Жюльетта Бенцони - Знатные распутницы

Поскольку ответа до следующего дня не предвиделось, она вошла в свою комнату и принялась готовиться ко сну, решив сначала принять ножную ванну. Она с удовольствием погрузила ноги в теплую воду с ромашкой, как вдруг, едва не сорванная с петель, под свирепым напором распахнулась дверь. На пороге стояла Жермена. Она покраснела от гнева, глаза сверкали, тюрбан сбился на бок, одежда была в беспорядке. Как богиня мести стояла она перед молодой женщиной и пронзительно визжала:

– Итак, вы это сделали! Вы его у меня украли! Из-за вас он меня предал.

Как ответить на такие трагические упреки, особенно, если ноги находятся в ванне с ромашкой. Шарлотта вынула ноги из ванны, вытерла их и почувствовала себя бодрее. Сражение могло начинаться… Оно длилось шесть долгих часов. Для Жермены это было обычным делом, тогда как для ее противницы явилось большим достижением. К сожалению, победителя не было, – и в конце словесной дуэли обе участницы так же упорно стояли на своих позициях, как и в начале.

Но тут Бенжамен решил, что он все же мужчина, и направился в Коппет, где на него, естественно, обрушились потоки брани, оскорблений и упреков, – шестичасовое сражение накануне не ослабило боевой дух баронессы. И еще раз Бенжамен оказался побитым!

Потрясенный, униженный и полностью лишенный сил, он отступил. При этом он был вынужден подписать более чем странный договор: его брак должен быть негласным, и он остается жить в Коппет, как и прежде. Что касалось его жены, то «великодушная» Жермена не возражала, чтобы та оставалась жить на постоялом дворе в Сешроне.

– Она там очень хорошо устроена, – заявила она в завершение. – Кожные ванны, которые там можно принимать – великолепны… ты же запомни раз и навсегда, что в Коппет без тебя не обойтись. Я ожидаю именитых гостей: Тальма, мадам Рекамье, принца Августа, прусских аристократов…

Хитрая бестия слишком хорошо знала, что имела шанс выиграть партию, поймав Бенжамена на его снобизме и тяге к респектабельности. В сравнении с этим блеском постоялый двор с ножными ваннами был убожеством. Бенжамен согласился и вернулся к Шарлотте, чтобы убедить ее, что другого выхода нет. До смерти уставшая, она со всем согласилась. Однако несколько дней спустя, узнав, что ее муж вместе с баронессой и всем этим веселым обществом отбыл в Лион, она, полная ревности и ярости, тоже направилась туда.

Прибыв в Лион, молодая женщина в отчаянии в своем номере в отеле попыталась покончить жизнь самоубийством. Драма была великолепна. Разбуженные криками, сбежались гости отеля. Известили супруга, который примчался в слезах, с искаженным от боли лицом… однако в сопровождении своего домашнего тирана.

У изголовья больной разыгралась наполовину трогательная, наполовину гротескная сцена (доза яда на этот раз оказалась несколько слабой). Жермена с удовольствием играла роль спасительницы.

– Я не хочу, чтобы вы умерли, дитя мое! – успокаивала она молодую женщину. – Я ухожу. Но оставьте мне вашего мужа еще на это лето, поскольку он является незаменимым украшением моего салона. А после этого, я вам клянусь, он будет принадлежать вам!

Шарлотта закрыла глаза и с облегчением вздохнула. Наконец, она победила. Ее Бенжамен будет принадлежать только ей, поскольку мадам де Сталь не из тех, кто не держит слова. Теперь он принадлежит только ей и навсегда…

Навсегда? Но это была иллюзия! Гроза миновала. Любезный Бенжамен Констан был теперь уверен, что жена его любит, и более или менее уверен в том, что, наконец, избавился от ненасытной Жермены. И он не нашел ничего другого, как мгновенно… влюбиться в мадам Рекамье!

Доктор Грэхем был, несомненно, шарлатаном, но это не помешало тому, что его «храм Эскулапа», находившийся на Адельфи Террасе, пользовался в 1782 году большой популярностью. То, что обещала вывеска при входе, звучало действительно заманчиво: «Утраченную молодость и жизненную силу – вы обретете здесь вновь!»

У входа в заведение толпились знатные клиенты, разморенные после горячих и отвратительно пахнувших грязевых ванн, которым приписывалась волшебная целебная сила.

Лондонские аристократки приходили в вуалях. Они ожидали от грязевых ванн того же эффекта, что и парижанки от гипнотизера Месмера, у которых он в то время пользовался авторитетом.

