Она пробежала глазами письмо. Начало не слишком впечатляло. Обычное перечисление скучных фактов семейной хроники: зятю Толику вырезали язву желудка, он был в санатории, дочь Наташа получила должность заведующей гинекологическим отделением, внучка Оксана готовится поступать в институт. И так целых две страницы. Зато последняя страница заинтересовала Асю. Двоюродная отцова сестра, которую звали Верой, писала:

Ты пишешь, Сережа, что твой отец рассказывал тебе о дневниках Владимира Ольшевского, нашего с тобой деда. Они действительно долгое время хранились у мамы вместе с другими документами, в том числе с дедушкиной метрикой, и в них на самом деле были исследования, связанные с родословной. Там были сведения о нашем прадеде, Ольгерде, который был лично знаком с наследниками канцлера Фомы Замойского, сына знаменитого гетмана. Только, к несчастью, ни дневников, ни интересующих тебя документов, а также дедовой библиотеки уже нет, все сгорело вместе с домом в Рогозове в позапрошлом году. С мамой тогда случился инсульт, от которого она не оправилась до сих пор. Корю себя, что не перевезла все это в Киев, как собиралась. Мне так жаль библиотеки, и вообще жаль, что ничего почти не осталось от нашего деда, никакой памяти. Ты спрашивал, читала ли я дневники прадедушки. Я их в основном только просматривала, прочла совсем немного. Все руки не доходили, да и почерк у деда был очень сложный, буковки мелкие, неразборчивые. Чернила выцвели, и без лупы читать было трудно.

Приезжай к нам, Сережа, я расскажу тебе все, что мне удалось разобрать в дневниках. Боюсь только, что совсем немного, так что особенно не обольщайся. Мы с тобой пойдем в архив и попытаемся получить копию дедовой метрики и выписку из церковной книги о его браке с бабушкой. Боюсь только, что в войну документы могли не сохраниться. Приезжай к нам с семьей, если будет такая возможность. Очень хочется взглянуть на твою дочку. Она ведь ненамного моложе нашей Оксаны.

Как здоровье Клары Тихоновны? Целуем вас – Вера, Наташа, Анатолий и Оксана.

Ася поискала глазами дату, но ее было. Впрочем, это не важно, есть почтовый штемпель, и, судя по нему, письмо пришло в Москву за восемь месяцев до гибели отца. Он не успел побывать у сестры в Киеве и расспросить ее.

Ася направилась в комнату сына. Тот слушал музыку через наушники, лениво листая какой-то журнал.

– На вот, прочитай, если интересуешься своими предками. Самое интригующее в конце. Правда, его совсем немного.

Минут через десять Алеша примчался на кухню, где Ася мыла посуду. Вид у него был страшно довольный.

– Я ж тебе говорил, мам, что твои предки были из благородных. Из шляхтичей. Если этот самый Ольгерд знавал канцлера, как там его… – он заглянул в письмо, – Фому Замойского, сына какого-то там гетмана. То есть не его, а потомков, но это не так важно. Главное, он знался с важными людьми, а значит, сам был голубых кровей. Гетман – это круто, и если ты, мам, думаешь, что это типа капрала какого-нибудь, то ты глубоко заблуждаешься.

– Ничего такого я и не думала, – хмыкнула Ася, подумавшая о Мазепе из пушкинской «Полтавы». – Как ты плохо обо мне думаешь.

– Извини, это я так, к слову. Ты ведь как-то говорила, что предки твоего отца были поляками?

– Да, так говорил мой папа. Его прадед переехал в Киев из Варшавы, только он не был аристократом, как тебе бы хотелось. Обычный служащий, работал в каком-то департаменте. Кажется, в департаменте образования. Больше я ничего не знаю.

– Разорившиеся аристократы тоже поступали на государственную службу, – возразил Алеша. – Надо же им было на что-то жить, детей кормить. Может, если твой прадед Владимир Ольшевский был вынужден работать в том департаменте, потому что его папа Ольгерд проигрался в рулетку. Ничего удивительного, что кто-то из наших предков обзавелся перстнем с печаткой, чтобы шлепать печати на своих письмах к друзьям и родственникам. Эх, жалко, что дневники те сгорели. Может, из них мы узнали бы, что основатель рода являлся придворным польского короля.

Ася улыбнулась.

