Стелла Чаплин - Бабник

Я слышала, как Эндрю хлопотал внизу, позвякивая чашками, – удивительно жизнерадостное маленькое существо. Эту его особенность я просто обожала. У Эндрю очень напряженная работа, но он ни от чего не взвивается к потолку и не падает духом. Он бывал сердитым, но я никогда не видела, чтобы он выходил из себя, как мои сослуживцы, которые орут во всю силу легких, если кто-нибудь позаимствует их степлер. Интересно, что бы сказал Эндрю, если бы узнал, что я вчера целовалась с другим мужчиной? С незнакомцем, которого подцепила на съемке. Не знаю, может быть, тогда он все-таки вышел бы из равновесия. Или сделал бы брови домиком и предложил мне еще чашку чая?

Я была ему худшей из жен. Как я могла вчера попасть в такое положение? То, что я выпила бутылку шампанского, еще не повод обжиматься с первым попавшимся парнем, который проходил мимо. Я что – студентка?

– Но он был просто потрясающий.

– Нет! Я не должна больше об этом думать.

– Когда он коснулся меня, я загорелась изнутри…

– Что ты делаешь?

– Он был естественным, как молодое, прекрасное животное.

– Почему бы тебе не заткнуться!

– Я знала, что так будет, как только увидела его.

– Хватит! Остановись! Перестань!

– И он тоже знал.

– Вспомни свои брачные обеты: быть верной и все такое.

– Надеюсь, я не показалась Нику толстой.

– Эндрю этого не заслуживает.

– Ник сказочно целуется.

– Ты должна перестать думать о нем!

– О!

– Думай об Эндрю.

– Эндрю меня так не целует.

– Я не это имела в виду.

– С Эндрю все совсем не так.

– Эндрю – твой муж.

– Я бы хотела, чтобы у Эндрю были длинные волосы.

– Длинные волосы не могут быть основой крепкого брака.

– Эндрю так внимателен в постели.

– Вулканические страсти со временем утихают.

– С Эндрю это очень похоже на «Тебе пора уже испытывать оргазм, зайчик?».

– Не надо преувеличивать!

– От Эндрю не пахнет сигаретами и шампанским.

– Ты бы убила его, если бы он курил. Ты же терпеть не можешь, когда курят.

– Эндрю не стал бы целовать меня, прижав к стене в центре Найтсбриджа, как Ник.

– У тебя было полно таких парней, как Ник. И ты каждый раз оказывалась у разбитого корыта.

– Но он такой высокий!

– Ты хоть что-то соображаешь? Ты замужем, так что возьми себя в руки, пока не свалилась с кровати и не приземлилась на свою глупую больную голову!

«Я никогда больше не буду напиваться», – поклялась я себе.

– Да! Да! Да! Да! Да!

Хотя дверь кабинета Элейн была плотно закрыта, ее голос разносился по всему офису.

– Да! Да! Да!

Теперь она обеими руками стучала по столу. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Дверь открылась и выпустила на волю нашего художественного редактора Джефа. Прижимая к груди четыре пакета со слайдами, он осторожно прошел на свое место, напротив меня.

– Похоже, ей понравились фото о садоводстве? – спросила я.

– Она от них в восторге, – ответил Джеф.

Главное качество Элейн – она фанатка своего дела. И, естественно, ненормальная. Абсолютно безбашенная, но очень энергичная. Ничего – абсолютно ничего – не может доставить ей больше удовольствия, чем грязная сочная сплетня, которую можно размазать по первой полосе газеты.

Если это окажется правдой, то еще лучше.

Помню, когда я пришла устраиваться на работу, Джеф просмотрел мои снимки и спросил, что я думаю о том, чтобы работать с Элейн Льюис. Я сидела здесь вся такая деловая, в своем лучшем костюме, и тщательно выбирала выражения.

– Видите ли, я считаю, что она является примером для всех женщин этой профессии, – начала я. – Она доказала, чего можно добиться с помощью кропотливой работы, таланта и настойчивости. Я знаю, что она ежегодно добивалась увеличения тиража на три процента.

Джеф фыркнул:

– Она просто сука. Никогда не забывай об этом. Никогда с ней не расслабляйся и не позволяй ей тебя трахать.

Неожиданно дверь кабинета Элейн распахнулась, и она выскочила из него, как чертик из табакерки. Суповой набор в красном костюме от «Шанель».

– Где моя сенсация?! – завопила она. От ее голоса лопались барабанные перепонки. – Кто из вас, ленивые свиньи, сделал хоть что-то для завтрашнего номера?

