Рави и Гупта, приподнимаясь на цыпочки, с детским восторгом развесили свои лоскутки.

Друзья почувствовали, что их полностью захватывает и формальная и мистическая стихия праздника.

В окрестных рощах были разбиты лагеря паломников, которые не смогли найти пристанища в горах, — палатки, переносные домики, шалаши или просто растянутые между деревьями простыни.

В одной из этих рощ находится древний высохший гхат, — озеро, где однажды, по преданию, Кришна застал врасплох купающихся красивых пастушек.

Они, уверенные в том, что их никто не видит, разделись донага и беззаботно резвились в воде.

Кришна решил немного подразнить их. Незаметно собрал он их одежду, развесил ее на смоковницах и очень веселился, наблюдая их смущение, когда они обнаружили пропажу.

— Да, — молвил Рави, — Кришне ничто человеческое не было чуждо.

— Воистину так, мой друг, — серьезно подтвердил Гупта, — потому в память об этом мы и повесили лоскутки на смокву.

— Река Джамна переменила свое русло и не заливает теперь этот гхат, — с сожалением заметил Рави.

— Гупта, а ты ведь потомок воинственных джатов, насколько мне известно.

— Да, это так же точно, как и то, что ты — из воинственных раджпутов, Рави, — торжественно и серьезно ответил Гупта, и лицо его просияло.

— Так вот, обрати внимание, господин Гупта, — продолжал Рави, — вон там, видишь, широкие каменные ступени гхата ведут от реки к ослепительно белой арке. А на ней… Давай подойдем поближе.

Друзья пробирались сквозь толпу. Над их головами проплывали неравномерные удары колокола с центральной набережной Вишрантгхата.

На ослепительной белой арке посреди четырех башенок возвышалась гладко отполированная мраморная площадка.

— И что дальше? — спросил Гупта у запыхавшегося Рави.

— Джатпурские махараджи во время своих дней рождения и ярмарок раздавали оттуда щедрые подарки паломникам.

Сегодня же терраса кишела белыми и шафранно-желтыми одеждами вишнуитских паломников. Каждый из них при входе поднимал руку к веревке огромного колокола и несколько раз ударял в него; тем самым он доказывал свою религиозность и извещал бога о своем присутствии.

Гупта первым бросился к веревке колокола, раздвигая толпу своими мощными плечами. Схватив веревку, он ударил в колокол что было мочи.

Раздался громоподобный гул, который затем мягко, медленно угасал, но тут за веревку схватился Рави и тоже ударил в колокол.

Бог их услышал! Увидел, что они присутствуют на его земле. Живут.

Друзья увидели группу паломников в белых одеждах. У каждого из них на шее был длинный венок из цветов.

— О, это из Северной Индии, Рави! — громко воскликнул Гупта.

— Посмотри, как церемонно они полощут рот и горло речной водой! Пойдем и мы, — дернул он друга за рукав.

Спустившись к реке, они стали наблюдать, как паломники бросают в реку горсти цветов, а из медных мисочек льют в воду растопленное масло — гхи; распевая стройными голосами гимны, они, не раздеваясь, прыгали со ступенек гхата в реку.

После купания женщины переодевались в сари. И так ловко это они проделывали, что ни у одной из них ни на секунду не оставался неприкрытым хотя бы маленький участок голого тела.

— Гупта, а это уже по твоей части, — смеясь, заметил Рави.

— Что? Где?

— Посмотри левее.

Неподалеку три стройные девушки из близлежащей деревни полоскали белье. Чрезмерную стыдливость у них трудно было приметить. По деревенским обычаям они были без блузок, и без всякого стеснения нагибались так, что все их прелести открывались смущенным взорам Рави и Гупты, да и всех купающихся набожных паломников.

— Рави, — обратился к другу Гупта, — пора нам возвращаться к пристани. Господин Шриваставу наверняка заждался.

И друзья поспешили назад.

Радостные, утомленные, наполненные неизъяснимыми чувствами, они шли, свободно размахивая руками и молча заглядывая друг другу в глаза.

Ощущение полноты жизни, ее бесконечности в своей краткости и быстротечности — вот что наполняло их души и соединяло двух молодых людей.


Господин Шриваставу прохаживался около автомобиля, когда друзья подошли к нему.