– Но так всегда и бывает, – продолжал сын, – только подберешься к разгадке какой-нибудь тайны, как оказывается, что случился пожар или потоп и все документы утонули. Или сгорели. Закон Мерфи, одним словом. Обидно! Теперь мы никогда ничего не узнаем. Хотя… Почему бы нам не поехать в Киев да не поговорить с этой тетей Верой? Может, она только прибедняется: ничего мол не прочла, ничего не разобрать, а на самом деле выдаст такую историю, что закачаешься.

– Вряд ли. И не забывай, что письмо очень старое. Возможно, тети Веры уже и в живых-то нет. Она была намного старше моего папы.

– Все равно нужно хотя бы письмо ей написать. А вдруг она жива и все прекрасно помнит? – возбужденно произнес Алеша.

– Хорошо, обязательно напишу, как будет свободная минутка, – согласилась Ася, удивляясь про себя тому, как мало похож сын на нее саму. Когда она была в его возрасте, генеалогия не вызывала у нее такого живого интереса. Можно сказать, вообще не интересовала. Задумываться о своих корнях она стала гораздо позже, когда уже работала в школе. Может, потому, что она была девочкой, а Алеша – мальчик?

Глава 14

Ночью шел сильный дождь, он громко и настойчиво барабанил по оконным стеклам, словно требуя, чтобы его немедленно впустили в дом.

Утром о ночном дожде напоминали лишь прозрачные чистые капли на умытых листьях березки за окном, потемневшая от влаги земля да большие лужи на асфальте, где радостно плескались шустрые воробьи. На бледном еще утреннем небе не было ни облачка, и Ася подумала, что день непременно выдастся погожим, подходящим для экскурсии на дачу.

По дороге в ванную она заглянула в комнату сына. Алеша, допоздна читавший толстую книгу, еще спал, столкнув на пол одеяло и уткнувшись носом в подушку. Книга лежала тут же, на стуле, и на ее глянцевой яркой обложке клубились синие облака, пронизанные длинным, сверкающим серебром мечом. Алеша увлекался фэнтези и читал запоем, иногда до двух-трех часов ночи. Несколько книг он привез из дома, но этого, конечно же, надолго не хватило, и на днях пришлось заглянуть в книжный магазин. Ася фантастику не любила и довольствовалась томами из библиотеки деда Ольшевского: большой книжный шкаф, набитый в основном русской и зарубежной классикой, стоял в комнате ее покойных родителей. Телевизор они с сыном не смотрели – древний ящик в Клариной комнате не работал, и Алеша, два вечера подряд пытавшийся его реанимировать, в конце концов плюнул и отступил.

Спала Ася плохо, вероятно, от треволнений последних дней. Сначала Сашино письмо, потом поиски свидетельства и как награда – шкатулка со старинным перстнем. Ночью ей снились Кларины драгоценности, рассыпанные по полу, а также незнакомые предки с серьезными лицами в одежде начала прошлого века и девочки в золотистых локонах… Под конец, перед самым рассветом, приснился Саша, который смотрел на нее укоризненно, но так и не раскрыл рта и ничего ей не сказал. Во сне Асе очень хотелось заговорить с ним, но она тоже не смогла вымолвить ни слова, словно какая-то неведомая сила замкнула ей уста, а потом образ утраченного давным-давно возлюбленного и вовсе растаял в густой мгле, наполнявшей весь этот грустный сон.

Утром она чувствовала себя вялой и не слишком отдохнувшей, хотя и поднялась непривычно поздно. На душе было тревожно, беспокоило странное чувство. Ей казалось, что в ее жизни вот-вот должно что-то произойти, но будет ли это счастливая перемена, или горестное событие, она так и не смогла понять, хотя долго пыталась разобраться в этих смутных ощущениях и войти в контакт с собственной интуицией. Интуиция молчала.

После совместного с сыном торопливого завтрака Ася принялась за сборы. Времени до встречи осталось немного. Она быстро вымыла голову, высушила волосы, потом достала экипировку, подходящую для дачного путешествия: кроссовки, джинсы и любимую зеленую кофточку с короткими рукавами. Затем выложила из сумки зонт – незачем таскать с собой лишнюю тяжесть, ведь дождя, конечно же, сегодня не будет. Вон какое за окном небо – синее, яркое, прозрачное!

Алекс уже топтался на условленном месте, и Ася, которую он еще не разглядел среди людей, выходящих из метро, со странным удовлетворением подметила в его лице беспокойство ожидания. Было приятно от того, что он волнуется, гадает, придет она или нет. Заметив ее, он явно обрадовался, хотя и старался скрыть оживление.

– Куда вы хотите пойти? – вежливо спросила Ася после короткого приветствия.

– А куда хотелось бы вам, Анастасия? – галантно поинтересовался немец.