Все головы склонились к экранам компьютеров. Народ талантливо имитировал поглощенность работой, дергая «мышей» и колотя по клавишам. Лишь бы избежать взгляда Элейн. Но, как гиена, по запаху находящая в саванне свою жертву, она инстинктивно учуяла слабое звено.

– Тони! – пролаяла она редактору по шоу-бизнесу, который уже три недели не мог выдавить из себя ни одной приличной статьи. – Что у тебя есть для меня?

– Я сейчас занимаюсь этим делом с наркотиками, ну насчет Райана из «БойзРУ». – Тони очень старался говорить энергично и уверенно, но его голос заметно дрожал. – В школе он курил марихуану. Я жду звонка от его соседа по комнате.

Тони даже вспотел от страха. Устаревшая импровизация. Он ждал этого звонка уже месяц. Мне было видно, что Тони молится, чтобы Элейн не подошла к его компьютеру и не увидела на экране его резюме, которое он постоянно дописывал и шлифовал.

Глаза Элейн сузились. Она выглядела раздраженной. Но, к счастью для Тони, Элейн была способна сконцентрироваться на чем-либо не дольше, чем пятилетний ребенок. Она мгновенно забыла о нем и направилась в туалет.

Я пила свой растворимый аспирин и просматривала информационную листовку о знаменитостях, чтобы знать, кто из них приезжает в Лондон. Я притащилась на работу к середине дня, изнывая от чувства вины, с заготовленным объяснением по поводу посещения гинеколога, о котором вспомнила только сегодня.

Я знала, что Джеф не поверил ни одному моему слову, но слово «мазок» пугало его до смерти, поэтому он не стал докапываться до истины.

– Ну и ну, – выдохнула я. – Натали приезжает!

– Что за Натали? – заинтересовался Джеф.

– Натали Браун. Она играет в «Не звоните нам». Этот сериал идет по четвертому каналу.

– Никто не смотрит четвертый канал, – мрачно заметил Джеф.

Будь я в норме, я бы втолковала ему, что «Не звоните нам» – одна из самых рейтинговых «мыльных опер» в Америке, а Натали Браун – настоящая телезвезда. Но вместо этого я просто сказала:

– Ты прав. Никто не смотрит четвертый канал. Но я слышала, что этот сериал скоро пойдет по национальному телевидению.

И еще я не сказала Джефу, что знаю Натали Браун. В школе она была моей лучшей подругой, до того как поступила в драматическую студию, а затем уехала в Лос-Анджелес добиваться славы и богатства. На это ей потребовалось много времени, но в конце концов она получила, что хотела. Но я отлично понимала, если Элейн узнает, что я знакома с настоящей телезвездой, она потребует, чтобы я позвонила Натали и разузнала у нее кучу всего для «Слухов». Подробно, как она потеряла девственность, ее страдания от разрыва с мужем, как она страдает от того, что не может иметь детей. От каких пороков она поклялась избавиться на Новый год. Ее диету. Содержание ее мусорного ведра. Насчет последнего у Элейн был просто пунктик, которого я никак не могла понять. В любом случае моя жизнь превратилась бы в ад, как и жизнь Натали. Хотя мы с Натали не разговариваем уже больше десяти лет, я не готова напускать Элейн даже на своего злейшего врага. Я небрежно сложила листок и быстро сунула его в сумку, чтобы больше никто его не нашел.

В этот момент я услышала, что Элейн стремительно возвращается, и с ужасом поняла, что она смотрит прямо на меня. Неужели она прочла мои мысли?

– Линди, подними задницу и иди в мой кабинет. Дебби, ты тоже.

Что я сделала? Все смотрели на нас с Дебби со смешанными чувствами жалости и облегчения. Для них циклон пронесся стороной.

Мы с Дебби сели на белый кожаный диван, покорно ожидая приговора. Нас уволят? Или дадут премию? С Элейн никогда нельзя знать заранее.

– Что вам известно о Найгеле Нэпьере? – выпалила она.

– Ничего особенного, – призналась я. Найгел Нэпьер был ведущим дневных телепередач, последнее телешоу которого – «Вот моя собака!». И еще – он понемногу лысел. – А что он сделал?

– Ничего – пока! – Элейн наклонилась вперед, обнажив большую площадь грудных костей, что мне хотелось бы видеть. – Но он мне снился сегодня ночью.

– Правда? – Внутренний голос подсказывал мне, что ничего приятного меня не ждет.

– У тебя – всегда такие интересные сны, Элейн. – Дебби – первоклассная подлиза.

– Мне приснилось, что он покончил с собой, – торжественно объявила Элейн. – Что вы об этом думаете?

Очевидно, это был не риторический вопрос, потому что Элейн ждала ответа.

– Это очень странно, – вот лучшее, что я смогла из себя выдавить.