Среди пациентов доктора Грэхема преобладали мужчины. Но их привлекало не столько возможное лечебное действие грязи, сколько в значительно большей степени «богиня здоровья», присутствовавшая на сеансах.

Это была ослепительная красавица семнадцати лет, скульптурную фигуру которой мог созерцать каждый.

Ее звали Эмилия Лайон. Красота ее лица не уступала красоте тела. У нее был нежный цвет лица, полные губы, сияющая улыбка ребенка, большие голубые глаза, лицо обрамляли черные с отливом волосы. В 14 лет она стала продавщицей в продуктовом магазине, потом служанкой на постоялом дворе. Прекрасная Эмилия в прошлом уже имела двух любовников. Первым был морской офицер, капитан Виллет Пейн. Он сделал ей ребенка, после чего навсегда скрылся в пучине моря. Вторым был состоятельный помещик зрелого возраста – сэр Гарри Фитерстонхог, подобравший ее в самый критический момент жизни. В его доме у нее родилась девочка.

Воспитание ребенка было доверено матери Эмилии, бывшей поварихе, жившей в Вайлер Хаварден, в то время, как красивая молодая мать была занята проматыванием состояния своего благодетеля. Через несколько месяцев ее усилия в этом направлении настолько отрезвили сэра Гарри, что он выставил дорогостоящую женщину за дверь. Без пенса в кармане она вернулась в Лондон, где получила предложение от доктора Грэхема, которое ее очень устроило. Эмилия любила деньги и роскошь, а Грэхем платил хорошо.

– Как только заработаешь достаточно, – сказал он ей, – сменишь имя и станешь знатной дамой. Черт меня побери, если не найдется старый герцог-миллионер, который в тебя влюбится.

Эта перспектива устраивала Эмилию. Она была интеллигентна, остроумна, ловка и дала себе слово больше не возвращаться к тому убожеству, с которым она столкнулась, работая у торговца продуктами и прислугой. Она была уверена в силе воздействия на мужчин своей красоты, а время, проведенное в доме сэра Гарри, она частично использовала для обучения чтению, письму и счету.

– Когда-нибудь я стану великой личностью, – говорила она себе, сидя в своей скромной комнате у Грэхема, – и все эти женщины, которые сегодня смотрят на меня свысока, умрут от зависти.

Она проработала в «храме Эскулапа» несколько недель. И тут полиция выяснила, что здесь под видом медицины процветало сводничество, а электризующее воздействие оказывала на мужчин «богиня здоровья».

Грэхем спасся бегством от судебного разбирательства, но у него хватило совести отпустить Эмилию до того, как нагрянула полиция.

Молодая женщина вновь оказалась на улице. Она вернулась в Хаварден к матери. Ей нужно было подумать, а спокойная сельская местность предоставляла для этого лучшую возможность. На деньги, которые она заработала у Грэхема, можно было продержаться некоторое время. Положительным было и то, что в Хавардене ни один человек никогда не слышал о «богине здоровья». Теперь надо было найти способ достойного возвращения в Лондон.

Растерянная Эмилия сначала подумала о сэре Гарри Фитерстонхоге. Она писала ему несколько раз, но не получила ответа. Затем она вспомнила молодого человека, с которым в свое время познакомилась у сэра Гарри. Он был влюблен в нее и даже предложил жить с ним… Теперь она сожалела, что не согласилась.

Сын графа Варвика по имени Чарльз Фрэнсис Гревил, являлся отпрыском знатной семьи. Он был не очень богат, но симпатичен. Эмилия на авось написала ему письмо: «Поверьте, сейчас я нахожусь в безвыходном положении. О сэре Гарри я больше ничего не слышала. Что мне делать, мой Бог, что теперь делать? Я послала сэру Гарри семь писем и не получила ответа. В Лондон я вернуться не могу, так как у меня нет денег…»

Она написала четыре страницы в этом же духе. И, о чудо! Гревил прислал ответное письмо и некоторую сумму денег, чтобы она могла вернуться в Лондон. «Вы должны взять другое имя, – писал он, – я представлю вас новому кругу знакомых. И если вы сохраните свою тайну, однажды можете стать уважаемой и вызывающей восхищение». Это письмо заставило сердце Эмилии биться чаще. О Гревиле у нее остались приятные воспоминания, как о высоком молодом блондине с утонченными манерами, очень элегантном, с узким лицом, глазами, выражавшими мягкость и мужество. Она была уверена, что он до сих пор испытывал к ней нежность, в ее ушах все еще звучали его объяснения в любви, сделанные в доме сэра Гарри. Она не сомневалась, что идет навстречу своему счастью. Иначе Гревил не ответил бы так быстро.

