Казиев готов был взорваться, но сдержался.

— Сказал же — болею, что ты не понимаешь? Диабет, артрит — колени так сводит, шагу ступить не могу. И сразу же мозги не в ту степь. Мысли о том, что скоро…

— Ладно тебе, Тим!

— Давай выпьем за нас, молодых, красивых, талантливых! Какими были когда-то! — предложил Казиев и они выпили.

Закусывая чесноком и нахваливая его, Казиев рассказал, как на него напали, как он еле выкарабкался и что после этого все болячки полезли наружу.

— А кто, как ты думаешь? — спросил захмелевший Леонид.

— Думаю, из-за Улитки. Я тебе такое расскажу… Давай еще за дружбу!

Они выпили за дружбу, и Матвеич тоже закусил чесночком.


Ангел никак не могла взять в толк, кто бы это мог быть в гостях у учителя? А что — гости, стало ясно. Слышалось чоканье рюмок, бульканье наливаемого напитка, мужские, возбужденные голоса…

Кто пришел ночью к учителю и поит его? Кто? Она стала элементарно подслушивать. А что делать? Она знала, что учитель дал зарок и потому его взяли на фильм… Кто же это пакостит?.. И услышала такой знакомый гортанный голос! Казиев! Но он же тяжело болен?! Болен он! Змей подколодный! Как хорошо, будто кто подсказал, что она поехала сюда.

Ангел распахнула дверь.

«Как? Откуда появился этот мерзкий трансвестит? — ужаснулся Казиев и быстро оглядел стол, — все прилично, отпито немного. Матвеич пьяненький, но не сильно… Какого ей здесь надо? Встречаются старые друзья…»

— О-о, вот моя лучшая любимая ученица! Познакомься, Тим! Ангел, это Тим Казиев!

— Знаю, — жестко бросила Ангел. — Сейчас два ночи, у вас полная бутылка джина. Хорошее начало для завтрашних съемок. Господин Казиев, забирайте все и уходите.

— Как? — закричал Казиев. — Ты, мой друг, позволяешь какой-то девчонке так себя вести в нашем присутствии?! Она гонит прочь твоего старинного товарища?

Леонид Матвеич смутился. Он понимал, что пить ему сейчас нельзя, но отказать, как всякий мягкотелый интеллигент, не мог. А сейчас уже хотелось выпить еще. И поговорить с Тимошей начистоту. И о его рассказе Ангелу! Матвеич этого не забыл! И забормотал:

— Ангел, миленькая, ну перестань! Сядь с нами, посиди, послушай, что вспоминают старики. Выпьем мы по чу-чуть и разбежимся через полчаса…

Но Ангел не смотрела на своего учителя. Она смотрела на Казиева. И под ее стреляющим взглядом тот стал собираться.

— Ладно, — сказал он угрожающе, — я уйду, но мне никто не запретит дружить с Леонидом, верно, Леонид?

— Конечно, конечно, Тимоша, — бормотал неловко Матвеич.

Ангел открыла входную дверь и стояла возле нее.

И Казиев, проклиная все, выкатился из номера.

Учитель покачал головой и хотел было что-то сказать, но Ангел опередила его, закрывая дверь на ключ и кладя ключ в карман:

— Завтра благодарить будете.


Старик, он же Степан Семенович, он же Андрей Андреевич, всю ночь жег в свой печурке папки и бумаги, которыми наполнен был его гардероб. Он аккуратно раздирал их на мелкие части и запихивал в печку со словами: «Вот еще одна история, которая уже никому не нужна. Может, и нужна, но столько с ней возни… И к лучшему ли? Не уверен».

Когда под утро последняя бумажка была сожжена, он отмыл руки от сажи, взял тоненькую пластиковую папку, вложил какие-то банковские документы, чье-то свидетельство о рождении и удочерении такого-то ребенка женского пола, пачку долларов, магнитную карту и сказал самому себе, что теперь его дела закончены.

Через час домишко заполыхал.

Было совсем раннее утро, и в этих пустынных переулках некому было обратить внимание на пожар в покосившейся хибаре.

А когда все-таки какой-то прохожий, решивший сократить путь к Садовому, увидев объятый пламенем домишко, вызвал пожарных, тем ничего не оставалось, как залить синеющие последним пламенем остатки, чтобы не перекинулось ненароком на бывшую фабричку каких-то аптечных препаратов.

Трупов, сказали пожарные, не было. Но лазать по обгорелым бревнам никому из них не захотелось, тем более что дом значился нежилым помещением.

Старик, он же Степан… и так далее, больше нигде не появился, хотя и был нужен.

