С некоторых пор Тимар все чаще стал отлучаться из дома и, говоря, что приедет в такой-то день, всякий раз под благовидным предлогом неожиданно возвращался раньше намеченного срока. Он скрывал подлинную причину своих внезапных приездов. А между тем его терзали подозрения, он явно ревновал жену.

Однажды Михай сказал домашним, что ему надо съездить в Леветинце по делам и что он вернется оттуда не раньше, чем через месяц. В путь он собирался так тщательно, будто и в самом деле надолго уезжал.

На прощание супруги обменялись холодным поцелуем. Аталия видела это. На лице ее мелькнула усмешка.

Другой бы и не заметил этой кривой усмешки, не уловил бы таившегося в ней ехидства, но Михаю она бросилась в глаза.

Казалось, Аталия издевается над одураченным мужем, ее улыбочка словно говорила: «Поскорей бы ты выкатился!»

И Михай уехал, унося в душе яд этой усмешки.

Под гнетом этих сомнений он ехал по направлению к Леветинце до полудня, а затем, круто повернув лошадей, помчался обратно и поздно вечером прибыл в Комаром.

В доме имелся отдельный вход в его комнату, ключ от которой он всегда носил в кармане. Михай решил тихонько пробраться в свою спальню, а оттуда через прихожую незаметно пройти в спальню Тимеи.

Двери в комнату жены никогда не запирались. Обычно Тимея до поздней ночи читала, лежа в постели, когда же она засыпала, горничной приходилось гасить свечу.

Рядом со спальней Тимеи находилась комната Аталии и тетушки Зофии.

Михай бесшумно подошел к двери спальни Тимеи и осторожно приоткрыл ее.

В доме все спали. Царила тишина.

Под молочно-белым абажуром мерцал ночник, тускло освещая комнату.

Михай раздвинул полог, и взору его предстала спящая красавица с беломраморным лицом, выражавшим святую невинность, та самая красавица, которую он однажды с тревожно бьющимся сердцем возвращал к жизни в каюте «Святой Борбалы». Казалось, она и теперь спала таким же глубоким сном. Веки ее не дрогнули, когда Тимар встал рядом, ведь говорят, только любящая женщина даже во сне чувствует присутствие любимого человека…

Склонившись к жене, Михай прислушивался к биению ее сердца. Сердце Тимеи билось спокойно и размеренно.

Ни малейшего намека на измену. Никакой пищи голодному, жаждущему крови чудовищу.

Михай долго стоял у кровати, пристально глядя на спящую.

Но вдруг он вздрогнул и, обернувшись, увидел перед собой Аталию. Она была одета и держала в руке витую восковую свечу.

На лице ее застыла язвительная усмешка.

— Вы что-нибудь забыли дома? — шепотом спросила она.

Михай почувствовал себя вором, пойманным на месте преступления.

— Тсс! — Он показал рукой на спящую Тимею и поспешно отошел от ее кровати. — Я забыл дома свои бумаги.

— А не разбудить ли Тимею, чтобы она их достала?

Деловые бумаги Тимара хранились в его рабочем кабинете. И то, что его впервые в жизни уличили во лжи, было очень неприятно.

— Не надо ее будить, бумаги у меня. Я искал здесь ключи.

— Ну и как, нашли? — ехидно спросила Аталия, зажигая свечу.

Она услужливо проводила Тимара до кабинета, поставила подсвечник на письменный стол, но уходить, видимо, не собиралась.

Михай с растерянным видом стал рыться в бумагах, никак не находя нужного документа. И не удивительно — ведь он и сам толком не знал, чего ищет. Наконец он запер письменный стол, так ничего и не вынув оттуда.

И снова увидел насмешливую улыбку Аталии.

— Вам что-нибудь угодно? — вкрадчиво спросила Аталия, перехватив устремленный на нее вопросительный взгляд Михая.

Михай промолчал.

— Может быть, вы хотите, чтобы я вам кое-что рассказала?

От этих слов все поплыло у Михая перед глазами. Он не в силах был проронить ни слова.

— Хотите, чтобы я рассказала вам о Тимее? — глухо проговорила Аталия, подойдя к нему вплотную и, как жалом, пронзая его злобным взглядом, словно пытаясь заворожить.

— А что вы знаете о ней? — запальчиво бросил Михай.

— Все. Хотите, все расскажу?

Михай колебался.

— Предупреждаю заранее; вы будете очень несчастным, когда узнаете все, что знаю я.

— Говорите.

