21

Возможно слегка отклонившись от темы, признаюсь: я не храню обид. Не думайте, что я стану вспоминать женщин, которые по глупости меня отвергли; вернее, их тоже, но не это главное, они не в первом ряду. Кстати, с первым рядом (в смысле, кто там числится) будут проблемы; с тех пор как я заболел, память частенько меня подводит или, в лучшем случае, в ней случаются провалы. Иногда блеснет что-то из прошлого, но преобладает пустота. Поэтому я, не откладывая, записываю (вечным пером в черновике) любые приключения Зузы. Самые впечатляющие — те, что касаются ее бывших дружков. Естественно, тогда у меня дрожит рука. Не потому, что я пишу кому-то в назидание или вообще пишу. Рука моя дрожит, ибо Зуза любит говорить о дружбе. Именно о дружбе. А уж какая там дружба при их ремесле! Тем более близкая. Девушки рады бы завести друга, они об этом мечтают, но где взять время? Вскоре — очень скоро — окажется, что куда важнее шмотки (в неограниченном количестве) и косметика (в неограниченном количестве), и все чаще можно будет услышать: ой, давай в другой раз, сегодня никак не получится… Истории заурядные: молниеносное воспарение и долгий, с разными нюансами, распад.

Зузе — тут и спору не может быть — нет равных. Хотя переход из рук в руки был ее очевидной общественной функцией — во всяком случае, открытым видом трудовой деятельности, — хотя она не скрывала своего образа жизни со всеми его вывертами, отчего бывала недосягаема, а уж дозвониться ей, чтобы назначить встречу, и вовсе было немыслимо, Влад (речь об одном из ее дружков) одолел все препоны. Ради себя или ради нее он старался, сказать трудно. Времена сейчас такие, что стараться ради кого-то — занятие непопулярное.

Они стали спать вместе. Не потому, что очень уж хотелось: ей совсем не хотелось, ему — не слишком. Были и другие причины. Во-первых, этого требовали условности: коли уж вы вместе… да и в разных других смыслах; в частности, он старался как можно дольше притворяться нормальным. Во-вторых, обязывали финансовые отношения. Поначалу пошло гладко — это его и сгубило: когда начались неприятности, когда возникли сложности, он оказался безоружным. Спали, как поднадоевшие друг дружке любовники: она мило болтала, были еще кое-какие плюсы, он ничего нового для себя не открыл, лишний раз убеждался, что девочка потрясающе сложена, вот, собственно, и все. Дальше — ничего. Кое-как.


— Почему? Что случилось?

— Ничего не случилось.

— Я тебя допек. Если допек, прошу прощения.

— Просто нет ничего лучше тоски.


Через пару дней я осознал, что ужасно тоскую. И был день четвертый, день пятый, день шестой, и вот уже мы — супруги. Оба растерялись; она в меньшей степени, хотя ощущала неизъяснимую тревогу. На восьмой день ей все стало понятно.


— Не хочу, чтобы ты ко мне приходил… Нет, ты меня не допек. Наоборот, с тобой интересно, ты хорошо воспитан. Но я не хочу, чтобы ты приходил…

— По-моему, это нелогично. Кроме того… (Когда речь заходит о принятии решения, логика отступает на дальний план. Я это чувствую. Правда, смутно, очень смутно.) Кроме того, позволь, я сам буду решать.

— Что решать?

— Позволь, я сам буду определять, когда мне ходить в бордель.

— Ого, вижу, проявляются твои лучшие качества.

— С моими лучшими качествами тебе еще предстоит познакомиться.

— Не пугай меня, мы слишком плохо друг друга знаем.

— А по-моему, ровно наоборот.

— Пустые слова.

— Докажи.

— Нечего тут доказывать. Дураку видно, какие из нас муж и жена. Секс это еще не все.

— А по-моему, секс это все. В его лучах видишь остальной мир.

22

С Владом Зуза познакомилась так же, как со всеми: он был ее клиентом. А клиентом стал, выбрав на одном из соответствующих порталов Зузину фотографию. Выбрал, позвонил, поехал. На месте обнаружилось (случай чрезвычайно редкий), что оригинал неизмеримо краше и, как ни погляди, ярче копии. Улыбчивая, приветливая и потрясающе сложенная Зуза была подобна одинокой звезде на мглистом небосводе, прекрасной белой кувшинке, расцветшей на болоте. Влад, хоть психопат и шизик, сумел это оценить. До поры, до времени он затаился, но, когда пробьет час, покажет когти. Ошибка Зузы заключалась в том, что она чересчур быстро завела с клиентом панибратские отношения. Я понимаю, одиночество толкает на безрассудства, но никогда не слышал, чтобы курва на собственной машине отвозила клиента домой! Чтобы посылала его за покупками, знакомила с родителями! Видно, забыла, что сладко съешь, да горько отрыгнется! Одиночеством всего не объяснить. Зузу ситуация устраивала: Влад не возражает, с Владом я чувствую себя в безопасности, Влад ничего не требует взамен. Мы вместе, но ты продолжаешь заниматься тем, чем занимаешься… Неужели прозвучало и такое (самоубийственное, как я сейчас понимаю) предложение? Неужели Влад и впрямь мое alter ego? Если у меня не получилось, с чего бы у него должно получиться? Зузу всегда тянуло в грязь — вот и попала в рай: мрак подступал со всех сторон.


