Если Меско член группы Сопротивления, то неужели его соратники преследуют Армана и после смерти? О чем он так настоятельно хочет сообщить ей? И откуда у него сведения о планах Ви в бизнесе?

Меско назначил встречу в чешском ресторане «Прага» на Йоркской Авеню. Навстречу Ви поднялся из-за столика моложавый человек с густой седой шевелюрой и аккуратными усами, худой и стройный. Он подошел к Ви, стоявшей у входа рядом с метрдотелем и, поцеловав ей руку, сказал по-французски: — Я очень рад, мадам. — Его европейские манеры сразу очаровали Ви, и она села против него, немного успокоившись.

Посетителей в «Праге» было совсем немного, Меско выбрал столик в нише. — Надеюсь, вы пьете пиво, мадам? Чешское пиво великолепно, выберем пльзенское… — Он сказал по-чешски: — Два пива!

— Вы говорите по-чешски?

— Немного. Язык сходен с русским, а я — русский по происхождению.

«Но имя у него французское», — подумала она.

— Мы уже видели друг друга, мадемуазель…

— Когда? Где? — удивилась Ви… и вдруг вспомнила. — Вы были на похоронах моего отца?

— Да, я почтил его память.

— Значит, вы были его другом! Почему же вы не подошли ко мне и не представились?

— Я не решился… Я знал, что ваш отец живет в Америке под другим именем, но я не знал, известно ли вам его настоящее имя.

— Где вы узнали его?

— В Париже. Я работал в его лаборатории. Я химик. — Официант принес пиво, и Меско сидел молча, пока он не отошел. Потом он отпил из своей кружки, поставил ее на стол и сказал: — Я расскажу вам о вашем отце. Когда я начал работать у него, мое имя было Павел Москович. Новое имя дал мне ваш отец. Я еврей. Арман Жолонэй спас жизнь мне и моей семье.

— Каким образом?

— Он имел контакты с немецким командованием в Париже. Знакомый офицер, которому были известны планы гитлеровцев относительно евреев, посоветовал Арману Жолонэй уволить всех еврейских служащих. Это приняли за антисемитскую акцию, но на самом деле Жолонэй достал для всех уволенных иностранные паспорта и помог им вместе с семьями переправиться в Швейцарию. Мне он достал паспорта для моих родителей и братьев, дал на дорогу двести тысяч франков. Кроме того, объяснил, как добраться безопасным путем, и дал адреса знакомых в Базеле.

— Почему он не рассказывал этого мне? — произнесла изумленная Ви.

— Я проработал всю войну в Швейцарии, — продолжал Меско, — а мои братья вернулись во Францию и участвовали в Сопротивлении. Один из них был убит, а другой остался жив. Мы встретились после войны, и он рассказал, что фабрика Жолонэй работала при бошах, и патриоты объявили его предателем после того, как он убил одного из партизан.

— Но это была самозащита, — воскликнула Ви. — Этот человек хотел убить его. — Об этом ей рассказала Марти. — И они преследовали его, как гончие псы. И мою мать, она была вместе с ним. Правда ли, что она была немка?

— Вовсе нет. Она — француженка из Эльзаса, красавица. Очень светловолосая, отсюда возникла эта легенда, особенно после того, как вашего отца обвинили в пособничестве немцам.

— Но почему? Почему?

— Знаете, в среде Сопротивления были разные люди, разные направления, от крайне правых — голлистов до крайне левых — интернационалистов. Между ними была вражда, и они во многом расходились. Против вашего отца свидетельствовало процветание его фабрики, приносившей доходы при покровительстве немцев, и факты его мнимого антисемитизма — увольнение еврейских служащих. И еще этот злополучный случай — убийство патриота…

— Почему он мне ничего не рассказывал? Не понимаю… — снова подумала вслух Ви.

Меско пожал плечами и ласково улыбнулся ей. — Тяжело возвращаться в прошлое. И страшно. Откроешь щель, а оно хлынет через нее потоком и затопит тебя. Помните, у Марселя Пруста, герой ест кусочек пирожного «мадлен», намоченного в чае, и вспоминает детство, зеленые просторы Комбре, купы розового боярышника, свою красавицу-мать и ласковую бабушку, протягивавшую ему кусочек «мадлен» в ложечке чая… и его сердце пронзает боль при мысли о невозвратимости счастья детских лет…

Им давно принесли заказанные блюда, но они не притронулись к еде. Ви заговорила о заветных, скрытых в глубине души мыслях: — Когда я узнала, что с ним было во Франции… знаете, я стала обвинять себя в его самоубийстве… Отчасти я была виновата, я это чувствовала…

— Для этого не было никаких оснований!