Но действительность оказалась иной…

– Поймите меня правильно, дорогая. Я пригласил вас не для того, чтобы воспользоваться вашим несчастьем. Я всегда сожалел, что такая женщина, как вы, не занимает надлежащего ей места в жизни. Видите ли, я художник, коллекционер произведений искусства… это стоит много денег. Но я решил, что вы станете жемчужиной, бесценным шедевром моей коллекции…

С открытым от удивления ртом Эмилия слушала Чарльза Гревила. По прибытии в маленький дом по Эджер Род недалеко от Хайд Парка она бросилась ему в объятия, ожидая нежной встречи, как она представляла себе по пути сюда во всех деталях. Но Гревил ограничился тем, что поцеловал ей руку, а после этого только говорил и говорил…

– Мы заключим с вами своего рода договор. Я согласен о вас позаботиться и во всем идти вам навстречу, но при определенных условиях.

– Каких?

– Вы будете руководствоваться в своей жизни моими указаниями. Например, выходить из дома только со мной… и то не часто. Вам ни в коем случае нельзя видеться с людьми, которых вы знали, когда жили в доме сэра Гарри или когда… Вы меня понимаете.

Бывшая «богиня здоровья» покраснела, но Гревил, заметивший, что смущение делает ее еще более прекрасной, улыбнулся ей так обнадеживающе, что она вновь повеселела.

– Вы обретете имя и известность.

– Имя?

– Да, Эмилия Лайон не подходит, и о нем кое-кто может вспомнить. С этого момента вас зовут Эмма Харт. Мы состоим с вами в отдаленном родстве. Вы вдова, и я о вас забочусь. Разумеется, вы должны вести строго нравственный и сдержанный образ жизни. Для совершенствования вашего образования я найму преподавателей.

– Но для чего мне образование?

– Разве не жаль, что такая интеллигентная женщина не разбирается в искусстве и литературе? Вы станете светской дамой, вам это понятно? Если я воплощу в вас свой замысел, между вами и самой утонченной леди не видно будет никакого различия!

– Это очень любезно с вашей стороны, Чарльз… но я все еще не понимаю, зачем вам нужно тратить на меня столько усилий?

– Пока что вы этого не понимаете… но поймете позже, как я уже сказал. Я намерен сделать из вас превосходное произведение искусства. Идем, я провожу вас в вашу комнату.

Эмма, теперь ее звали так, последовала по лестнице вслед за Гревилом, и ей сразу стало легче на сердце. Она решила, что поняла истинную причину своеобразного поведения своего друга. Ну конечно! Как же она могла быть такой глупой, чтобы не понять этого? Если Чарльз хочет, чтобы она стала совершенством и приняла новое обличив, неужели его цель неочевидна? Не означает ли это, что он ее любит и в один прекрасный день женится на ней?

– Чарльз, – воскликнула она и взяла его руку в тот момент, когда он пытался отстранить ее. – Вы должны знать, как я вам благодарна! Я клянусь вам, что сделаю все на свете, чтобы вы могли мной гордиться!

Он улыбнулся и погладил ее по щеке.

– Я не ждал от вас ничего другого, моя дорогая Эмма! Мы вместе совершим еще великие дела. А теперь отдохните.

Он ушел, оставив ее одну. Через дверь она слышала, как он, насвистывая, спускался по лестнице.

Уже на следующий день для Эмилии, а теперь Эммы, наступило действительно время учебы. Она сделалась скромной молодой женщиной, и внушительное количество преподавателей заботилось о ее образовании в области истории, географии, учили ее поведению в обществе, танцам, музыке, пению, рисованию и целому ряду других дисциплин. Она приближалась к тому, чтобы стать настоящей леди. Иногда Чарльз выезжал с ней на прогулку или брал ее к своему другу – художнику Джорджу Ромни, который в последующие месяцы должен был написать с нее двадцать четыре портрета – настолько сильно пленила его красота модели.

Госпожа Лайон, мать Эммы, которую переименовали в мадам Кадоган, тоже переселилась к Гревилу, взяв на себя обязанности гувернантки, поскольку Чарльз не смог найти никого другого, кто исполнял бы эту роль лучше и строже. Как и дочь, она надеялась, что эта затея не преследует другой цели, кроме женитьбы. Без искренней любви и глубокой благодарности, которые Гревил разжег в Эмме, ее нынешняя жизнь была бы невыносимой. Но теперь она была готова пойти за ним в огонь и в воду.