Потом — долгие годы притворства и унижений…

Лишь один человек понимал, что переживала Аталия. Знал, что единственная ее отрада видеть, как страдает и чахнет соперница. Он высоко ценил ненавистную ей женщину — свою жену и в то же время, к великой радости Аталии, отнял у нее счастье. Он изобрел философский камень, превращавший все в золото, но сам не знал радости. И вот он сделал один неверный шаг… и провалился под лед. Навеки исчез!.. В результате — счастье снова воцарилось в этом доме. И несчастна здесь одна Аталия!

За долгие бессонные ночи чаша ее горечи наполнилась до краев. Каплей, переполнившей эту чашу, оказались слова, брошенные Тимеей, когда Аталия дрожащими пальцами закрепляла у нее на голове белый чепчик — эту свадебную фату: «Ах, какая ты неловкая!..»

Прикрикнуть на нее, как на простую служанку! Унизить при нем! Аталию била дрожь при одной мысли о том, что происходит в эту минуту в доме, Завтра — свадьба… В будуаре шепчутся жених с невестой… Из кухни, через ряд запертых дверей, доносятся крики подвыпивших слуг.

Но Аталия не слышала ни веселых восклицаний, ни хохота, она напряженно ловила шепот влюбленных.

В эту ночь она задумала важное дело…

В темную комнату проникало лунное сияние. При лунном свете Аталия открыла некий таинственный ларец и принялась вынимать оттуда и рассматривать флаконы и коробочки, содержащие различные яды. Превосходные средства! Чудодейственные снадобья восточных знахарей!

Аталия выбрала, что ей было нужно.

Она злорадно усмехалась, представляя себе, как завтра пирующие поднимут бокалы для заздравного тоста и внезапно слова замрут у них на губах! Каждый взглянет в лицо соседа и увидит, что оно позеленело. Ошалелые гости с криком выскочат из-за стола. Начнется такая свистопляска, что сами черти лопнут от хохота! Лицо красавицы-невесты станет белее мрамора, а гордые черты жениха исказятся предсмертной гримасой…

Внезапно раздался странный звук: «Дзиннн…»

Это лопнула струна фортепьяно. Аталия вздрогнула, пузырек с ядом выскользнул из ее дрожащих рук.

«Эх ты, трусиха! Лопнувшей струны испугалась! Где же твоя сила духа?»

Аталия уложила обратно в шкатулку флаконы и коробочки с зельем, оставив только один пакетик. То были всего лишь сонные порошки. Нет, не о такой мести мечтала она! За кровное оскорбление, за окрик: «Ах, какая ты неловкая!» — Тимея достойна более страшного наказания, чем яд. Она отомстит иначе! Тигр не пожирает трупов, он жаждет горячей крови. И все-таки яд нужен. Зачем? Чтобы отравить собственную душу! Но такого яда не купишь у аптекарей. Этот смертоносный яд таится в глазу дракона на пресловутой картине.

И Аталия крадучись, бесшумно скользнула в коридор — подсмотреть, что происходит в спальне Тимеи. Ласковый шепот, страстные взгляды влюбленных — вот он, яд, который она должна выпить, чтобы вконец растравить свое сердце.

Когда Аталия заглянула в заветную щель, майор прощался с Тимеей и нежно держал ее руку в своей. Щеки молодой женщины вспыхнули румянцем. Это и был самый убийственный яд для Аталии, трепетно следившей за трогательной сценой.

Хотя обрученные не объяснялись в любви, их интимная беседа все же не была рассчитана на посторонних. Жених задавал вопросы, дозволенные лишь ему одному.

— Вы спите тут одна? — спрашивал он с веселым любопытством, приподнимая парчовый полог балдахина над постелью невесты.

— Да. С тех пор как овдовела.

(— И до того времени тоже… — злобно прошипела в своем убежище Аталия.)

— А куда ведет та дверь, позади постели?

— В переднюю. Там раздеваются мои гости. Вы тоже оттуда вошли сюда, когда впервые навестили меня.

— А это что за маленькая дверца?

— Просто-напросто моя умывальная.

— И оттуда есть выход?

— Нет. Грязная вода стекает по трубе, а теплая подается из кухни.

— А вон там, третья дверь?

— Вы же знаете, это вход в мою гардеробную. Оттуда можно пройти в гостиную, а затем в переднюю.

— А где спит прислуга?

— Женщины — в людской, рядом с кухней, мужчины — этажом ниже. Над моей кроватью висят две сонетки. Один звонок проведен в комнату горничной, другой к дворецкому, на случай, если они мне вдруг понадобятся.

— А в комнате, смежной с вашей спальней, никто не бывает?

