Цель у Тимара была весьма скромная — доставить радость бедным людям, которые так в ней нуждались. Зато, когда это ему удавалось, он испытывал глубокое удовлетворение.

Ненастье внезапно сменилось ясной погодой. Засияло яркое, горячее солнце, и, как нередко бывает в Венгрии, зима быстро уступила место лету. К югу от Байи ландшафт заметно изменился.

Михай быстро продвигался на перекладных к югу. Природа пробуждалась не по дням, а по часам. Уже под Мохачем лес опушился нежной зеленью. Вокруг Сомбора поля были покрыты бархатным, темно-зеленым ковром. Луга возле Нови-Сада пестрели весенними цветами. А в окрестностях Панчовы взор радовали ровные всходы золотистой сурепки, густо цвели абрикосы и миндаль, и холмы, казалось, были покрыты нежно-розовой снежной пеленой. Два дня Михай ехал словно в сказочном царстве. Еще третьего дня в Комароме белели снежные поля, а сегодня на нижнем Дунае уже зеленеют леса и цветут луга.

Переночевав в своей леветинцской усадьбе, Тимар дал управляющему нужные распоряжения и на другой день, чуть свет, сел в бричку и отправился в дунайский порт — проведать свои суда, стоявшие у причала. В порту он нашел дела в полном порядке. Да иначе и быть не могло — ведь за разгрузкой кораблей наблюдал опытный и ревностный Янош Фабула.

— Вы можете быть спокойны, сударь, поезжайте себе стрелять диких уток!

И г-н Тимар Леветинци отправился на охоту, благо была пора весенней тяги. Михай велел пригнать небольшую лодку, погрузить в нее недельный запас провизии, взял с собой двустволку и вдоволь патронов. Никто не удивится, если он недельку пробудет в камышах, думал Михай, ведь в весеннюю пору они так и кишат дичью. Стаями плавают здесь кряквы, то и дело взлетают бекасы, кулики, вальдшнепы, бродят цапли, на которых охотятся из-за их красивых перьев; попадается в зарослях и пеликан, даже египетский ибис нет-нет да подвернется на мушку, а кому повезет, тот подстрелит и фламинго. Раз уж страстный охотник забрался в это царство болот, его, пожалуй, не скоро дождутся! Михай Тимар был страстный охотник. Но на этот раз, отправляясь на охоту, он даже не зарядил ружья.

Он тихонько направил лодку по течению и незаметно доплыл до Остравы. Там он налег на весла и пересек Дунай. Обогнув мыс, он осмотрелся кругом и быстро сориентировался.

Над зарослями камыша, простиравшимися к югу от острова, отчетливо виднелись вдали верхушки знакомых тополей. Туда-то и поплыл Тимар.

Нелегко пробиться на лодке сквозь густые заросли. Приходится плыть зигзагами. Но для бывалого человека это не препятствие. Михай же, побывав хоть раз в каком-нибудь месте, мог уже найти туда дорогу даже в темноте.

…А что поделывают сейчас Альмира и Нарцисса?

Чем же им еще заниматься в такое чудесное весеннее утро, как не охотой…

Но у охоты есть свои законы. Нарцисса лучше всего охотится на мышей ночью, Альмире же ночной охотой заниматься нельзя. Охотиться же на птиц Нарциссе строго-настрого возбраняется. Альмире запрещено ловить сурков — в позапрошлом году они появились здесь, перебравшись по льду Дуная, да и прижились на острове.

Значит, Альмире и Нарциссе остается охотиться на обитателей прибрежных вод. И это самая увлекательная охота!

Вот Альмира входит в прозрачную воду, пробирается среди камней, мягко ступая по гальке, и осторожно запускает лапу в ямку, где что-то темнеет. Но тут же мгновенно она отдергивает лапу и, ковыляя на трех лапах, скуля и повизгивая, выскакивает из воды; за лапу уцепился клешнями большой черный рак. Альмира отчаянно визжит, пока ей не удается наконец стряхнуть чудовище. Затем они с Нарциссой с двух сторон наступают на рака. Эх, не дурно бы полакомиться, не затрачивая при этом слишком больших усилий. Но несговорчивое чудовище, разумеется, не разделяет их намерений и, пятясь, отступает к реке. Охотники то спереди, то сзади подбрасывают его лапами, пока рак не переворачивается на спину. Тут все трое замирают в нерешительности, не зная, как быть дальше.

Но вдруг Альмира вся превратилась в слух, внимание ее привлек какой-то шум в камышах. Кто-то подплывал к острову. Почуяв знакомого, собака не залаяла, а приглушенно заворчала, — она явно радовалась пришельцу.

