(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя мантия

Он нашел ее немного в стороне от остальных прихожан. Она стояла на коленях, сосредоточенно молясь – руки сложены у груди, глаза опущены. Уолтеф опустился на колени рядом с ней.

Джудит открыла глаза, почувствовав его присутствие. Уолтеф улыбнулся и склонил голову в молитве, но не мог полностью сосредоточиться.

Они долго стояли рядом на коленях. Часть паломников ушли, их место заняли другие.

– Одна из служанок сказала мне, что вы здесь, – произнес Уолтеф, смотря прямо перед собой.

– Я пришла, чтобы помолиться о выздоровлении Симона де Санли, – сухо сообщила Джудит.

– И я здесь с той же целью, – ответил Уолтеф, немного кривя душой. Он был уверен, что Бог все поймет.

Когда она поднялась, он тоже встал и проводил ее к выходу, слегка поддерживая под локоть. Она не отдернула руку, но на широком крыльце повернулась к нему лицом.

– То, что вы раньше сказали о воле Господней, – призналась она, – заставило меня устыдиться.

– Простите, миледи, я вовсе этого не хотел.

– Я понимаю. Вы пытались меня утешить. – Ее губы тронула редкая для нее улыбка. – И вы отчасти преуспели, заставив меня задуматься.

Уолтефу больше всего на свете хотелось прижать ее к стене и поцеловать, но он сжал кулаки и напомнил себе, что умирать ему вовсе не хочется.

– Со мной бывает так: сначала скажу, потом подумаю. – Он зашагал рядом с ней, не желая отпускать ее. Видимо, ей хотелось того же, потому что они уже покинули территорию аббатства, а она даже не попыталась спровадить его, хотя кругом было много свидетелей их совместной прогулки.

– Но есть одно дело, о котором я думаю с того первого дня в Руане, – пробормотал он. – Я думаю об этом непрестанно.

Она подняла голову, и по ее взгляду он понял, что она знает, что он имеет в виду.

– Если для вас это так важно, – скромно заметила она, – тогда вам следует обратиться к моему дяде и отчиму.

– Я знаю, – вздохнул он. – Но, возможно, следует сначала убедиться кое в чем. – Он остановился в тени стены, сознавая, что главный особняк уже совсем рядом, и он вскоре потеряет ее в большом зале. – Прежде чем я обращусь со своей просьбой, я должен знать, что не попаду в глупое положение. – Он попробовал взять ее за руку – рука была холодной и сухой, но он услышал, как у нее перехватило дыхание.

– Я хочу, чтобы вы стали моей женой, – прошептал он. – Вы согласны? – Его охватило такое жгучее желание, будто он не знал женщину целый год и ничего не было сегодняшним утром.

Джудит тяжело дышала. Он чувствовал в ней такой же страстный порыв, который она с трудом подавляла.

– Я не могу вас обнадежить без согласия моей семьи.

– Но если ваша семья согласится, вы станете моей женой?

– Не знаю, – севшим голосом произнесла она и вырвала руку.

Джудит не отказала ему, и он почувствовал трепет ее тела. Если она не знает, он должен убедить ее согласиться.

Симон смотрел на стену за кроватью. За последние две недели он изучил на ней каждую щербинку, каждую щель между камнями. Он играл, пытаясь представить себе рисунок собаки на стене, или дерева, или замка, пока глаза не начинали болеть, и приходилось отводить взгляд.

Чего бы он только не дал за возможность вскочить с кровати, скатиться вниз по винтовой лестнице и выбежать в яркое безоблачное утро за стенами его тюрьмы. Но он подозревал, что, возможно, прыгать и бегать ему уже не суждено. Те, кто его навещал, бодро улыбались, уверяли его, что он скоро поправится, но в их глазах он читал совсем другое. И он слышал, о чем они шепчутся, когда думают, что он спит.

Он и без них знал, что перелом очень сложный. Лекарь дал ему настойку белого мака, когда вправлял ногу, но все равно боль была ужасной. Сейчас нога была зафиксирована между двумя дощечками и перевязана льняными бинтами, пропитанными яичным белком. Он должен был лежать неподвижно и ждать, когда кости ноги срастутся. Острая боль сменилась тупой и пульсирующей. Первые дни он был в горячке и понимал, что близкие боятся за его жизнь. Но прошло немного времени, и стало ясно, что с ровной или кривой ногой, но жить он будет.

В первый день его болезни заходила леди Джудит и принесла грецкие орехи в меду. Она немного посидела с ним, видимо, чувствуя свою вину. Но тут появился господин Уолтеф, и лицо леди Джудит озарилось – как на рассвете. Потом они часто навещали его. Сначала приходила она, потом появлялся он. Симон быстро сообразил, что они хотели не столько утешить его, сколько встретиться. Но он все равно радовался их обществу, и было приятно, что он разделяет их тайну. Иногда Уолтеф посылал к нему своего личного скальда Торкела, который развлекал его сагами о суровых викингах, великанах и троллях.