— Нет, подождите. Я поняла, что, потерпев однажды поражение, он особенно болезненно переживал то, что дело возглавила я… Но по-другому не вышло бы… Мы оба это знали… И все-таки это углубило в его душе чувство поражения… Он считал, что потерпел крах в жизни, и поэтому покончил с собой.

Поль Меско положил свою ладонь на руку Ви и молча глядел на нее, немного поколебавшись, он наконец решился: — Но ваш отец не покончил с собой. Его убили.

— Как! — вскочила она. — Великий Боже!

— Я узнал это от своего брата. Его убили террористы. Наверное, я не должен был говорить вам этого, — упрекнул он себя.

— Нет, — твердо сказала дрожащая Ви. — Лучше узнать это, чем думать, что он покончил с собой. Мысль о его самоубийстве была невыносимо тяжела для меня. Но, Господи Боже, убит! За что? — Она встала и сняла с вешалки свое пальто. — Извините меня, я должна выйти на свежий воздух.

— Проводить вас?

— Нет, нет! Мне надо немного побыть одной.

— Да, конечно, — сказал он печально.

Ви быстрым шагом шла по улице. Если бы тут оказался Майк… Она чувствовала ужас и смятение Даты приезда Юбера и самоубийства… нет, убийства Армана почти совпадали… А если он приехал раньше… А если… Арман умер за два дня до приезда Юбера. Юбер, приехав в Нью-Йорк, не пришел и не написал Ви ни слова. Все это как-то связано… Майк помог бы ей разобраться, будь он здесь.

Если даже Юбер не причастен к убийству, то он о нем что-то знал. И поэтому он сейчас так настойчиво предлагает ей выгодную сделку. Цена крови! Она не примет этих денег и отомстит ему.

Ви вернулась в ресторан. Поль Меско грустно сидел за полупустой кружкой пива — одинокая, хрупкая фигура. Ви поспешила к нему.

— Спасибо, что вернулись, — он улыбнулся ей такой благодарной улыбкой, что Ви едва удержалась от желания обнять его.

— Не беспокойтесь за меня, я с этим справлюсь, — сказала она, садясь напротив него. — Мне надо было знать правду. А вы не знаете, кто распорядился его убить? — спросила она, затаив дыхание.

— Нет. Мой брат сказал только: «Его настигла карающая рука правосудия». Брат тоже умер.

— Я узнаю это. Скоро узнаю.

— Дорогое дитя, мертвых не вернешь к жизни. Пусть могилы зарастают травой…

— Нет. Я должна это сделать для самой себя. И хватит об этом. Ведь у вас ко мне еще какой-то разговор?

— Я хотел бы предложить вам помощь. Ваш отец спас мне жизнь, и я хочу воздать добром его дочери. Я слышал о ваших затруднениях и могу помочь вам справиться с ними.

— Благодарю вас, — ответила Ви, — вы очень добры. Но единственное, что мне нужно для начала, — финансовая поддержка.

— У меня нет состояния, не то я предложил бы его вам.

Она улыбнулась ему ласково и подумала, что отец умел выбирать себе друзей — это, как видно, очень хороший человек.

— Но я хочу предложить идею, которую вы можете использовать. Это аромат, который задумал создать ваш отец, но не смог — из-за войны. Тогда были недоступны многие ингредиенты. И идея не была воплощена. Аромат возник и остался только в его воображении.

— Но вы-то откуда знаете о нем? — Ви заподозрила, что Меско утешает ее сказками.

— Я знаю о нем все. У меня идеальная память, и я запомнил формулу его величайшего, но неосуществленного творения. Он не смог воплотить его в жизнь не только потому, что у него не было ингредиентов. Была вторая причина: аромат был предназначен для мужчин.

— Как? — спросила Ви, наклоняясь к Меско.

— Да, для мужчин, но так же дорог, как лучшие духи для женщин. Никто не купил бы тогда этот одеколон: в 40-х эта мысль казалась смехотворной.

— Мне не верится… — сказала она в раздумье.

— Но вы должны поверить, дорогая, все, что я вам говорю, — чистая правда.

Когда она решилась рассказать Меско про свой план производства личного одеколона Армана, он загорелся восторгом.

— Боже! — воскликнул он. — Это судьба! Голоса муз слились в чудесном хоре… Мы ступили на путь великого открытия!

