Ксения Васильева - Ангел из авоськи

Резко открылась входная дверь (почему она до сих пор не заберет у Казиева вторые ключи?! Так и родимчик может хватить!), и на кухню огненной кометой влетел ее бывший муж.

— Здравствуй! Дай кофе! — бросил он, и Улита тут же поняла, что ему что-то от нее нужно. Потому что он не стал как обычно сразу говорить, что она плохо последнее время выглядит, что она нехороша была в новом спектакле и что все у нее, скажем мягко, неважно.

Он уже давно не садился с нею за кофе!

«Что же это случилось, мой миленочек? — подумала Улита и усмехнулась: — Узнаю».

Казиев заметил эту усмешку и сразу же вздернулся: «Что ты там себе придумываешь? Ехал мимо и решил выпить с тобой кофе, ведь мы же не враги».

Он был абсолютно уверен, что Улита до сих пор влюблена в него, как кошка, по ночам рыдает в подушку и счастлива, если он покажется на ее горизонте. А вот то, что коньяк на столе — нехорошо. Казиев такой — понесет по городам и весям, что Улита уже не только стара, как грех, но и пьет, короче, спивается.

Впрочем, плевать! Хуже того, что есть, пожалуй, уже некуда, разве что из театра выгонят. Но пока вроде бы это не грозит. За нею еще тащится шлейф дивы Серебряного века, правда, изрядно пропылившийся…

Они чинно и с приятностью во взорах сели за стол и выпили не только кофе, но и коньячка. Казиев был в ударе и рассказывал байки-перебайки, и, что странно, не совсем затертые. Посетовали насчет Роди, и тут Тим прокололся. Может быть, он именно этого момента ждал, к нему подготовился. Ведь не мог же не наступить миг воспоминаний о совсем недавно убиенном Роде. Момент расслабления и как бы даже родства…

— Слушай, — сказал он довольно проникновенно, — послушай, Ула (ага, и Улой стала, а то ведь раньше Улиткой была!), там у вас в группе, ну на том твоем звездном фильме… — он закурил, затянулся глубоко, — были две девчонки, беленькая и черненькая… В массовке… Так вот тут мой второй реж жаждет для следующего моего кина достать девчонку, так, для пробы на ролюшку, потянет, он считает… За ней вроде бы Родька приударял…

Улита знала ее. Даже знает как зовут — Тинатин, или попросту Тинка-грузинка! Тинка-картинка. Она улыбнулась. Казиева передернуло от ее улыбки, но он постарался заняться якобы потухшей сигаретой…

«Ах, Тима, Тима, как же я тебя изучила», — подумала Улита и спросила:

— Это беленькая такая? Милашечка? Прямо с рождественской открытки! Зовут ее Наташка, она с первого курса ВГИКа…

Как у него сверкнули глаза! Вот где сказалась вся необузданность его натуры!

— Не та, белянку реж знает как найти, — холодно, аж Арктикой повеяло, ответил Казиев. — Ему нужна какая-то чернушка, я ее и не заметил, а он вот желает…

«А вот фиг тебе, — подумала Улита, — слишком много дряни ты внес в мою жизнь, сейчас и я тебя припеку малость…»

— Черненькая?.. Не помню. Совсем не помню, — ответила сожалеюще, — а ты посмотри по картотеке, если она снялась где-нибудь…

Казиев рявкнул:

— Я бы и сам до этого дошел!

— Поняла, поняла! — Улита как бы испуганно подняла руки. — Что ты так кричишь? А вообще-то, что ты появился? Может, ко мне с предложением? — спросила она смешливо и хихикнула.

Казиев вспыхнул как свечка, но совсем тихо сказал:

— Ты мне сто лет не нужна! И никому без Роди нужна не будешь!

Он уже не держал себя в руках.

— Естественно, — ответила Улита, — я и не рассчитываю ни на что. А ты ТАК хочешь эту маленькую грузинку, что аж ко мне на кофеи прибыл!..

Она не успела договорить, как получила оглушительную пощечину. У нее посыпались искры из глаз и сразу же полились слезы, не от обиды — на этого монстра она давно перестала обижаться, — от боли. Она прижала руку к щеке и сквозь слезы посмотрела на Казиева. Пар и жар с того уже подсошли, и он был готов то ли к извинениям, то ли хоть к какому-то объяснению. Ну, нет! Объяснений ей не нужно! Улита взяла чашку с недопитым кофе и выплеснула остатки ему в лицо. Попало на подбородок и пролилось на шелковую серую рубашку в тонкую синюю полоску.

— Сука! — заорал он и кинулся было к ней.