– У меня есть интересное предложение, – интригующим тоном начала молодая женщина. – Если вы способны пожертвовать музейными экскурсиями, мы могли бы поехать на дачу, нас пригласили туда моя подруга и ее мама. Местечко изумительное, вокруг чудесный хвойный лес, и совсем недалеко, всего-то минут сорок на электричке. – Ася поймала себя на том, что говорит, как зазывала какого-то подозрительного злачного заведения, и на минуту умолкла. А потом снова заговорила, уже не столь уверенно: – Если вы, конечно, не боитесь наших не слишком чистых электричек. На даче нас ждут к обеду. Моя подруга, ее жених, ее мама и старичок профессор. Не уверена, впрочем, что там будет очень весело или хотя бы познавательно, так что если вам все же хочется что-нибудь осмотреть, то лучше поедем на Крымский вал, там сейчас какая-то авангардная выставка, довольно любопытная, если верить афише. А можно пойти в храм Христа Спасителя, он рядом. Вы только скажите, и…

– О-о, только не храм, пожалуйста, – перебил Алекс с шутливым испугом. – Я верю, что это очень красивый, достойный внимания храм, но я устал от церквей, а музеев и выставок посетил столько, что на всю оставшуюся жизнь хватит. С великим удовольствием поеду с вами на дачу.

– Тогда в метро, – скомандовала Ася, почему-то почувствовавшая облегчение. – Думаю, к обеду как раз успеем.

На Ярославском вокзале, когда они уже взяли билеты, а до отправления их электрички оставалось еще примерно минут десять, Алекс попросил подождать его у турникетов и исчез, смешавшись с толпой пассажиров. Вернулся он довольно быстро, поэтому сильно поволноваться Ася не успела. В руках у него была бутылка шампанского и коробка конфет. Увидев это, молодая женщина с удовлетворением подумала, что Катя ошиблась, когда говорила о повальной немецкой жадности, а потом вдруг испытала стыд: если б немец не проявил сообразительность, они предстали бы перед Ниной Семеновной с пустыми руками.

– У вас нет пакета? – поинтересовался Алекс. – Так торопился, что не догадался спросить в кафе. Неудобно как-то ходить с бутылкой в руке и коробкой под мышкой.

Порывшись в сумке, Ася отыскала небольшой пакет-майку.

– Только такой. Надеюсь, что выдержит.

Вагон был полон, в это время дня на дачи ехали любители отоспаться по субботам, и их набралось немало. Как только Ася и ее спутник вошли в вагон, объявили отправление, и двери захлопнулись.

Они прошли через два вагона и только в третьем обнаружили два свободных места рядом. Правда, уже через секунду молодая женщина поняла, что обрадовалась рано. Слева от нее, у окна, разместился сильно потевший толстяк с большой сумкой на колесиках, и Асе пришлось плотнее придвинуться к Алексу, сидевшему у прохода. Она скосила глаза на его профиль, но ее спутник выглядел невозмутимым.

Она очень боялась напряженности, которая часто возникает между едва знакомыми людьми, когда они вынуждены достаточно долгое время довольствоваться компанией друг друга. Но опасения ее не оправдались. Всю дорогу Алекс, который, как оказалось, работал в строительной компании и отвечал за поставку стройматериалов, почти безостановочно рассказывал ей о своей работе, в частности о заграничных командировках. Он был в Австрии, Чехии, Франции, Польше, а однажды побывал и в Америке. Слушать его было наслаждением, потому что говорил он живо и увлекательно, касаясь главным образом поразивших его воображение национальных традиций. В результате Ася расслабилась и уже не чувствовала неловкости от того, что почти прижимается к нему, чтобы поменьше ощущать запах пота, смешанный с едким ароматом какого-то ужасного одеколона, исходящий от толстяка. Она с удовольствием слушала эти рассказы, иногда задавала вопросы, радуясь, что он ни о чем ее не спрашивает. Она всегда нервничала, когда малознакомые люди начинали пытать ее, расспрашивать о семье, работе, детях, жизненных планах. Именно поэтому Ася не любила ездить в поезде, где с пассажирами происходят странные превращения. Порой даже самые закоренелые молчуны в поезде становятся говорунами. Чтобы скрасить скучное путешествие, люди начинают делиться друг с другом такими подробностями личной жизни, о которых ни за что не стали бы поверять чужому человеку в иной обстановке. Такое вот правило железной дороги. Пассажир знает: как только его собеседники выйдут из поезда и попадут в объятия родственников, они тут же забудут и о нем, и о том, что он им наговорил.