— Рам, рам, мои друзья. Мне приятно, что вы оказались на этой священной земле. Понравилось? — обратился он с вопросом.

— Нет слов, господин Шриваставу, все прекрасно. Как будто нет на земле ни зла, ни коварства, ни войн, ни голода, ни смерти, — ответил Гупта.

— Да, Гупта прав, — добавил Рави.

— Вот и хорошо. Теперь поехали, передохнем и подкрепимся как следует.

Их машина ехала вдоль длинных рядов лавочек, в которых продавалось все, что относится к религии. Чаще всего виднелись статуэтки синего Кришны, играющего на флейте.

— Вот здесь, неподалеку, родился Кришна. Мать Кришны купала его, а няня стирала пеленки вон в том пруду, — указал друзьям Шриваставу, — он так и называется: Потракунд — «Пеленковый пруд».

Дом господина Шриваставу внешне казался небольшим, но внутри был довольно обширным.

Простота архитектуры создавала впечатление завершенности и прочности.

Казалось, что этот дом вырос сам по себе, как и окружающие его арековые пальмы, цветник и банановые деревья.

Он был выстроен из местного материала — крупных квадратных блоков песчаника.

Верх шатровой черепичной крыши с мягкими изломами по сторонам венчала круглая башенка из белого мрамора, которая мило «перекликалась» с таким же белым крыльцом, обнесенным по обе стороны балюстрадой.

Зонтичные акации нависали над ним, создавая густую и прохладную тень.

По саду величаво расхаживали павлины.


Гупте и Рави отвели комнату на двоих.

Они помылись, переоделись и вышли в гостиную.

— Друзья, прошу в столовую, — вежливо пригласил их хозяин.


За небольшим столом, накрытым белой скатертью, расположились Гупта, Рави и хозяин.

Подошел слуга и поставил на стол серебряный ящичек с паном.

— Прошу, господа.

— Спасибо, но мы с Рави не жуем бетель, — ответил Гупта.

— Уберите пан, — распорядился хозяин, — пожалуйста сок, господа.

После этого подали молодую баранину под острым соусом карри, вареный рис и вареный горох.

На столе были лепешки чапати и всевозможные овощи, которые в это время года в изобилии продаются на рынках.

За десертом пошел легкий разговор. Юристы обменялись своими специфическими вопросами по проблемам юриспруденции.

Рави, как врач, поведал о проблемах современной медицины, о народных врачевателях и истых «индийских врачах» — вайдьях.

— Если врач не будет читать в больном его жизнь, а будет искать в книгах описание лечения болезни, то он никогда не станет истинным врачевателем, доктором-творцом, а лишь — ремесленником от медицины, — продолжал Рави начатую дискуссию о медицине и конкретно о вайдьях.

Солнце уже коснулось синей цепочки гор, и его красные лучи падали на чайный столик веранды.

Было уютно и легко.

— Не приведя в равновесие все силы в человеке, его нельзя вылечить, — продолжал Рави, — вот сегодня мы были на празднике Кришны. Извините, но если абстрагироваться, то это своеобразная медицинская амбулатория. Я по себе чувствую, что после этих обрядов мой организм пришел в равновесие. Независимость и свобода духа человека — вот основа его истинного здоровья. И народ на протяжении тысячелетий находил это и вновь терял. Но, слава Богу, находил.

— И нам следует не терять находок, — подхватил Шриваставу, — хотя развитие общества — сложное явление в жизни. Господам еще чего-либо? Пожалуйста, фрукты.

— Дай вам Бог здоровья, господин Шриваставу. Мы благодарны вам за чудесный обед и беседу. Разрешите нам с Рави удалиться на отдых. Завтра рано вставать, чтобы успеть на поезд, — рассыпаясь в благодарностях, проговорил Гупта и встал из-за стола.

— Что ж, приятного отдыха, господа, — с поклоном сказал хозяин.


Друзья прошли в отведенную для них комнату.

Через некоторое время в дверь постучали.

Рави открыл дверь.

На пороге стоял слуга. Он держал поднос с вином и фруктами.

— Хозяин велел передать это вам, господа, — учтиво сказал он.

Рави пропустил слугу в комнату. Тот, поставив поднос на стол и пожелав спокойного сна, тихо удалился.

Гупта откупорил бутылку и наполнил два бокала.

Друзья выпили. Вино оказалось вкусным и хмельным.