Но всему этому пришел конец. С сегодняшнего дня он оставался один. Через окно он слышал шум – Вильгельм готовился покинуть Фекам. К полудню со двора выедет последняя повозка, и главное здание останется пустовать под присмотром нескольких солдат и слуг. На его глаза навернулись слезы.

Послышались шаги, и он поспешно вытер глаза. Мужчине не пристало плакать, и он меньше всего хотел, чтобы его считали слюнтяем.

Вошел Уолтеф, и комнатка сразу стала крошечной. Симон почувствовал запах весны, исходящий от его льняной туники, и ему нестерпимо захотелось быть вместе со всеми.

– Вы пришли попрощаться, верно? – спросил он.

– Да, парень. – Уолтеф чувствовал себя немного неловко, но увиливать с ответом не стал. – К сожалению, я должен ехать с Вильгельмом.

Симон мрачно смотрел на одеяло, в отчаянии от того, что Уолтеф уезжает. Ведь даже если Уолтеф и ухаживал за леди Джудит в его комнате, то всегда оставался после ее ухода, чтобы поболтать с ним.

– Обещаю тебя навещать, пока сюда можно будет доехать верхом. – Он положил свою большую руку на руку Симона. – Я не забуду. Как только тебе станет лучше, мы вместе поедем кататься верхом.

– Но когда это будет?.. – Симон не смог сдержать свое разочарование и гнев. – И я могу не поправиться! – Он ударил ладонью по одеялу и почувствовал, как ногу пронзила резкая боль.

– Обязательно поправишься. Я знаю, перелом был сложным, я не собираюсь притворяться, понимаю, как тебе больно, но ты не будешь лежать здесь вечно.

Симон сердито посмотрел на него.

– Мне кажется, что так и будет, – пробормотал он.

Уолтеф вздохнул.

– Наверное, в твоем возрасте я бы думал так же. – Он улыбнулся. – Да и сейчас тоже. Терпеть не могу сидеть в заточении. – Он сунул руку под плащ и достал дудочку, вырезанную из кости гусиного крыла. – Это Торкел постарался. Мы решили, что, возможно, тебе захочется поиграть.

Симон поблагодарил его, стараясь выказать больше энтузиазма, чем чувствовал. Не то что бы ему не понравился подарок, но он был слабой компенсацией за ожидающие его бесконечные одинокие дни.

Уолтеф также вытащил несколько листов пергамента, перетянутых лентой. За пергаментом последовали кожаный мешочек с порошком, из которого можно было сделать чернила, маленький острый ножик с костяной ручкой, несколько гусиных перьев и небольшая восковая дощечка.

– Ты можешь сократить расстояние между нами, если будешь мне писать, – весело сказал он.

Симон покраснел.

– Я не силен в грамоте, – пробормотал он.

Уолтеф развел руками.

– А какое может быть занятие лучше, пока ты тут лежишь? Герцог Вильгельм сам с трудом пишет и читает свое имя. Но он очень ценит грамотных людей. Так что выучиться полезно. Кроме того, я буду рад получать от тебя послания и отвечать на них.

– Я постараюсь, – с некоторым сомнением произнес Симон, больше из желания угодить Уолтефу, чем из энтузиазма.

– Молодец, я…

Снова раздались шаги, на этот раз более легкие. Их узнали и Уолтеф, и Симон. Интересно, что бы сказал герцог Вильгельм узнай он о свиданиях своей племянницы с Уолтефом.

– Я ненадолго, – сказала запыхавшаяся от подъема по лестнице Джудит. – Мать ждет внизу. Я принесла Симону прощальный подарок.

Она подошла к постели. Уолтеф отодвинулся, чтобы пропустить ее, и умышленно оказался так близко, что ее длинная коса коснулась его руки. Она заметно покраснела.

Симон опустил глаза на одеяло. Он чувствовал себя неловко в присутствии леди Джудит. Она не умела вести себя с ним так же естественно, как Уолтеф. Мальчик понимал, что она чувствует свою вину и приходит к нему только для того, чтобы встретиться с Уолтефом.

Она протянула Симону свернутый кусок льна длиной примерно в фут.

– Я нашла это, когда мы собирались. Надеюсь, Симону будет приятнее смотреть на эту вышивку, чем на голую стену.

На ткани шерстяной нитью была вышита сцена прибытия нормандцев во Францию. Симон пришел в восторг. Впервые за много дней он улыбнулся. Он взглянул на Джудит с благодарностью – вся неприязнь испарилась.