— Ладно! Так слушайте же. Мне прекрасно известно, так же, впрочем, как и вам, что Тимея вас вовсе не любит. И вы знаете не хуже меня, кого она любит. Одного лишь вы не знаете — что Тимея верна вам и чиста, как младенец.

Тимар вздрогнул.

— Вы ждали от меня совсем другого, не правда ли? Вам хотелось бы, чтобы я опорочила вашу супругу, тогда вы могли бы возненавидеть ее, оттолкнуть от себя! Нет, сударь, вы выбрали себе в жены мраморную статую, которая не любит вас, но никогда вам не изменит. Я одна знаю это, твердо в этом уверена. О, ваша супружеская честь ревностно оберегается. Приставь вы к Тимее многоглазого Аргуса, он не был бы более надежным стражем, чем я. Все, что делает, говорит и думает эта женщина, сразу же становится мне известно, я отгадываю любое ее желание. Вы дорожите своей честью и мудро поступили, приняв меня в свой дом. И вы не прогоните меня отсюда, хотя и ненавидите, потому что хорошо знаете: пока я здесь, человек, которого вы больше всего опасаетесь, не приблизится к вашему очагу. Я самый надежный замок на дверях вашего дома. Так знайте же: когда вы уезжаете из города, ваш дом превращается в монастырь. В этой обители не принимают ни мужчин, ни женщин. Письма, приходящие на имя вашей жены, вы найдете нераспечатанными на своем письменном столе. Вы можете прочесть их или бросить в огонь, как вам угодно. Ваша супруга во время вашего отсутствия не показывается на улице одна, только со мной и не иначе, как в карете. Излюбленное место ее прогулок — остров, и там я неотступно при ней. Я вижу, как она страдает, но не слышала от нее ни единой жалобы. Да и разве станет она жаловаться мне? Мне, испытавшей подобные же муки! К тому же страдала-то я из-за нее. Ведь раньше я была счастлива, я была любима. А с тех пор как она появилась в этом доме, я стала несчастной. Не беспокойтесь, не заплачу. Все переболело, я разлюбила, и теперь уж ничего, кроме ненависти, не осталось в моей душе. Так вот, вы можете смело доверить мне свой дом. Можете спокойно разъезжать по белу свету, — я верный ваш страж. Если, возвратившись из странствий, вы найдете свою супругу живой, то будьте уверены, — она верна вам. Клянусь вам, сударь: стоит ей обменяться приветливой улыбкой с тем человеком или прочесть его письмо, как я удушу ее вот этими руками, не дожидаясь вас, и вы приедете уже на похороны. Теперь вам понятно, что вы оставляете дома вместо себя? Отточенный кинжал, острие которого направлено в сердце вашей супруги! Где бы вы ни находились, вы не будете знать покоя, — вам всюду будет мерещиться этот кинжал! И хотя вы испытываете отвращение ко мне, презираете меня, вы вынуждены прибегать к моим услугам.

Тимар молча, в каком-то страшном оцепенении, внимал этому зловещему признанию.

— Я рассказала вам все, что знаю о Тимее, о вас, и все, что чувствую сама. Еще раз повторяю, вы женились на девушке, которая любит другого, а тот, другой, принадлежал прежде мне. Вы отняли у меня родной дом, все мое состояние. Но этого было вам мало, вы сделали хозяйкой Тимею. Ну и что же, видите — судьба мстит вам. Ваша супруга — настоящая мученица. Сами вы жестоко страдаете, так как для вас невыносима мысль, что вы сделали несчастной женщину, которой так добивались. Ведь Тимея не увидит счастья, пока вы живы. Теперь вы все знаете, милостивый государь, и можете с отравленной душой покинуть свой дом. Вы обречены страдать всю жизнь, вам нигде не найти утешения, и я от всей души радуюсь этому!

С пылающим лицом, сверкающими глазами, скрежеща зубами, склонилась фурия над Михаем, бессильно опустившимся в кресло; рука ее была сжата в кулак, и казалось, она вонзила в его сердце невидимый кинжал.

— А теперь… прогоните меня из вашего дома, если у вас хватит духа.

На красивом лице ее не было сейчас ничего от женского обаяния. Она сбросила с себя маску покорности, неуемная злоба и ненависть перекосили ее черты.

— Прогоните меня отсюда, если можете!

И Аталия гордо, словно торжествующий демон, удалилась из комнаты Михая, унеся с собой горящую свечу. Потрясенный Михай остался в темноте. Сказала же ему Аталия, что она вовсе не его покорная слуга, а неусыпный страж этого злополучного дома.