— Я тебя люблю, люблю тебя и больше не хочу ни с кем тобой делиться. Вначале, когда не любил, вернее, не понимал, что люблю — ведь я люблю тебя всю жизнь, — вначале меня это забавляло, возможно, даже возбуждало… Сейчас уже нет… Заклинаю тебя всеми силами тьмы: кончай с этим… Брось…

— И не подумаю.

— Что ж, раз ты со мной так, то и я с тобой так.

— Как?

— Все, что до сих пор было, долой! Бесстыжие трусики, гадкие стринги, невидимые бюстгальтеры и прочее, и прочее — долой! Полотенца, которыми вытиралось пол-Варшавы, — долой! Ты начинаешь новую жизнь.

Новая жизнь, значит, начинается с выбрасывания старых полотенец? Ну да, новая в символическом смысле. Хотя и в прямом тоже. Что требует гибели некоторых предметов. Я постоянно буду рядом с тобой, все время, днем и ночью. Ты начинаешь новую жизнь; смерть кое-каких предметов — извечный символ. Если не послушаешься, я расскажу кому следует, расскажу и покажу фотографии… Откуда-то у него были фотографии… Зуза не могла вспомнить, позировала она ему или нет. Когда женщина чего-то не может вспомнить, это означает, что такое было. Было, не сомневайтесь.

23

Ни я этих угроз не испугался, ни Зуза. Влад как будто сам не верил в то, что говорил, — такое создавалось впечатление. Недаром иногда мелькала мысль, что он — плод наших кошмаров. Эта странная ситуация была мне даже на руку: они делали все, что душа пожелает, а я записывал. Не повезло им — наткнулись на хроникера. А мы с Зузой (нам еще больше не повезло) наткнулись на психопата.

Другое дело сейчас… Я постоянно начеку: мне кажется, что в квартире кто-то есть. Она?.. Кто-то был, вне всяких сомнений. Главным образом в кухне, но, случалось, бродил по всей квартире (около пятидесяти квадратных метров). Не являлся непрошенным, не заглядывал по-соседски — просто был. Один раз она спала со мной на диване. Да, спала. Демон женского рода. Я старался не шевелиться, старался (почти удалось!) не коснуться тела этого фантома.

24

Порой Зуза убегала от меня и исчезала. Каким-то чудом я знал: это не наркотическое опьянение и не алкогольный делирий, когда хочется от всех спрятаться, не пятое и не десятое, и она не отлеживается в случайной гостинице, а отправилась с одним из своих хахалей в Париж. Либо в Лондон. Либо в Рим или Афины. Оттуда я получу открытку. Вернется она, конечно, раньше, чем придет открытка. Открытка — из какого мира?

25

Не было выхода, не было спасения, не было вариантов. Практически не на что рассчитывать. Мать в ужасной форме, Зуза — в отличной. Будь так все время, оставались бы хоть какие-то шансы. В основном, увы, бывало наоборот. Но когда-нибудь ведь должно перемениться! Почему не сегодня? Почему сегодня все, как всегда? Надеяться, что мать ее признает и полюбит? Какое там. Все что угодно, только не это. То есть? То есть достойный выход один — самоубийство. А не ошибаюсь ли я, часом, что это единственная возможность? Кто сказал, что такой выход — самый достойный? Может, я зря за него цепляюсь? В Варшаве самое простое — прыгнуть с высотного дома. Только не выбрать сдуру новехонькую жилую высотку или отель с торговым центром на сотом этаже и бассейном на сто первом. Эти устремленные в небесную высь оды к радости категорически не годятся, нужные места там под подозрением, к ним не подступишься — либо охрана стоит, либо кругом хитрые технические устройства. Казалось бы: подкатить на такси, лифтом на двадцатый этаж, открыть окно на площадке и раз! — прощай, белый свет, единственный и неповторимый. Единственный… а таких, как я, много, позволь, попрощаюсь первым. А вот и нет, ничего подобного! Это раньше покончить с собой было легко. Подъехал, поднялся, перегнулся и — пока, пока. А теперь даже с Дворца[16] не сигануть. Везде заграждения, решетки, заслоны, непробиваемое стекло. И захочешь, ничего не получится! При коммунистах была удобная отговорка: так со всех сторон обложили, что и руки на себя не наложишь… Короче говоря, поспешишь — людей насмешишь. Надо найти спокойную гомулковскую десятиэтажку — такую, что вот-вот развалится, где никакой охраны. Ну а все-таки: почему полет и падение? Да потому, что все остальное ненадежно. Оружие? — всегда подводит. Яд? — дадут рвотное и промоют желудок. Петля? — на веревку нельзя надеяться. Почему? То ли выдержит, то ли оборвется. Утопиться? — а вдруг будет по колено? Изойти кровью? — резану запястья, отключусь, найдут живым. Остается прыжок. Притом, как минимум с восьмого этажа, с меньшей высоты никаких гарантий, может закончиться инвалидной коляской.


