(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя мантия

– Мне сказали, что она ваша постоянная любовница.

Он поморщился.

– Нет. Я пошел к ней из похоти, но потом мне стало противно – ведь это были не вы.

Джудит резко втянула воздух. Она была оскорблена, но в то же время его слова взбудоражили ее.

– Я не хотел вас оскорбить, – быстро сказал Уолтеф. Он попытался взять ее за руку. – Я не ходил к вашему дяде за разрешением, потому что ждал удобного момента.

– Похоже, вы из тех мужчин, кто ждет вечно. – Она вырвала руку, потому что они уже совсем близко подошли к главному зданию.

– Не в этом дело… – Он закусил губу. – Я боялся, что он мне откажет… и на этом все закончится.

– Если вы не спросите, – презрительно заметила Джудит, – то так и не узнаете, и он отдаст меня тому, у кого хватит смелости попросить у него моей руки.

Он вздрогнул, как будто она его ударила.

– У меня много недостатков, миледи, но среди них нет трусости.

Она видела, что обидела его, но не сумела найти слова примирения. Развернувшись, она скрылась в особняке.

– Вы были с ним слишком суровы, миледи, – заметила Сибилла.

Джудит резко повернулась к ней.

– Когда я захочу узнать твое мнение, я спрошу, – отрезала она. – Ты говоришь, сурова? Да ты и знать не можешь, что значит сурово!

– Он тоже, миледи, – пробормотала Сибилла, ничуть не напуганная яростью своей госпожи. – Он человек мягкий, а такие мужчины дороже золота. Вам следует быть с ним ласковее.

– Попридержи язык, или я тебя выгоню. Это приказ.

– Да, миледи, – произнесла Сибилла тоном, который ясно дал понять Джудит, что ее горничная думает по этому поводу.

Джудит повернулась и быстро вошла в зал. Уолтеф беспокоил ее. Ей хотелось положить голову ему на грудь и послушать, как бьется его сердце, и в то же время дать ему от ворот поворот. Так и не решив, как лучше поступить, она пришла к выводу, что его следует забыть. С этой мыслью она почувствовала облегчение, но почему-то пополам с непонятным желанием разрыдаться.

Эксетер, зима 1067/68 года

Уолтеф протянул Осрику Фейрлоксу чашу с медовым напитком.

– Выпей, это согреет твою кровь.

Юноша нерешительно взял чашу. Он был еще слишком молод, и его безбородое лицо было гладким и румяным, как у подростка. В глазах светился страх, хотя он делал все, чтобы скрыть это. Нынешним утром его и еще одиннадцать заложников доставили в лагерь нормандцев. Жители Эксетера пообещали, что признают Вильгельма королем и прекратят сопротивление.

– Вильгельм суров, но он хорошо относится к заложникам, – заверил его Уолтеф. – Ты не будешь ни в чем нуждаться.

– Кроме свободы, – заметил Осрик, при этом краснея.

Уолтеф кивнул.

– Ты все правильно понял. Такая уж у всех нас участь. Но если город завтра сдастся, ты сможешь вернуться к своим родным.

Молодой человек внимательно посмотрел на него.

– Разве вы можете поехать домой, милорд?

Уолтеф пожал плечами и признался:

– Пока нет, но скоро, надеюсь, смогу.

Вильгельм перед всем двором во время рождественского пира восстановил его в правах на титул графа Хантингдонского и Нортгемптонского и подтвердил его право на эти земли. Но свободы, чтобы вступить во владение, он не получил. Мало того: Вильгельм потребовал, чтобы он присоединился к его военной кампании на западе. То же самое произошло с Эдвином и Моркаром. Эдгара Ателинга оставили в Лондоне под охраной, но у него не было земель, где бы он мог искать поддержки, да и сам он был еще очень молод.

– Вы знаете, что мать короля Гарольда и его сыновья в городе? – спросил Осрик.

– Слышал. Если у них хватит сообразительности, они покинут город еще до утра, когда откроются ворота.

– А если не откроются?

Уолтеф покачал головой.

– Лучше тебе не знать, парень. Я никогда еще не встречал человека, так уверенного в себе, как Вильгельм, и такого безжалостного.

– Мой отец и старейшины говорят, что мы должны открыть ворота и не ждать, когда город сожгут, но другие намерены оказать сопротивление.

– Даже сознавая опасность, ты согласился стать заложником? – удивился Уолтеф.

Осрик опустил глаза.

– У меня не было выбора. Я первенец, это мой долг.

Уолтеф промолчал, не хотел пугать подростка. Оставалось только надеяться, что голос разума победит и утром городские ворота откроются.