Закусив несколькими кусочками манго, Гупта и Рави погрузились в кресла.

Жара спала, и стало совсем прохладно.

Рави закрыл окно.

— Рави, — обратился к другу Гупта, — в Западных Гатах произрастает дерево расамал, или талипад, достигающее высоты в семьдесят метров. За свою жизнь оно цветет один раз. Его листья имеют в диаметре около пяти метров. На них писали древние. К восьмидесяти годам на вершине его лопается стручок, из которого выходит гигантский белый цветок до десяти метров в поперечнике. Позднее цветок превращается в исполинскую гроздь, из которой на землю падают орехи, дающие начало новым всходам. Затем дерево медленно увядает и падает под натиском первого муссона.

Гупта сделал акцент на последней фразе и, взяв в руку бокал, произнес:

— Давай, дружище, выпьем.

— За что? За орехи? Можно, если они съедобные, — засмеялся Рави.

— Брось иронизировать, вечно ты, Рави, шутишь, но это хорошо.

Было заметно, что друзья немного захмелели, но хмель этот, эта божественная влага, только веселил их беседу.

— Я хочу сказать, Рави, о том, что дерево трудится восемьдесят лет для того, чтобы создать потомство.

В этот момент от переполнивших его чувств мысль Гупты оборвалась, и он внезапно произнес:

— Женись, Рави. Я уже и невесту тебе присмотрел.

— Забавно! Да ты настоящий друг, Гупта! Невесту мне сыскал. Вот новость, так новость! Где же она? — и Рави наклонился и заглянул под стол с одной и другой стороны. — Нет ее, Гупта. Может, ты ее держишь в шкафу?

— Перестань, Рави, я серьезно.

— Ладно, прости, брат! — серьезно сказал Рави.

— Она, Рави, сирота.

— Сирота?

— Да.

— Она здешняя?

— Нет, она, как и мы, живет в Бомбее, но на западном побережье. Живет в прекрасном доме, с дядей и тетей. Она богата и красива.

— А не твоя ли это подопечная?

— Она самая, Рави, ты угадал!

— Что ж, — согласился Рави, — по приезде поговорим о том, когда можно будет навестить их. Но только ты моим родителям поподробнее о ней расскажи, ладно, Гупта?

— Друг мой, люблю я тебя!

— А я тебя, Рави. Надо бы выпить по этому поводу.

— А почему бы и нет? Конечно, Гупта.

Друзья осушили бутылку вина и улеглись спать.

Рано утром Шриваставу вез их на вокзал.

По дороге медленно двигались скрипучие воловьи упряжки на деревянных колесах.

Со всех сторон, чирикая, неслись звонки велосипедистов, это деревенские жители везли в город бидоны с молоком.

По зеленым холмам, спускаясь в долину, тянулись ленты дорожек, украшенные разноцветными яркими сари женщин, несущих на головах пирамидки латунной посуды.

По обочинам дороги мелькали чайные и лотки с овощами, фруктами, пучками бетелевых листьев, лимонадом и всякой зеленью, которой так богата Индия.

Глава шестая

Район Большого Бомбея[2], когда-то называвшийся «Черным городом», расположен к северу от центра, по направлению к острову Солсетт.

Он беспорядочно застроен жилыми кварталами. В нижних этажах домов размещаются лавочки и мастерские.

Между этими кварталами тянутся узкие и пыльные улицы одноэтажных убогих жилищ.

А если ехать на юго-восток по многочисленным мостам и дамбам, соединяющим два удивительно зеленых острова — Бомбей и Солсетт, то открывается совершенно иной Бомбей: правильная планировка, широкие зеленые улицы. Это территория Форта. Жилых домов почти нет, в основном правительственные учреждения, банки, магазины, конторы и офисы торгово-промышленных монополий.

Обогнув бухту Бэк-Бей по шоссе Марин-драйв — «жемчужному ожерелью», застроенному многоквартирными шестиэтажными домами, попадаешь на великолепный Малабар-Хилл, где воцарился во всей своей могучей зелени парк «Висячий сад».

В центре Большого Бомбея гудит Крофордский рынок, перед которым меркнут все рынки Востока.

Могущество этого рынка потрясает покупателя пестрым ливнем разнообразия божественных плодов этого суетного мира, называемого Землей.