Когда Аталия со свечой в руке направлялась к спальне Тимеи, какой-то тайный голос советовал ему догнать ее и бросить ей в лицо: «Ну, так оставайтесь одна в этом проклятом доме!» А потом ринуться в спальню Тимеи, схватить ее на руки, как в тот роковой вечер, когда «Святая Борбала» потерпела крушение, и с криком: «Тонем! Спасайся кто может!» — убежать из этого дома и унести ее туда, где никто не осмелился бы ее стеречь.

Мысль эта сверлила мозг. Видимо, так и следовало бы поступить.

Дверь спальни приоткрылась, стоя на пороге, Аталия еще раз обернулась и вызывающе взглянула на Тимара. Потом она исчезла в спальне, плотно притворив за собой дверь. Дважды повернулся ключ в замке. Тимар остался в непроглядной темноте.

Итак, судьба его решена. Михай поднялся с кресла. В полной темноте, — чтобы никто не узнал, что он ночью нагрянул домой, — Тимар уложил вещи в саквояж. Потом тихонько вышел из комнаты, осторожно запер дверь и крадучись, как вор, покинул дом. Сатана в образе спесивой красавицы изгнал Тимара из его дома.

Была холодная апрельская ночь. Ветер завывал, мокрый снег бил в глаза. Что и говорить, подходящая погода для того, кто хочет поскорей скрыться с глаз!

Невзирая на метель, Тимар двинулся в путь в открытой пролетке. А ведь в такую ненастную погоду добрый хозяин и собаку не выгонит из дому!


Весеннее цветение

Ненастье, какое обычно бывает в конце зимы, сопровождало Михая до самого города Байи. Кое-где поля были покрыты свежевыпавшим снегом, кругом чернел голый лес.

Мрачные думы, одолевавшие Тимара, вполне гармонировали с ненастьем.

Безжалостная Аталия была права.

Несчастен не только муж, но и жена.

Но муж несчастен вдвойне, ибо это он обрек на страдания и жену и себя.

Ему приходится расплачиваться за ложный шаг.

Обнаружив сокровища Тимеи, Тимар присвоил их, надеясь с их помощью когда-нибудь покорить сердце Тимеи, добиться ее руки.

Теперь он достиг цели, но ему приходится жестоко расплачиваться. Даже самый обездоленный бедняк может быть счастливым. А вот он, преуспевающий богач, не знает, что такое настоящее счастье.

Неужели ему суждено вечно быть несчастным?

Разве он недостоин любви, разве лишен благородных черт, благодаря которым мужчина может снискать любовь женщины? У него правильные черты лица, выразительные глаза, крепкая, статная фигура, отменное здоровье, горячее сердце! Разве его не может всем сердцем полюбить женщина, полюбить таким, каков он есть, даже если он обеднеет?

И тем не менее он не любим.

Эта мысль неотвязно преследовала Тимара.

Тяжелее всего для мужчины сознавать, что он не может внушить женщине любовь к себе.

Для чего же жить в таком случае? Какой смысл в безотрадном существовании? Зачем заниматься земледелием, торговать, загребать кучу денег, подсчитывать барыши?

Может быть, посвятить себя служению людям?

Да, пожалуй, это будет для него последней отрадой.

Кого не любят в семье, тот ищет радостей вне дома.

Лишенный семейного счастья человек принимается сажать деревья и разводить цветы. Это первое его увлеченье. Потом он начинает увлекаться разведением породистых кур и другой домашней птицы. И, наконец, ударяется в филантропию. Но какой от этого толк? Разве люди стоят того, чтобы им делать добро?

До самой Байи эти горестные мысли преследовали Тимара.

В Байе он остановился. Здесь у него была своя контора и торговая база. Сюда ему направляли корреспонденцию во время его разъездов по делам. И на этот раз там накопилась целая кипа писем. Тимар равнодушно распечатывал их и бегло просматривал. Сейчас ему было безразлично, вымерзла или нет сурепка, повысилась ли пошлина на вывозимые в Англию товары и поднялись ли цены на благородные металлы.

И все же два письма очень обрадовали Тимара. Они были от его маклеров, одно из Вены, другое из Стамбула. Прочитав письма и положив их в карман, он почувствовал, что безразличие сменилось приливом бодрости. И снова с присущей ему энергией Михай стал отдавать распоряжения агентам и приказчикам и внимательно выслушивать доклады управляющих. Покончив с делами, он отправился дальше.

Теперь его поездка приобрела какой-то смысл.