— Там спят Аталия и тетушка Зофия.

— Вот как, и госпожа Зофия?

— Ну да. И все-то вам надо знать, все до мелочей!.. Завтра мы тут устроимся совсем иначе…

(— Завтра!..)

— Дверь вы, конечно, запираете, когда ложитесь?

— Никогда. Да и не к чему! Прислуга надежная, она преданна мне, любит меня. А наружная дверь запирается крепко. Так что мы здесь в полной безопасности.

— А не ведет ли в эту комнату какой-нибудь тайный ход?

— Ха-ха-ха! Кажется, мой дом представляется вам чем-то вроде таинственного венецианского дворца!

(— Разве это твой дом?.. Разве ты его построила?..)

— Ну, так вот. Прошу вас, прежде чем лечь спать, заприте сегодня на ночь все двери. Сделайте это ради меня!

(Что такое? Дракон под ногой святого Георгия разинул пасть и захохотал. Кажется, он смекнул, что скоро в этом доме кто-то уснет вечным сном!)

Тимея улыбнулась и ласково провела рукой по нахмуренному лбу жениха.

— Хорошо, пусть будет по-вашему. Я исполню вашу просьбу и запру на ночь все двери моей комнаты.

(— Запирайся, запирайся! Да смотри, покрепче! — прошипел дракон.)

За нежным прощальным объятьем последовал тихий вопрос:

— Молитесь ли вы перед сном, дорогая?

— Нет, никогда.

— Почему?

— Ведь бог, в которого я верю, всегда бодрствует…

— Простите, милая Тимея, но женщине не к лицу философия. Оставьте скептицизм мужчинам. Истинное украшение женщины — благочестие. Прошу вас, помолитесь сегодня перед сном!

— Вы же знаете, что я была магометанкой. Мусульманок не учат молиться.

— Но теперь вы христианка. А христианские молитвы — прекрасны. Возьмите ночью в руки свой молитвенник.

— Хорошо, ради вас я научусь молиться.

Качука отыскал в молитвеннике, некогда подаренном ей на Новый год Тимаром, «Молитву дев, выходящих замуж».

— За сегодняшнюю ночь я выучу ее наизусть.

— Да, да, сделайте это для меня.

Тимея прочитала молитву вслух.

(— Пусть сам дьявол вселится в этот дом! Да поразят его обитателей адский огонь, яд, кинжал тайного убийцы, отчаяние, буйное помешательство, падучая болезнь, пожар! Аминь! — изрыгал дракон, и его хриплые проклятия смешивались со словами молитвы.)

Невыразимая ярость охватила Аталию. Ей стало казаться, что бдительный майор вот-вот обнаружит в стене тайный ход или, чего доброго, заставит Тимею бодрствовать с молитвенником в руках до самого утра.

(— Проклятие всему! Будь проклят этот молитвенник!)

Но когда майор вышел в переднюю, готовая к услугам Аталия уже поджидала его там. Из спальни послышался повелительный голос Тимеи:

— Посветите господину майору в коридоре!

Она была уверена, что там дежурит кто-нибудь из слуг, ведь они так преданы ей! Но увы, в тот день вся челядь усердно истребляла свадебные лакомства.

Взяв подсвечник, стоявший на столике в передней, Аталия сама посветила майору, когда тот проходил по темному коридору. Счастливый жених так полон был Тимеей, что потерял способность различать другие женские лица. Уверенный в том, что это горничная посветила ему и отворила перед ним дверь, он, желая быть щедрым, сунул в руку Аталии серебряный талер и спохватился лишь тогда, когда услыхал ее приглушенный голос:

— Премного благодарна, милостивый государь.

— Ах, простите, ради бога! Я не узнал вас, мадемуазель, в полутьме.

— Ничего. Пустяки, господин майор.

— Извините мою неловкость… Прошу вас, верните мне эту оскорбительную подачку!

Пряча за спиной полученный талер, Аталия отступила на несколько шагов и отвесила насмешливый поклон.

— Я верну вам его завтра, господин майор. А пока пусть он останется у меня. Ведь я его заслужила.

Майор Качука проклинал свою рассеянность. У него и без того было тяжело на душе, а теперь стало и вовсе не по себе. Выйдя на улицу, он почувствовал, что не в состоянии идти домой, и завернул в штаб караульной службы. Там он обратился к дежурному лейтенанту:

— Послушай, старина, приглашаю тебя завтра ко мне на свадьбу. Очень прошу, возьми меня сегодня с собой в ночной обход.

