нас в подразделение.

 После окончания учебы, службу я начал с младшего офицерского звания унтер-офицер, что  соответствовало званию сержанта в РККА.

 Немецкие войска стремительно продвигались, мы занимали одно село за другим. Немецкое командование отмечало успех операции, говорили, что если и дальше так пойдет, то зимой уже будем в Москве, перезимуем в теплых московских квартирах.

 В большинстве случаев, куда мы приходили, русских уже не было, оставались лишь мирные жители, которые были напуганы и почти не сопротивлялись, в основном старики, женщины и дети. Однажды мы зашли в очередное такое село, зашли в хату.

 - Есть, кто-нибудь? – спросил я по-немецки, потом на русском.

 Открыли дверь, увидели молодую девушку, лет двадцати пяти, симпатичную, светлую, с голубыми глазами. Она испуганно смотрела на нас, прижимая к себе ребенка, девочку, лет трех-четырех с белыми кудряшками, как у куклы.

 - А, русская девушка! – обрадовался мой приятель, которого тоже звали Ганс, выговаривая на русском с акцентом, – Какая красивая фрау!

 - Не бойся, - сказал я ей, - не тронем.  Тебя как зовут?

 - Таня.

 - Это дочка твоя?

 Девушка кивнула.

 - Как зовут? – спросил я.

 - Ксюша.

 - У меня тоже есть дочка, почти такая же. Хочешь? – я протянул ребенку конфету.

 - Пожалуйста, не троньте ребенка!

 - Хорошо. Не бойся, принеси нам что-нибудь поесть и выпить, если есть.

 - Хорошо, я сейчас! - она схватила в охапку ребенка и вышла.

 - Куда она ушла? – спросил мой приятель.

 - Садись за стол, сейчас поесть принесут.

 Мы оба уселись за стол. Вскоре дверь открылась и зашла Татьяна, принесла немного сала, огурцов, картошки, хлеба и молока.

 - Спасибо, – поблагодарил я ее. – Садись с нами. У вас тут ночевать можно? Нам спать где-то надо.

 - Хорошо, тут три кровати, две здесь, одна на веранде.

 В дверь постучали, заглянули еще несколько человек.

 - Эй! Здесь есть кто-нибудь?

 - Занято уже! – ответил я им. – Идите дальше!

 Дверь закрылась и солдаты ушли. Поев, мы оба завались спать, развалившись на мягких кроватях. Проспали еще часа три, до вечера. Первым встал мой дружок, потом проснулся и я.

 - Черт, сколько времени? – взглянул на часы.

 - Половина восьмого,– ответил приятель.

 - Мы проспали почти три часа!

 - Выходит, что да.

 - Давно так не отдыхал.

 Заглянула хозяйка, принесла воды, посмотрела молча на нас, окинула взглядом. Ганс косился на нее явно заинтересованно. Вскоре в хату постучали еще двое.

 - Вы что сидите? Айда к нам! У нас там самогонка, коньячок даже есть.

 Дабы развеять скуку, мы поперлись за ними. В соседней хате шла гулянка, пьяные солдаты веселились, пели песни, играли на губной гармошке. Не долго думая, мы тоже к ним присоединились, включили патефон, заиграла музыка, начались танцы. Один из немцев потащил танцевать девчушку лет семнадцати, очевидно дочку хозяйки, другой саму хозяйку. В доме был еще пожилой мужчина дед, лет шестидесяти и кажется двое детей, которые бегали во дворе, на улице. Пьянка закончилась около полуночи, кто-то заснул прямо на лавке, кто-то за столом. Мы же вернулись в избу, которую снимали. Татьяна возилась у печки, что-то готовила, подкладывала дрова. Гансу Шварцу захотелось любви, он полез к ней, пытаясь ее обнять.

 - Иди ко мне моя малышка, дай я тебя поцелую. Какая ты красивая!