Утром вся армия нормандцев в боевой готовности выстроилась у ворот города. Вильгельм потребовал, чтобы жители передали город в его руки. На стене, освещенной лучами восходящего солнца, один из солдат, задрав тунику, показал зад. Вильгельм сжал зубы. Через стену полетели капустные кочерыжки, куски навоза и камни. Лошади шарахались и вставали на дыбы.

– Ат, ат, ат! – раздался со стен боевой клич англичан, который в последний раз можно было слышать во время битвы при Гастингсе.

Уолтеф вместе с Эдвином и Моркаром наблюдал за происходящим со стороны. Он знал, что произойдет что-то очень скверное.

– Жаль, что один из лучников не достал его, пока была такая возможность, – тихо произнес Моркар.

– Молчи, дурак, – пробормотал Эдвин оглядываясь.

– Тут некому слышать, кроме сочувствующих. Верно, Уолтеф?

– Верно, я от души сочувствую жителям Эксетера, – мрачно откликнулся Уолтеф.

Он отъехал, чтобы не мешать дюжине нормандцев, которые пробирались сквозь ряды. Через некоторое время они вернулись, ведя за собой заложников.

– Милостивый Боже, – прошептал Уолтеф, перекрестился и собрался последовать за ними.

– Нет, милорд. – Один из солдат схватил Уолтефа за руку. – Вам туда нельзя.

Это был Пико – тот самый, которого он поборол в свой первый день в Руане. По его лицу было видно, что он доволен происходящим.

– Но вы можете наблюдать, – лениво добавил Пико. – И учиться.

Король Вильгельм безучастно смотрел на кучку заложников. Затем решительно показал на Осрика.

– Отведите его под стены и выколите ему глаза.

Два рыцаря из королевского эскорта схватили подростка и поволокли его к стенам города. Осрик был бледен от страха, но, не зная французского, он не понимал, какая участь его ждет.

Пико схватил лошадь Уолтефа под уздцы, но не мог заткнуть ему рот.

– Нет, милорд, умоляю вас, ради Бога, остановите их!

Вильгельм обернулся и смерил Уолтефа невозмутимым вглядом. В нем не было ни жалости, ни гнева, ни раздражения.

– Зря стараетесь, сеньор Уолтеф. Благодарите, что я не приказал ослепить всех.

Осрик закричал, как попавший в ловушку заяц. Со стен Эксетера раздались гневные вопли, снова полетели камни. Нормандцы вложили свои окровавленные ножи в ножны и пошли назад, оставив парнишку извиваться и стонать в покрасневшей от крови траве.

В лагере нормандцев стоны Осрика слышались до темноты, становясь все слабее по мере потери крови. Уолтеф провел это время на коленях, молясь за душу мальчика. Никто не посмел прийти ему на помощь. Любое нарушение приказа Вильгельма – и еще один заложник будет ослеплен. Уолтеф продолжал повторять молитву снова и снова, надеясь, что Господь услышит его, но небеса безмолвствовали.

Снова наступило утро, а жители Эксетера продолжали сопротивляться нормандцам. Под покровом темноты они унесли тело подростка, остался только кровавый след на граве.

Вильгельм призвал Уолтефа и вместе с ним подъехал к крепостной стене. Там работали взрывники, подкладывая пороховые заряды под часть стены. Лучники не давали защитникам поднять голову.

– Они не открыли ворота, сир, – произнес Уолтеф, намекая на вчерашнюю жестокость. Он недоумевал, зачем потребовался Вильгельму.

– Они упрямы, – сказал Вильгельм. – Это потому, что с ними остатки семьи Годвинссона. Они бы так не храбрились, если бы должны были защищать только свою шкуру. – Он искоса взглянул на Уолтефа. – Считаете, что я слишком жесток, господин Уолтеф?

– Я бы так не поступил, сир. Меня бы замучила совесть.

Вильгельм презрительно фыркнул.

– Король не может позволить себе иметь совесть, когда его власти угрожают. Я уничтожил одного человека, чтобы спасти многих. Если бы жители открыли ворота вчера вечером, они бы избежали беды.

Уолтеф невольно вздрогнул, представив себе, что должно произойти.

– Что вы сделаете, сир, когда разрушите стену? – Он не сомневался, что город обязательно падет. Среди англичан не было человека, кто мог бы сравниться с Вильгельмом – его талантом полководца.

– Вы подозреваете, что я устрою резню? – сухо спросил Вильгельм.

– Мне это приходило в голову, сир.