– Повесился, – продолжала она. – Не мог больше терпеть все эти мерзости. Решил поставить точку. Поэтому я хочу, чтобы вы обе поехали к нему, сидели и ждали.

Элейн смотрела на нас с Дебби не мигая и ждала нашей реакции. Но мы молчали.

– А чего нам ждать? – наконец не выдержала я неизвестности.

– Когда он это сделает! – Элейн стукнула кулаком по столу. – А когда он повесится, вы уже будете там. Готовые!

Значит, это все-таки случилось. Элейн окончательно рехнулась. Может, пора звонить в Службу спасения?

– Ты хочешь, чтобы мы поговорили с соседями? – спросила Дебби, открывая записную книжку. – Чтобы узнать, нет ли у него каких-нибудь признаков депрессии?

– Нет! Нет! – Элейн снова грохнула по столу кулаком. – Нет! Нет! Нет! Я не хочу, чтобы у нас перехватили такой материал. Ждите, пока он повесится, а потом опросите соседей. И его жену. У него есть дети?

– Кажется, две дочки, – неуверенно сказала я, вспоминая, как незадолго до этого фотографировала их на премьере Диснея.

– Прекрасно! Маленькие девочки. Они рыдают. Папочка умер! Много трагических снимков. Ну, чего вы еще ждете? Убирайтесь отсюда.

Мы вышли из кабинета, но не успели дойти до своих мест, как голова Элейн показалась в дверях и прорычала:

– И не возвращайтесь, пока он не покончит с собой! Дверь с грохотом захлопнулась.

– В чем дело? – спросил Джеф.

Джеф мне нравился. Он всю жизнь был газетчиком. Какие бы потоки Элейн ни извергала, для него это были капли росы. Джеф был в Афганистане. Его уже ничто не могло испугать. Раньше он работал редактором новостей – большой пост на Флит-стрит, – но шесть лет назад третий муж Элейн – он был похож на Адольфа Гитлера – бросил ее, и Элейн решила, что больше не желает видеть в своей газете «подонков с усиками». Поэтому она назначила Джефа художественным редактором в надежде, что он оскорбится и уйдет на пенсию. Из-за двадцатилетнего стажа Элейн было слабо его уволить.

Но Джефу было наплевать. Он в жизни не занимался фотографией, если не считать снимки в отпуске на Тенерифе, но если Элейн хотела, чтобы он работал художественным редактором, что ж, это ее выбор, его это не волновало. Особенно, если газета будет платить ему те же деньги. И самое удивительное, Джеф стал действительно хорошим художественным редактором. Может, он и не отличал объектив от смотрового окошка, зато он не выбирал нарочно единственный снимок на твоей пленке, который оказался не в фокусе или где пальма загораживала чью-то голову, чтобы громко возмущаться твоим непрофессионализмом и рассуждать о бездарностях, с которыми ему приходится работать. И чтобы добить Элейн окончательно, Джеф отпустил бороду. Словом, Джеф был моим другом.

Я простонала, положила голову на стол и закрыла ее руками.

– Ей сегодня приснилось, что Найгел Нэпьер совершил самоубийство, и она решила, что это обязательно случится. Она хочет, чтобы мы с Дебби поехали и сделали репортаж. Я думаю, она ждет от меня фото, на котором он будет висеть в петле!

– Поезжайте, остановитесь в дорогом отеле, походите по магазинам, сходите в парикмахерскую или куда там еще ходят девушки, прикладывайте все ресторанные счета к отчету, сделайте пару снимков его дома, чтобы доказать, что вы там были, а через пару дней, когда эта убогая сестра Нострадамуса забудет обо всем, возвращайтесь домой. И не забудьте взять пару дней отгула за вечернюю переработку.

– Но ведь это просто потеря времени, – простонала я.

– Конечно, – ответил Джеф. – Но надеюсь, ты не думаешь, что хоть что-нибудь из того, что мы делаем, имеет значение.

Когда Дебби закончила статью, над которой она работала, мы обе съездили домой, чтобы собрать вещи, в результате мы оказались на М1 как раз в час пик. Ничто так не поднимает настроение, как езда по Лондону в пробках. Дебби решила, что сегодня мы отправимся прямо в отель, а фотографировать повесившегося Найгела Нэпьера будем рано утром. На этот раз, покидая Эндрю, я чувствовала себя ужасно. Как только я закрывала глаза, то вспоминала преступный поцелуй, и мое виноватое подсознание начинало искать способ искупить свою вину перед бедным Эндрю. Я не могла отделаться от ощущения, что он обо всем знает. Не может быть, чтобы он просто не заметил бурю в моей душе. Так что, может быть, и неплохо, что я уезжала именно сейчас.