 Девушка попыталась его оттолкнуть, поскольку пьяный кавалер ей видимо был противен.

 - Пусти, пусти меня, слышишь?! Отстань! Ай! Мамочка, что ты делаешь?! Пусти же, отстань!

 Будучи еще в состоянии что-то соображать, я возмутился, мне стало жалко девчонку.

 - Ты чего? Отпусти ее, слышишь?!

 Тот засмеялся.

 - Тебе что, жалко? Подумаешь девку трахну, с нее не убудет! Если хочешь, присоединяйся.

 - Отстань от нее, тебе говорю!

 Схватив приятеля за шиворот, я попытался его оттащить, мы чуть не подрались, едва не набив друг другу морду.

 - Она моя, понял? Я первый на нее запал!

 - Ревнуешь что ли? Ну, чего ты такой жадный? Так сразу бы и сказал. Чего для друга не жалко? Развлекайся!

 Наконец он ее отпустил. Я подмигнул Татьяне, приставил палец ко рту.

 - Т-с-с-с. Пойдем, - вывел испуганную девушку на веранду. – Уходи, слышишь? Уходи! Бери ребенка и беги отсюда пока не поздно. Поняла?

 Девушка застыла молча в недоумении, потом кивнула.

 - Пойдем, я тебя провожу, – взял ее за руку.

 Она забрала ребенка, которого прятала в стайке, вместе мы добрались до тропинки, ведущей в лес.

 - Беги! Спрячься пока где ни будь. Там есть еще ваши.

 - А ты?

 - Куда я побегу? К русским? Меня убьют! Беги, пока я добрый!

 Девчонка видимо убежала к своим родственникам, в соседнее поселение, которое находилось неподалеку.

 На беду,  дня два спустя, ночью случилась какая-то диверсия, кажется, несколько солдат нашли убитыми.  На них напали и  забрали оружие, точно не помню, я сам,  толком так ничего и не понял. Утром проснулся от шума, крика и лая собак, в доме никого не было.

 - Ганс! Ганс! Ты где? – Я окликнул приятеля.– Черт возьми, что происходит?! - надел штаны и выбежал на улицу.

 Весь народ куда-то сгоняли, кажется к комендатуре, что расположилась в бывшем сельсовете. Послышались выстрелы, кажеться расстреляли нескольких мужчин. Среди всеобщей суматохи и неразберихи, я пытался выяснить, что происходит. Через некоторое время людей собрали в какой-то сарай и подожгли на моих глазах! Послышались крики, это было невыносимо! Я чуть не сошел с ума! Бросившись в дом, упал на кровать, уткнулся головой в подушку и начал рыдать. Со мной случилась истерика. Такого зверства я еще не видел и даже не мог себе представить! Нервы мои не выдержали.

 - Ганс! Ганс! Ты что разлегся? Вставай?  Приказано всем собраться. – Приятель стал меня тормошить, – Да что с тобой происходит?! Ганс!

 - Чего орешь, я не глухой! Отстань от меня!

 - Ганс, пойдем. Скажи мне, что с тобой?

 - Ненавижу!

 - Кого ненавидишь?

 - Всех ненавижу! Это не люди! Не люди!

 - Ганс!

 - Они сожгли мирных жителей. Всех!

 - Я знаю об этом. Ганс, это война! Война, слышишь?! Мы не в бирюльки играем. Это приказ Гитлера и высшего командования немецкой армии, а он не обсуждается, он выполняется.

 - Я понимаю что война, черт возьми! Но воевать должна армия с армией, а они с кем воюют? С женщинами? С детьми? Стариками? Так не честно!

 - Это ты так думаешь. Сегодня они мирные жители, а завтра возьмут топоры, лопаты, вилы, и будут нас убивать?! Взрывать мосты, пускать поезда под откосы, помогать Красной Армии. Ты что им сочувствуешь? Вот что, если ты сейчас не успокоишься, я вынужден буду доложить об этом командованию.