– Это зависит от того, насколько быстро они усвоят урок. Мой вчерашний поступок был вызван не гневом, а необходимостью. Если бы я спустил им их наглость, они расценили бы это как: слабость, и это бы подстегнуло их решимость.

– Но они не открыли ворота, сир, – повторил Уолтеф.

– Это было бы проявлением слабости с их стороны. Но я сомневаюсь, что они будут продолжать храбриться, когда рухнет стена.

Он посмотрел на молодого графа одновременно умным и безжалостным взглядом.

– Такова участь предводителя. Необходимо принимать суровые решения и подчинять людей своей воле. Я не оправдываюсь перед вами, просто объясняю, какова роль короля в военное время.

– Зачем же вы это делаете, сир? – спросил Уолтеф.

– Потому что вы феодал и сын феодала. Потому что вы не участвовали в сражениях и ваши способности не прошли проверки.

Уолтеф покраснел.

– Я уже год у вас в заложниках. Как я могу пройти испытание, если я болтаюсь при дворе?

Вильгельм не сводил с него темных глаз.

– Все дело в доверии, верно? Если я отпущу поводок, дам вам свободу, останетесь ли вы мне верны или соберете армию и выступите против меня? Я не сомневаюсь, что ваши друзья наточат свои мечи, как только окажутся на свободе.

– Вы отпустите меня, сир? – с надеждой в голосе спросил Уолтеф.

– Я этого не сказал. Я сказал, что все дело в доверии. Вам можно доверять, Уолтеф?

– Я поклялся вам на Рождество в Вестминстере, сир.

– Вместе с другими. Я не о клятве сейчас говорю, а о доверии.

Уолтеф откашлялся. Можно ли ему доверять? Сможет ли он следовать за человеком, который способен ослепить юношу из политической выгоды? Если сможет, то, возможно, Вильгельм отдаст ему Джудит.

– Мне можно доверять, сир, – хрипло произнес он. – Только отпустите меня, и я вам докажу.

Вильгельм задумчиво потер ладонью подбородок.

– Останетесь с нами, пока мы не возьмем Эксетер, затем я отпущу вас до пасхального пира в Вестминстере.

Радость переполнила Уолтефа, прогнав все сомнения. Только позже он вспомнил Осрика и почувствовал стыд за то, что надежда на свободу так легко победила его отвращение к поступку Вильгельма.

Эксетер пал, когда стена рухнула и нормандская кавалерия ворвалась в пролом, заставив жителей капитулировать. Вильгельм направил в город самые свои дисциплинированные войска. Он хотел избежать грабежей, поджогов и насилия. Фламандский торговец, пойманный за мародерство, был без промедления казнен.

Уолтеф наблюдал, как мастерски Вильгельм взял город. Население теперь молило Вильгельма о пощаде, и он был милостив к побежденным. Люди поверили, что их не убьют, не сожгут их дома и что все будет в порядке. Пусть Вильгельм нормандец, но он заслужил право стать их королем.

Остатки семьи Гарольда Годвинссона в последний момент скрылись на лодке, но Вильгельм отнесся к этому событию равнодушно. Они не представляли для него опасности. Самые достойные противники пали на поле битвы при Гастингсе.

Верный слову, Вильгельм отпустил Уолтефа и вернул ему его земли. Эдгар и Моркар были вне себя от ярости, но сделать ничего не могли. Угрожавшим покинуть Вильгельма без разрешения учтиво, но твердо посоветовали не предпринимать таких попыток. Вильгельм все еще обнадеживал Эдгара обещанием отдать за него Агату, но не торопился выполнить свое обещание. Возможно, позже, намекал он, после пасхального пира.

– Ты, видать, основательно лизал ему задницу, – издевался Моркар, когда Уолтеф садился на своего коня.

– Мои владения не так велики, как твои или Эдгара, – пояснил Уолтеф. – К тому же это только испытание. Если я его предам, Вильгельм бросит меня в самую глубокую из своих темниц.

– Пользуйся его благосклонностью, пока есть возможность, сын Сиварда, – добавил Эдгар, – это ненадолго.

Говорить больше было не о чем. Уолтеф щелкнул языком – лошадь послушно двинулась к воротам Эксетера. Он ехал домой.

Заря окрасила небо и море в серебряные и жемчужные тона. Ветер трепал паруса нормандских кораблей, приближавшихся к туманным берегам Англии.

Симон стоял на палубе, глядя на землю, которая постепенно приближалась. Нога ныла, но он уже привык к этой боли и обращал на нее внимание, только когда голова его не была занята чем-то. Сейчас он был слишком возбужден, чтобы замечать боль. Он почти не спал ночью, размышляя о своем будущем.