— Да, — возразила она, — но никто не желает меня финансировать…

— Вы найдете поддержку, дитя мое, они поймут, что это величайшее достижение великого Жолонэй!

— Но если даже это и вправду что-то исключительное, то ведь формулы-то у нас нет, — заметила Ви.

— Это не совсем так, — заявил Меско. — В моей памяти сохранилась формула — я помню все ингредиенты, а память у меня редкостная. Единственное, чего я не знаю, — пропорций каждого из них. Арман никому не доверялся полностью, даже мне. Ключ от тайны был только у него.

— Но это значит, — со вздохом заключила Ви, — что формулы у нас нет.

— Может быть, у вас есть старые записи вашего отца?

— У меня есть его записная книжка.

— Его «библия»? — в восторге вскричал Меско.

— Да.

— Скорее перелистайте ее, дорогое дитя. Наверное, там и найдется запись пропорций. Может быть, неполная — ваш отец имел привычку оставлять пробелы для сохранения тайны. Но я уверен, что вы найдете эти записи.

— Вы поможете мне? — спросила она.

— Охотно. Это великая честь для меня.

Она посмотрела на часы — два тридцать пополудни. — Вы пойдете сейчас со мной. «Библия» у меня дома.

— Ох, как жаль, но сейчас я должен быть у своего врача! Если сегодня вечером?

— Хорошо, — сказала она и протянула ему листок со своим адресом. Сердце ее заныло — неужели всегда ее дело будет препятствовать ее любви? Ведь встречу с Майком снова придется отложить…

— Это твоя сестра, — сказал Ник, перекатываясь на спину и передавая трубку Марти.

— Подонок, — сказала Марта.

— Тише, детка. Старшая сестра услышит, как ты бранишься.

Марти вырвала у него трубку. Ник поцеловал ее в шею и стал играть ее грудями, пока она разговаривала с Ви.

Кончив разговор, она резко оттолкнула его от себя. — Как ты смеешь брать трубку? Чего ты хочешь добиться?

— Скомпрометировать тебя, дорогая, чтобы ты вынуждена была выйти за меня замуж.

— О Ник! — засмеялась она. — Неужели в облике сексуального маньяка скрывается милый старомодный юноша викторианского стиля?

Он нагнулся и начал лизать ее круглую пятку. Потом он перешел к большим пальцам, она лежала неподвижно, предоставляя его ласкам все свое прекрасное обнаженное тело. Он пришел в ее квартиру в полночь, и они трижды занимались любовью. Но сейчас, когда его горячий рот настойчиво всасывал ее большой палец, она почувствовала, что снова тянется к нему каждой клеточкой своего тела, снова хочет любви.

— О, Ник, — прошептала она. — Ты ненасытный…

Он выпрямился, оторвав рот от ее ступней и навис над ней всем телом, глядя в ее лицо настойчивым, требовательным, страстным взглядом. Она не выдержала, отвела взгляд и почувствовала, что сейчас зарыдает. — Я люблю тебя Марти, — сказал он хриплым голосом. — Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— Но я не могу всю жизнь быть под тобой, — запротестовала она. — Ты меня раздавишь.

Внезапно он скатился с нее и взял ее в объятия нежно, как новорожденного ребенка.

— И я не хочу, чтобы ты всегда была подо мной — только в постели, — сказал он, и в голосе его прозвучало что-то новое. — Я полюбил тебя с первого взгляда, но не понимал этого. Я всегда хотел просто взять женщину. «Взять», словно вещь. Я не знал, что такое любовь, Марти, дорогая. Я не понял, когда она настигла меня!

— Но как я могу, мой дурачок? — сказала она прерывающимся голосом. Она гладила его волосы и неотрывно глядела в лицо. Он был так хорош, что она с трудом сдерживала слезы. — Разве я создана быть женой? Я деловая женщина. Л ты мой служащий.

Он покрыл ее дрожащие губы поцелуями и прошептал: — Я хочу, чтобы у нас был ребенок…

Она вздрогнула, почувствовав, что тело ее откликается на этот призыв. Она ощутила, как его ребенок вольется в нее и будет расти, наполняя ее тело их удивительной, неожиданной любовью. Марти уже не удерживала слез, и они лились по ее щекам, а он все крепче прижимал ее к себе.

— Послушай, Ник. Это безумие, но я тоже полюбила тебя. Это все произошло слишком быстро. Эта ночь…

— Была прекрасна.

— Да.

— И нам будет еще лучше.

— Да.