Сообщение от Зузы: «Поехала к бабушке. Как ты знаешь, она еще жива. Но все хужеет. Позвоню, когда вернусь».

Я никогда не был уверен, что правильно понимаю подобные тексты. Сколько в них правды и сколько вранья. Зуза врала, потому что была врунья. Меня тыщу раз подмывало написать историю вруньи. Казалось бы, сядь и пиши. Но нет… не хотелось, чтобы врунья обязательно была шлюхой. Это ведь многое меняет. Даже, возможно, все. А если и не все, то остается осадок, шлам, тлеющие угли как подсказка, что в любой момент все может измениться. Я решил представить Зузу матери не как шлюху, а как женщину моей жизни. Это было рискованно: к женщинам моей жизни мать относилась гораздо хуже, чем к шлюхам. Причины тут слишком очевидны, чтобы стоило их сейчас обсуждать. Напомню лишь избитую истину: шлюха по природе своей — явление мимолетное. А женщинам жизни подавай власть. Для власти же главное — долговечность.

Представляю матери Зузу. «Милая девушка, — говорит она вечером, — очень симпатичная, только одевается ужасно, прямо как последняя шлюха». Я поздравляю маму (разумеется, мысленно) с превосходной интуицией, если не сказать ясновидением, а себя — с умением выстраивать сюжет, хотя, клянусь, в темно-синей юбке и бежевой блузке ничего плохого, никаких признаков блядства или иного непотребства не вижу. Однако не спорю, понимая, что слово матери — глас свыше. Даже если речь идет об одежде? Да, одежда чрезвычайно важна. Как жить, когда нечего надеть? Когда нельзя приобрести то, что хочется? Что за жизнь без джинсовой рубашки. Без черной футболки. Без белых левисов. Скажете, наш народ своей свободой обязан племени, закалившемуся в эпоху дефицита? Бросьте! Просто в стане передовых борцов за свободу никто знать не знал о существовании джинсовых рубашек. (Никто, за исключением Куроня[17], который, впрочем, с присущей ему легкостью перегнул палку.)

26

Сегодня вторник, 9 сентября 2014 года, я сижу дома, на Хожей, и чувствую, что съезжаю с катушек. Вероятно, от одиночества — одиночества в чистом виде, ничем не нарушаемого. Как бороться с одиночеством, что, еще более весомое, ему противопоставить? Например, я научился выходить из дому спозаранку — конечно, не в три и не в пять утра, это было бы уж чересчур, а часов в семь-восемь. Тогда же запасаюсь основными продуктами, покупаю газеты (Варшава пуста как после эвакуации) и возвращаюсь к себе — и мне кажется, что завершился очередной томительный день. Если же бытовые обстоятельства (прачечная или банк) вынуждают продлить утренние занятия до десяти, тут уж ничего не поделаешь, и я понимаю, что утраченное время не наверстать. Вдобавок ближайшие часы будут заполнены галлюцинациями и страхом.

Да, лекарства, которые я принимаю, иногда оказывают побочное действие, влияют на психику: у меня бывает помрачение сознания, бредовые видения и даже озарения.

Но то, что со мной творится, имеет мало общего с побочным действием лекарств от паркинсонизма. Слуховые галлюцинации? В крайнем случае, и так можно сказать. Я слышу голоса. Чаще всего из кухни. Я сто раз об этом говорил или только двести? В прихожей мне встречаются тени фигур. Еще я кричу. Всегда на грани сна. Преимущественно ночью — точнее, на исходе ночи. В комнате кто-то есть, с кем-то мы проговорили целую ночь, сейчас он молчит, но еще тут, я слышу.