Михай спрыгнул с лодки на берег и привязал ее к стволу ивы. Погладив подбежавшую к нему Альмиру, он спросил:

— Ну, как вы тут поживаете? Все ли благополучно на острове?

Собака, ласково ворча, что-то ответила ему, разумеется, на своем ньюфаундлендском языке. Судя по ее интонации, она сообщала добрые вести.

Вдруг ужасный визг нарушил эту идиллическую сцену. Случилась беда, которую, впрочем, не трудно было предвидеть. Нарцисса так близко подошла к лежавшему на спине и судорожно извивавшемуся чудовищу, что оно вцепилось клешней ей в ухо, а лапками в морду.

Тимар тут же подскочил и так ловко ухватил злодея за бока, что тот не смог пустить в ход свои грозные клешни. Крепко сжав раку шею, Михай заставил его выпустить жертву, а затем с такой силой швырнул его на прибрежные камни, что тот разбился в лепешку, отдав свою черную душу дьяволу. Тут Нарцисса в порыве благодарности вскочила на плечо своему спасителю и оттуда, с высоты своего положения, злобно, но с опаской зашипела на поверженного противника.

Совершив геройский поступок из тех, что описываются в романах, Тимар стал выгружать привезенные в лодке вещи.

Уложив их в большую котомку, он легко вскинул ее на плечи. Но как быть с двустволкой? Альмира злобно рычала при виде человека с ружьем. Оставлять же ружье на берегу было опасно: ведь кто-нибудь мог высадиться на острове и похитить его.

И Тимар нашел выход. Он позволил Альмире ухватить ружье зубами, и могучий пес легко понес двустволку, словно пудель тросточку хозяина.

Нарцисса осталась на плече Михая и мурлыкала ему на ухо.

Михай пошел вслед за Альмирой.

Вступив на тропку, проложенную в траве, Михай почувствовал себя совсем другим человеком. На благодатном острове царил безмятежный покой, было дремотно и тихо. Блаженная тишина навевала мечтательное настроение.

Сейчас, весной, здесь был настоящий земной рай!

Пышно цвели плодовые деревья, похожие на белые и розовые шатры. Ветви цветущего шиповника гнулись до самой земли и, сплетаясь, образовывали причудливые цветочные гроты. Ковер ярко-зеленой травы был заткан голубым узором фиалок и усыпан червонным золотом; озаренные солнцем цветы пробуждались к любви и источали сладчайшее благоухание. Воздух был напоен пряным ароматом весны. Вдыхая его, человек как бы упивался любовным напитком. Над лужайками не смолкало жужжание, и в этом таинственном жужжании чудился отзвук божественного гласа, а в чащах цветов — всевидящее око.

Прекрасен и величав был храм природы…

Но в каждом храме должны быть певчие, и вот, откуда-то сверху, донеслось щебетанье птиц. Соловьиные трели звучали как священная Песня песней, а пение жаворонка — как славословие, и эти песни были куда прекрасней и торжественней, чем песнопения пророка Давида.

Наконец густые кусты сирени, усыпанные пышными гроздьями цветов, расступились, Михай увидел хижину обитателей острова и замер на месте, словно зачарованный.

Маленький домик, казалось, был охвачен пламенем. Но там полыхали не языки огня, а яркие алые розы; вьющиеся розы оплели стены домика до самой крыши, а вокруг росло множество розовых кустов — целый розарий. Развесистые деревья, пирамидальные тополя, живая изгородь, беседка — все было увито розами. То была сказочная тенистая роща, райский сад, где купы разноцветных роз источали живительный аромат.

Едва Михай ступил на дорожку, вьющуюся среди розария, как услыхал громкое радостное восклицание:

— Ах, это вы, господин Тимар!

Навстречу ему бежала девушка. Тимар по голосу сразу узнал Ноэми. Да, то была маленькая Ноэми, которую он не видел целых два с половиной года.

Как она выросла с тех пор! Стала женственной, расцвела, похорошела. На щеках ее цвел здоровый румянец, глубокие глаза горели каким-то чистым огнем. В одежде ее уже не замечалось небрежности подростка. На ней было простое, но опрятное, изящное платье. В пышных золотистых волосах алела распускающаяся роза.

— Ах, господин Тимар! — воскликнула девушка и, радушно приветствуя гостя, протянула ему руку.

Михай ответил на нежное девичье рукопожатие, и его взгляд на минуту задержался на лице Ноэми.

Девушка смотрела на него, и лицо ее так и сияло от радости.

— Как давно мы не видели вас! — проговорила Ноэми.