Улита же, придя в свою квартиру, увидела на столе пластиковую папку с документами и деньгами и сидела надо всем этим долго, задумавшись…


Съемочные дни едва начались, а люди уже шли к Улите со всеми проблемами, как к царице-матушке, на поклон, тайную беседу или со срочным сообщением. Улита мечтала, когда же она оставит группу и уедет, улетит, умчится отсюда! Но этого, она понимала, не будет, пока не будет готов фильм, где она играет… саму себя.

И мечта — так и оставалась мечтой. Но мечта эта имела свой изъян. Ее родная мать, Дагмар.

Дагмар не раз, когда звонила Улите, а звонила она каждый день, спрашивала, когда, когда же она увидит свою дочь! Она так ждет ее! Ведь Дагмар стара, и она хочет успеть увидеть свое родное потерянное дитя! Но штука-то состояла в том, что «дитя» не сильно хотело увидеться с матушкой! Что почувствует к незнакомой пожилой даме сама Улита? Скорее всего, мало, что почувствует. Симпатию. А вдруг антипатию?.. Надо будет выражать бурные чувства, иначе обидишь даму, то есть в общем-то не какую-то «даму», а несчастную мать. На этой жалости и решила строить Улита-Соледад отношения с Дагмар.

Ну сами представьте: жили вы жили одной жизнью и дожили до, скажем, достаточных лет, и вдруг оказывается, что у вас совсем другая мать, и еще иностранка! И настанет у вас совсем иная жизнь. Что с вами будет? И надо разбираться в себе, за что, вообще, страшновато браться, — столько там понамешано.

Снимать сцену гибели героя и все испанские сцены они будут в Испании, а уж потом — отъезд в Россию, где играть будет она одна из их троицы: Макс, Алена, Улита. Они станут возникать лишь как бесплотные тени… А их истории с Максом вовсе не будет в фильме. Так она решила.

Дагмар ненавидит Мадрид из-за воспоминаний, сообщила она, никогда там не бывает, живет в Барселоне. Она сняла группе виллу на побережье. Улиту ждет хотя бы на один день. Бывают же у нее свободные дни? Бывают… Но не спешила дочь к матери.

Алена завела Улиту в просмотровую комнату, где было всегда темновато, и дрожащим голосом заявила, что она сниматься не будет.

Улита так и села на стул.

— Что такое, Алена? В чем дело? — спросила она строгим голосом. Последнее время это стал ее голос, потому что решать сложности можно не только твердым характером, но и наитвердейшим голосом.

Алена расплакалась и невразумительно стала говорить, что она не сможет сыграть такую роль, что всем просто показалось, что именно она — та красавица Дагмар, которую полюбил Рафаэль (теперь Эми и Федерико), и вообще…

— Что «вообще»? — еще строже спросила Улита, понимая, примерно, что такое это «вообще»…

— Я не смогу играть с Максом, — бухнула Алена.

— Тебе что, он не нравится? — удивилась Улита.

Алена молчала.

Тогда Улита быстро заговорила:

— Знаешь, милая моя, на твоем месте, в твои годы, я бы плясала от счастья, что мне подвалила такая удача! Такой фильм! Да ты что? Партнер? Он тебе не нравится? Ничего страшного! Сколько таких примеров! Это и называется — актерская ра-бо-та!

Наконец Алена призналась:

— Нет, Улита Алексеевна, наоборот… Я… Я боюсь, что влюблюсь в него, а это для меня — трагедия.

— Но почему? — воскликнула Улита.

— Потому что он-то меня никогда не полюбит, а я себя знаю, я привязчивая как кошка! И буду таскаться за ним… — Тут слезы снова полились из ее светло-серых глаз. — И ведь это же не я сейчас! У меня вставлены линзы, у меня макияж, я совсем другой ощущаю себя, а дома я такая обыкновенная, а он — такой!..

Алена упала на грудь Улиты и рыдала почти в голос. Улита не знала, что делать с бедной девчонкой. Как уберечь ее от разочарований и драмы? Ведь у Макса волчьи зубы, она это хорошо запомнила. Но Алена такая способная, ей играть и играть!.. Отпустить домой?..