– Благодарю вас, миледи.

Она тоже искренне улыбнулась.

– Тебе нравится?

– Да, миледи.

– Я рада. Надеюсь, что, когда мы в следующий раз увидимся, ты уже будешь ходить. – Она кивнула и направилась к двери. Уолтеф знаком дал Симону понять, что вернется, и пошел за ней.

Он догнал Джудит в узком коридоре, ведущем к лестнице.

– Вы очень добры, – заметил он с гордостью и нежностью.

– Это был голос моей совести.

Он печально покачал головой.

– Почему вы никогда не признаетесь в более человеческих чувствах? – Он поднял руку, чтобы погладить ее по щеке. – Ах, Джудит, я никогда не встречал такой женщины, как вы… и никогда не хотел другой так сильно.

– Вы не должны… – начала она, но он прижал палец к ее губам.

– Я знаю, что я должен и чего не должен, – сказал он. – Но знать – еще не самое главное. Вы ведь понимаете, что это последний раз, когда мы можем побыть наедине.

– Может, это и к лучшему, – с трудом выговорила она. – Нам не следовало встречаться без разрешения дяди… – Она ахнула, когда он наклонился и поцеловал ее.

Джудит одновременно охватил жар и холод. Она понимала, что должна оттолкнуть его, дать ему пощечину, закричать, позвать на помощь, но ничего подобного не сделала. Ее опьянил его запах, сила и нежность его рук и приятное, но опасное ощущение поцелуя. Еще она почувствовала, как что-то твердое прижалось к ее животу. Она сразу поняла, что это. Она была невинной, но того же нельзя было сказать о ее служанке Сибилле, которая охотно делилась своими познаниями с госпожой.

– Пока ваши юбки не задраны, а его петушок в штанах, вам ничего не угрожает! – хихикала Сибилла. Джудит ругала ее, но на самом деле ей хотелось узнать еще больше. Теперь командовало тело, а не разум. Она понимала, что поддается искушению, но ей было почти все равно. Она обхватила его руками, чтобы прижаться еще ближе.

Оба долго не могли отдышаться, когда поцелуй прервался.

– Возможно, твоей матери пора обо всем узнать, – сказал он. – Ты мне нужна, Джудит.

Она облизали губы, снова почувствовав вкус поцелуя. Ни один мужчина не вызывал в ней таких ощущений. С другой стороны, ни один мужчина не позволял себе подобных вольностей.

– Не знаю, возможно ли это, – прошептала она.

– Я об этом позабочусь, – уже серьезно произнес Уолтеф.

Оба замерли, заслышав звук шагов.

– Джудит? – раздался нетерпеливый голос ее матери.

Джудит вздрогнула, жестом велела Уолтефу оставаться на месте и крикнула:

– Я здесь, мама. – Голос ее дрожал, губы распухли. Спускаясь по лестнице, она ощутила липкую влагу между ногами и тупую боль в низу живота, напомнившую ей о месячных.

– Где ты была? – резко спросила Аделаида. – Можно подумать, тебе пришлось заново вышить картину, а не просто отдать ее мальчику.

– Я задержалась, чтобы немного утешить его.

Аделаида довольно неловко повернулась на узкой лестнице и спустилась во двор. Там, на свету, она внимательно посмотрела на дочь. Потом приложила узкую ладонь к ее лбу.

– Похоже, у тебя жар, – с неожиданным беспокойством заметила она.

Джудит отшатнулась от материнской руки.

– Я совершенно здорова, мама.

Аделаида сжала губы.

– Все равно лучше тебе ехать со мной в повозке. И не перечь мне. В последние дни ты пользовалась большей свободой, чем позволено девушке твоего ранга. Поедешь со мной.

– Да, мама. – Джудит знала, что спорить бесполезно. Внезапно она пожалела, что попросила Уолтефа держаться подальше от нее до поры до времени, что не сдалась на его милость, и мрачно улыбнулась.

– Убери эту ухмылку со своего лица, – предупредила Аделаида. – Ты еще недостаточно взрослая, чтобы тебя нельзя было выпороть.

Джудит опустила глаза. Уолтеф сказал, что хочет взять ее в жены. Хотя она и не была уверена, что хочет стать его женой, жизнь с ним будет в десять раз лучше, чем с ее грозной матерью.

Джудит одним плавным движением протягивала иголку с золотисто-красной шерстяной ниткой сквозь ткань. Она вышивала волосы одного из рыцарей. Они были длинными – не такими, как у других, волосы которых были коротко подстрижены, как заведено у нормандцев. Она вышила всаднику золотистую бороду и одарила его голубым плащом. Его развевающийся плащ был с белой опушкой. Рядом с ним на гнедой кобыле ехала женщина.