А в людской между тем веселье было в полном разгаре. Уходя, майор позвонил привратнику, чтобы тот его выпустил. Горничная, сообразив, что хозяйка дома осталась одна, сразу же отправилась к ней узнать, не нужно ли ей чего-нибудь. Полагая, что майору посветила именно она, Тимея разрешила ей идти спать, сказав, что разденется сама. Горничная вернулась в людскую и присоединилась к разгульной компании.

— Попам хорошо, они сами себе господа! — воскликнул подгулявший лакей.

— Чепуха, все там будем, что осел, что монах. И попам не вечно барствовать! — возразил привратник, засовывая в карман ключи от парадного.

— Эх, поднес бы сейчас кто-нибудь чарку-другую пунша! Вот была бы благодать! — воскликнул кучер.

Как бы в ответ на его слова дверь распахнулась, и вошла Аталия, держа в руках поднос, на котором дымились стаканы с пуншем. Ударяясь друг о друга, они как-то зловеще звенели.

Аталия теперь ежедневно баловала прислугу, но сейчас это было как нельзя более кстати.

— Да здравствует барышня, наша благодетельница! — ликовали гуляки.

Аталия с улыбкой поставила поднос на стол. Там была и сахарница, полная сахаром, причем каждый кусок был тщательно натерт апельсиновой коркой и издавал приятный аромат. Г-жа Зофия очень любила попить чайку с ромом и с сахаром, натертым апельсиновой коркой.

— А ты разве не присоединишься к нам? — спросила она дочь.

— Спасибо, я уже чаевничала с барыней. Голова что-то разболелась, пожалуй, пойду лягу.

Аталия пожелала слугам доброй ночи, посоветовав всем тоже не очень засиживаться, так как завтра рано вставать, — и удалилась восвояси.

А челядь с жадностью набросилась на сладкий пунш с апельсиновой корочкой.

Только тетушка Зофия не разделяла общего восторга. Отведав ложечку пунша, она сморщила нос и невольно подумала:

«Этот пунш пахнет совсем как зелье, которое варят из мака мамаши для своих малышей, когда те изводят их капризами».

Почуяв привкус макового отвара, г-жа Зофия не стала пить и отдала стакан с пуншем поваренку. Тому это угощение пришлось как нельзя более по вкусу.

А г-жа Зофия заявила, что она достаточно намаялась за день в хлопотах по хозяйству, потребовала, чтобы все легли пораньше, но предварительно хорошенько осмотрели кладовую, не забрался ли туда полакомиться дичью кот, — и поспешила вслед за Аталией.

Когда она вошла в их спальню, дочь уже лежала в постели. Полог был раздвинут, и видно было, что она повернулась лицом к стене и укрылась с головой одеялом.

Мать тоже начала укладываться. Но даже здесь ее преследовал едкий запах пунша. Ей казалось, что сегодняшний ужин пошел ей не впрок из-за одного противного глотка. Она погасила свечу, но еще долго, облокотясь на подушку, вглядывалась в неподвижную фигуру дочери. Наконец веки ее сомкнулись, и она уснула.

Во сне г-же Зофии привиделось, будто она снова очутилась в людской. Там все спали. Кучер растянулся на спине на длинной скамье. Лакей уронил голову на стол. Дворецкий лежал прямо на полу, прислонив голову к спинке опрокинутого стула. Кухарка покоилась на койке служанки. Горничная приткнулась на плите, свесив голову вниз. А поваренок прикорнул под столом. Возле спавших валялись пустые стаканы из-под пунша. Только она не выпила своей порции.

Далее ей снилось, что к ней сзади, в одной ночной сорочке, босиком, подкрадывается Аталия и шепчет ей на ухо: «А почему ты, милая маменька, не дотронулась до своего пунша? Может, сахарку прибавить? На, возьми!» И наложила полный стакан сахара. А она никак не могла отделаться от противного запаха. И все бормотала во сне: «Не надо мне, не надо…» Однако Аталия насильно поднесла ей ко рту дымящийся стакан, и г-жа Зофия содрогнулась от приступа тошноты. Отчаянно сопротивляясь, она оттолкнула наконец постылый напиток. Взмахнув рукой, она сбросила с ночного столика стакан с водой, опрокинула его на себя и тут проснулась. Но и наяву ей продолжала мерещиться Аталия, вперившая в нее свой демонический взор.

— Ты не спишь, дочка? — тревожно окликнула ее Зофия.

Ответа не последовало.

Зофия стала прислушиваться. Дыхания спящей не было слышно. Она встала и подошла к ложу Аталии. Кровать была пуста. Не веря своим глазам, думая, что ее сбила с толку темнота, Зофия принялась ощупывать постель дочери, но Аталии не было.