— Вот что, Алена, — сказала она, — давай с тобой договоримся. Ты — человек взрослый и разумный. Этот фильм ты обязана провести. Все уже заложено в договорах. Так, милочка моя, не делается. Кино, как ни странно, — очень серьезное производство. Это не игры на лужайке, хи-хи-ха-ха и фильм готов, а потом готовы фантастические сплетни обо всем. Но это я уже не туда… Советую тебе сыграть так, как ты можешь, поверь мне, я-то уж понимаю в актерах. А потом вы с Максом можете никогда не встретиться! Да кажется, он и не хочет становиться актером. Ну а если все не так? Если он тебя полюбит?.. Вон ты какая красотка стала! И не в линзах здесь дело, а в том, что ты нашла себя! Вот в чем, милая девочка! Ты о таком не подумала? И ты уже стала другой, понимаешь, стала! Не будешь ты дома сидеть у телевизора и варить супы мужу… Кино тебя еще изменит, и ты станешь вообще другой. Верь мне. Иди. Хватит рыданий. И чтобы больше я от тебя подобного не слышала, ну а если будет тяжко, я здесь.

— А говорят, что вы улетаете скоро… — прошептала Алена, утирая глаза и нос платком.

— Хотела бы, но не могу я вас всех тут бросить! Не имею права! Только эту тайну пока знаем я и ты. Пусть все думают, что я улечу, немного подберутся, подтянутся — страшно без меня, ведь так?

— Так. Как мы без вас! — испуганно-удивленно сказала Алена.

Она совершенно отделила Улиту от Макса, да и историю их слышала только от Тинки, а у нее — пятьдесят процентов вранья! Поэтому Алена так спокойно и шла на полную откровенность с Улитой. А Улита? Что ж… Такого она ожидала. Должна держаться и молчать. Алену ей было жалко, она ее так понимала!

Ангел увидела Улиту с Аленой, выходящими из зала, и сразу расстроилась, и даже — рассердилась. Эта тихоня уже шушукается только с Улитой! Как хорошо было бы, если бы получилось с гостиницей! И не буду я тогда зависеть от Алены. Здорово, что Алена не знает славинской истории с Максом. Знают только двое: Макс и она.

А Макс себя ведет так, будто вообще ничего не было. Плохо это. Но деться некуда.

— Улита Алексеевна! — крикнула Ангел, и Улита остановилась. Так случилось, что они впервые близко, наедине, видели друг друга.

«Она очень красивая, Макс никогда не разлюбит ее, пусть сто раз влюбится в свою Алену и женится на ней! В глубине души он будет любить эту, потому что она недосягаема», — так думала Ангел, глядя в лицо Улиты. А Улита глядела на Ангела с сожалением. Какая бы из них с Максом получилась отличная пара! Но что поделаешь, когда в жизни все бывает наоборот и редко — в точку!

Она мило обратилась к Ангелу:

— Тоже ко мне? Тут у нас с Аленой было целое собеседование об актерском мастерстве… А ты с чем?

— У меня все прозаично, — откликнулась Ангел, — я о жилье.

— Но Алена говорила мне, что у нее места хватает и вы будете жить вместе?

— Нет, — ответила Ангел, — жить вместе — обуза для обеих, я так считаю.

Она было хотела рассказать про ночной визит Казиева, но отказалась от этой идеи. Хрен с ним, с Казиевым, он все понял, да и учитель тоже. Лишние сплетни. Не надо.

— Хорошо, — согласилась Улита, — ты правильно решила. Сегодня же у тебя будет номер, в той же гостинице, где Леонид Матвеич. Знаешь, ведь Андрей Андреевич оставил мне деньги, тебе на квартиру! Так что недолго тебе жить в гостинице.

И она мягко и тепло пожала плечо Ангела. Ангел не успела ничего сказать от изумления, а Улита уже мелькала где-то…

Ангел шла из павильона, задумавшись. Как бывает в жизни! Встретились случайно на бульваре со стариком, потом Франция, убийство Роди и все остальное… Старик явно хотел убрать ее, но почему-то медлил. Она же это шкуркой чувствовала! Потому так рвалась убежать, без паспорта, без рукописи… А теперь — от него квартира. Может, именно за то, что хотел сделать? И не захотел в конце концов?.. Да кто теперь узнает, так ли это или как-то по-другому?


Леонид Матвеич перехватил старинную свою подругу на выходе.

— Ты мне нужна для важного разговора.

«Боже, что еще случилось, — подумала Улита и сказала:

— Леник, мне надо в банк, но пробуду я там недолго. Может быть, потом у меня, под кофе?

— Кофе лучше в следующий раз, я сегодня дико уставший, а разговор недолог: да — да, нет — нет…

— Что так? Не хочешь ли ты смотаться в свой, как он там, Зарайск? То есть — за раем… Там, наверное, хорошо… — мечтательно произнесла она.

— Очень хорошо, — не стал разубеждать ее Леонид Матвеич, а перешел к делу: — Ко мне приезжал Тима.

Улита вскинула брови и хотела что-то сказать, но Леонид остановил ее:

— Я все скажу, потом — ты. Главное запомни, никаких потачек: да — да, нет — нет. Повторяю.