— А как вы похорошели с тех пор! — ответил Тимар, и в его словах звучала неподдельная нежность.

Странные вещи творит природа. У иной прехорошенькой девчушки черты лица с возрастом грубеют, тяжелеют, а иная, напротив, расцветает, лицо ее становится утонченным, неотразимо прелестным. Вероятно, все это вполне объяснимо. Ведь на девичий облик накладывают отпечаток и зарождающиеся чувства, и благородные порывы, и дурные страсти. Горе, радость, треволнения влияют на душевный мир девушки и преображают черты ее лица.

Глаза Ноэми светились радостью…

— Значит, вы еще помните меня? — спросил Тимар, удерживая ее маленькую ручку в своей руке.

— Мы очень часто вас вспоминали.

— Как здоровье матушки Терезы?

— А вот она сама идет к нам.

Когда Альмира подбежала к своей хозяйке с ружьем в зубах, Тереза догадалась, что на остров прибыл какой-то добрый гость, и вышла ему навстречу.

В человеке, который уверенно шагал к их дому в своей неизменной серой куртке, с котомкой за плечами, она сразу же узнала шкипера и поспешила к нему навстречу.

— Добро пожаловать! А мы уж давно вас ждем! Как хорошо, что вы все-таки вспомнили о нас! — воскликнула Тереза, сердечно обняла Михая и тут же заметила, что сумка у него довольно увесистая.

— Альмира! — бросила она собаке, которая не отступала от нее ни на шаг. — А ну-ка возьми сумку и неси ее домой.

— Там разная еда, жареное мясо, — заметил Михай.

— Вот как! Тогда гляди в оба, Альмира, чтобы Нарцисса не напроказила.

— Вот еще! Уж не такая невежа наша Нарцисса! — воскликнула Ноэми, надув губки.

Тереза ласково обняла и поцеловала дочку. Ноэми улыбнулась.

— Ну, а теперь идемте в дом! — сказала Тереза и дружески взяла Тимара под руку. — И ты с нами, Ноэми.

— Сейчас, только вот корзину отнесу, а то она уже полная.

На дорожке стояла огромная белая корзина, накрытая простыней. Ноэми, ухватившись за ручки, хотела было поднять ее, но Михай быстро подскочил к ней.

— Я помогу вам, а то ведь одной тяжело.

Ноэми расхохоталась. Она смеялась, как ребенок, — звонко, переливчато. Потом весело сдернула простыню, — корзина была доверху полна лепестками роз.

Все же Михай взялся за ручку корзины, и они понесли ее вдвоем по дорожке, обсаженной душистой лавандой.

— Вы варите розовую воду? — полюбопытствовал Михай.

Тереза переглянулась с Ноэми.

— Ишь, сразу смекнул, в чем дело!

— У нас в Комароме многие варят розовую воду. Этим промыслом занимаются обычно бедные женщины.

— Правда? Ну вот видите, роза — это просто дар природы! Глядите, какие красавицы — взора не оторвешь, к тому же они могут обеспечить человеку хлеб насущный. Прошлый год, знаете, был неурожайный — поздние заморозки погубили плоды, виноград и все посевы. Да и лето выдалось холодное, дождливое, и пчелы пропали, а тут еще домашняя птица и скот начали падать. Не будь у нас роз, худо бы нам пришлось. Остались бы мы без всяких запасов на зиму. К счастью, розы цветут каждый год, так что всегда могут выручить. А уж в прошлом году розарий просто прокормил нас, — мы сварили сто пятьдесят кварт розовой воды. Все это от нас забрали в Сербию, а мы в обмен получили пшеницу. Благословенье божье, а не цветы! Кормилицы наши!

Маленькая усадьба заметно расширилась с тех пор, как Тимар был здесь. К домику пристроили сушильню и небольшую летнюю кухню для варки розовой воды. Посредине находился очаг с медным котлом, из его крана медленно капала розовая вода. В большом чане возле очага отстаивались выжимки розовых лепестков, а на широкой лавке лежали груды свежесорванных лепестков, они должны были завянуть перед варкой.

Михай помог Ноэми высыпать лепестки из корзины. Каким упоительным ароматом наполнилась кухня!

Ноэми положила голову на груду розовых лепестков и шутливо воскликнула:

— Как чудесно было бы поспать на розовой подушке!

— Глупышка ты, разве это можно! — наставительно заметила Тереза. — Ты бы больше не проснулась. Запах роз усыпил бы тебя навсегда.

— Ну и что ж? Зато какая прекрасная смерть!

— Ах ты скверная девчонка! — с укором сказала мать. — Значит, ты хотела бы умереть и оставить меня здесь одну?