Но она, не будь дура, пихнула меж ним и собой стол и оказалась у двери. И, приложив к щеке платок, закричала:

— Убирайся, подонок! Убирайся, если не хочешь неприятностей! Идиот! — И, выскользнув на лестницу, встала у раскрытой двери.

В мокрой рубашке, с таким злым лицом, что можно было снимать его в «ужастике» без грима, Казиев выскочил на лестницу. Улита мгновенно шмыгнула в квартиру, закрылась на два поворота ключа и у двери вдруг разразилась тихими судорожными рыданиями.

Я сидела на клеенчатом холодном диване, тряслась от безысходности и думала только о том, как сбежать.

Старик ушел с утра, что обычно делал в последнее время, после нашего такого короткого путешествия во Францию, в Ниццу, где я у него была за посыльного. Паспорт заграничный был сделан в два дня. На самолете я летела первый раз в жизни, не говоря о том, что впервые попала за границу, и сразу во Францию. Но кроме страха, не было никаких эмоций. Боже! Как пугал меня изменившийся, разом помолодевший старик, лопочущий по-французски с администратором — не знаю, как он называется — в гостинице, довольно убогой, расположившейся на узкой улице, видно, что очень старой. Первый раз я увидела море, издалека, когда старик тащил меня к вокзалу по древним улицам, чтобы отправить с запечатанным письмом для передачи кому-то.

— На promenade des Anglais захотелось? — ехидно спросил старик, не выпуская мою руку.

— Чего?! — не поняла я.

— Английская набережная, темнота славинская! А знаешь, как называется бухта в Ницце? Не знаешь, нет…

Казалось, старик наслаждался то ли моим незнанием, то ли своими… воспоминаниями? Но что он здесь не впервые, я поняла сразу.

— Так вот! Бухта Ангелов! Можно сказать, твоим именем. Если будешь разумно действовать в этой жизни, вернешься сюда обязательно. Сюда невозможно не возвращаться, — сказал он уже самому себе.

Зачем мне туда возвращаться, я так и не поняла, поскольку ничего толком не видела. Сидела и следила, кто по улице проходит, обозревала красные черепичные крыши да с этим Родей встречалась, записки передавала от старика. Сам он — ни-ку-да. А на прием поперся злой, как демон! Кто-то убил этого Родю. Говорят, какие-то особые пули нашли… В общем, никто ничего не знает, а я уверена, что мой старик знает! Откуда он? Кто?..

Надо бежать, бежать срочно! Или он и меня убьет. Зачем я ему? Свидетель.

Все покатилось в пропасть, после того как я встретила этого демона в человеческом облике. И теперь я могла думать только об одном — бежать. Но как?.. Паспорта у меня нет. Рукопись Леонида Матвеича он куда-то затырил. Про меня все знает. Здесь он шляется по городу один, без меня. Я — взаперти. И еще. Я знала только, что «мой» должен был с Родериком встретиться после приема. Но не встретились, естественно, и мы вылетели оттуда той же ночью. Старик говорил — молчи, и я, будто дебильная или глухонемая, шла молча, а он по-французски что-то бормотал.

Как мне отсюда сбежать? Куда? К кому? Домой? Но не хочу я домой, даже вот при таком раскладе. Найду я выход!

Старик приходит и сразу же спрашивает, чем я занималась. Я отвечаю, что ничем. Готовила обед, мыла полы и т. д. Он с одобрением кивает:

— Вот будешь вести себя положительно, мы снова куда-нибудь поедем. Я связываюсь сейчас с серьезными людьми, а не с такими щелкоперами, как Родя!

Сегодня что-то совсем неймется. Кажется, вот-вот найду решение, как выбраться отсюда! На улице мне бояться нечего, теперь я еще больше похожа на парня. Волосы короче, куртка длиннее и шире, безразмерная, ботинки military на массивной рифленке и черная бейсболка. Старик там купил.

Меня ярость обуяла. Какого я здесь сижу и дрожу как заяц?! Да пошло все тудыть-растудыть, как говаривал мой папаша, сильно захорошевши. Я встала и пошла к гардеробу. Не там ли рукопись моего учителя? А может быть, и еще что-нибудь интересное, что можно прихватить с собой. На всякий случай, для собственной безопасности. Мне кажется, он за каждую свою бумажку задавится. Любой шантаж можно устроить, жаловаться ни в какую милицию не пойдет, — он всех боится! Вон как внешность меняет, когда куда-то бредет, а на самом деле он совсем другой — выше, стройнее, моложе, пару раз парик напяливал и усы с бородкой — я его не узнала!

Я сняла сапог и подошвой шарахнула по замку на гардеробе. Устоял замок. Тогда я хорошенько его изучила и шарахнула уже с умом, да не раз, а все пять… И гардероб распахнул свое нутро! Давно так надо было действовать! А уйти незаметно и ничего не прихватить — это значит объявить себя полной дурой!

Конверт с тем фото! Ура. Я швырнула его в свой рюкзачок. Папка, которую я видела у старика в гостинице, в Ницце, хотя он старательно прятал ее от моих взоров. Но я углядела: розовая, с кнопочкой. Раскрыла и вытащила несколько листков, — так незаметнее… И в рюкзак! Еще одну, толстенькую, серую, которую он на ночь частенько проглядывал, потрясла. Письма какие-то — и туда же. Больше, пожалуй, не надо. И так заметит, хотя я составила папочки как было, чтоб не сразу хватился.

Рукописи моего учителя не было. Неужели эта старая скотина сжег ее? Паспорта тоже не видно. Деньги, доллары и евро лежали у него в конверте. Вот дурак! Думает, что так запугал меня, что я теперь, как опоенная мышь, буду сидеть на стуле до скончания века? А век-то, вон он, закончился! Я взяла сто долларов, не больше.

Кочергой — смелости во мне прибывало — я стала сбивать на кухне замок с черного хода. Он был, зараза, очень крепкий, но в конце концов поддался! Сбежав по затхлой грязной лестнице, я очутилась на свободе! Чего было столько времени думать?!

Где искать Алену Новожилову? Без нее мне просто-напросто надо сдаваться в милицию или становиться бомжихой, или — по моему виду — бомжем. И потом я ведь еще ничего не сделала для моего учителя! Центральный телеграф! Уж тут-то мне что-то смогут сказать? Предварительно зайдя в платный туалет, достала носовой платок со «сбережениями», пошла к окошечкам и начала нудить, что я из провинции, что здесь живут родственники и что у меня украли кошелек, а я не помню адреса родных — он был в кошельке, — а мою сестру зовут Алена, значит — Елена… Девица в окошке отогнала меня — мол, таких справок не даем.

Я пошла к окошку с другой девицей. Эта оказалась попроще, и я уже поумнее. Я сразу же сунула ей деньги и — о счастье! — она велела подождать. И скоро у меня в руках был и номер телефона Новожиловых, и адрес!

Решила сразу, что звонить не буду, — по телефону погонят, это как дважды два, — а вот из квартиры, пожалуй, все-таки не выпрут…

Дом их оказался недалеко, в переулках, почти на Тверской!

В настроении, прямо скажу, аховом (про Новожиловых ничего не известно. Да и не помнят они меня!) я побрела к их дому.

Улита решила пожить в Родиной квартире. Там центр, все близко, кто-то забежит, с кем-то хоть поговорит, посплетничает, глядишь, и развлечение-отвлечение… А здесь, почти на краю Москвы, одна-одинешенька. Набрала из маминого дома книг, каких-то памятных вещичек, напольную вазу, которую они обе любили, и вообще всякой всячины. Все это потянуло килограмм на десять. Пришлось брать крафтовый мешок. Его она тащила от своей старенькой «Шкоды», надрываясь. Вот идиотка! Неужели нельзя было в два раза?

Выйдя на выложенную плиткой дорожку к подъезду, она услышала позади себя «Пардон!», сказанное ломким голосом, и вмиг ее рука стала свободна от этого чудовищного крафтового мешка. Улита повернула голову и встретилась с ореховыми глазами и улыбкой с острыми, как у волчонка, зубами. Она почувствовала такое несказанное облегчение, потому что этот дурацкий мешок заставил бы ее в подъезде — лишь бы не на глазах! — заплакать от унижения и неимоверной тяжести, каковая уже не для нее. Но тут оказался тот юнец!

Она ждала, что он, пропустив ее в лифт, аккуратно поставит рядом мешок и с такой же ничего не значащей улыбкой умчится по своим неотложным юным делам. Нет. Никак Улита не может предугадать движения души человеческой! А ведь актриса…

Они доехали до ее этажа. Он быстро, так же ломко спросил:

— Седьмой?

Она кивнула.

На этаже он легко вынес мешок из лифта, прислонил его к стенке у двери и стоял, беспечно как-то. Ждал, когда она откроет дверь. Улита же возилась с ключами гораздо дольше, чем обычно. «Что же это? Мне надо будет ради вежливости сказать — заходите…» Если бы ему было лет тринадцать, она бы, конечно, зазвала его, включила видик с играми и накормила до отвала мороженым. Но тут?.. Довольно взрослый молодой человек. Тем более, она заметила, как остановилась в изумлении какая-то из здешних бабок, видимо, чья-то домработница, когда увидела, как они идут к подъезду: она налегке и он с ее мешком. Она обязана пригласить его. И ничего страшного тут нет! Он откажется, и вежливость будет соблюдена.