— Лили обожает у вас ночевать, — поддерживает меня Дэн, — но я должен отвезти ее позавтракать. Мальчики отправились на теннисный матч, а Люси еще спит.

— Ты опоздал. Мы уже позавтракали. Ели вафли с кленовым сиропом. Испекли их в новой вафельнице.

— Звучит соблазнительно. — Дэн расстегивает куртку, под которой оказывается красная клетчатая рубашка, делающая его похожим на лесоруба. Он высок, около шести футов, у него большие серые глаза и, конечно же, волнистые темные волосы. Дэн кажется более подтянутым, чем в последний раз, когда я его видела, из чего следует, что он пополнил ряды мужчин среднего возраста, почти все свое свободное время проводящих в спортивном зале. Мне не нужно смотреть ему на ноги, чтобы догадаться, что на них не туфли, а всесезонные, всепогодные тяжелые ботинки. Именно такую обувь носят крутые парни, даже если на улице давно нет снега, а дождь шел неделю назад. А еще они покупают полноприводные джипы, в которых разъезжают по гладким, заасфальтированным городским улицам.

— Как прошло вчерашнее свидание? — спрашивает Дэн.

— Потрясающе, — отвечаю я. — Все было великолепно.

— Что вы делали?

Честно? Я чистила диван, терпела сексуально озабоченную собаку, которая терлась о мою ногу. И, в конце концов, сбежала.

Но к черту честность. Зачем портить человеку настроение? К тому же на сытый желудок мне и самой уже не хочется вспоминать подробности.

— Все как обычно, — неопределенно отвечаю я. — Немного выпили, поговорили. Поужинали. Ты сам все знаешь.

— Конечно.

Он собирается продолжить расспросы, но из детской комнаты выбегают девочки, и Лили бросается к отцу.

— Хорошо провела время? — спрашивает Дэн, поднимая ее и Кружа.

— Да! — отвечает Лили, вновь оказавшись на полу. — Вчера вечером мы с Джесси делали бусы. Смотри. — Она показывает отцу ожерелье из бирюзового и розового бисера, и Дэн вначале издает возглас восхищения, а потом с удивлением смотрит на меня.

— Вчера вечеров? — недоумевает он. — Но ведь вчера вечером Джесси не было дома.

— Она пришла очень рано, потому что хотела делать бусы, — отвечает Лили. — К тому же она не ужинала, поэтому мы поели еще раз. Замороженную пиццу.

Дэн смотрит на меня, подняв брови.

— Ну что, вывели тебя на чистую воду?

— Да, и кто — одиннадцатилетний ребенок, — соглашаюсь я, изображая смущение.

Дети, однако, не дают нам продолжить.

— Можно, я побуду еще? — спрашивает Лили, дергая отца за руку. — Я пока не хочу домой.

— Хорошо, еще пятнадцать минут, — соглашается Дэн, и девчонки бегут наверх.

Дэн снимает куртку и бросает ее на стул.

— Будешь вафли? — предлагаю я.

— Нет, спасибо, не хочу доставлять тебе лишние хлопоты.

— Не говори глупости. Ты еще не завтракал, а у меня их осталось полным-полно.

Он улыбается, и на подбородке у него появляется ямочка.

— Знаю, знаю, я слишком домашняя, — говорю я извиняющимся тоном. — Просто я…

— Ну что ты. Мне это очень нравится, — перебивает меня Дэн, прежде чем я начинаю извиняться за вафли.

Мне нужно перестать вести себя по-идиотски. В прошлый раз, когда заходил Дэн, я извинялась за то, что шел дождь.

Мы идем на кухню. Если бы на месте Дэна был кто-то другой, я бы почувствовала неловкость за беспорядок, но он не обращает внимания на такие мелочи. Я быстро взбиваю остатки смеси.

— Что это такое? — спрашивает Дэн, заглядывая в посудину с жидким тестом. Поскольку он очень высокого роста, то, наклонившись, я ударяюсь головой ему в грудь и успеваю вдохнуть аромат его крема для бритья. Он пахнет сандаловым деревом.

— Обычное тесто. Мои секретные ингредиенты — ваниль, немного корицы и сахар.

— Потрясающе, — произносит он, наблюдая, как я зачерпываю смесь ложкой и наливаю ее в форму. В его голосе звучит искреннее восхищение. — В нашем доме даже размораживание полуфабрикатов большое событие.

— Хорошо иметь современное, дорогостоящее оборудование, — сообщаю я, но, сообразив, что он не поймет моей шутки, добавляю: — Я купила эту штуку на прошлой неделе на «блошином» рынке — всего за пять долларов.

— Невероятно! Бывают же такие женщины. Теперь я понимаю, почему Лили так любит ходить к вам в гости. Отличный завтрак и отличная компания! — восклицает он, и я закатываю глаза от удовольствия. — Кстати, — добавляет Дэн, — как это мило, что вчера вечером ты поспешила домой, чтобы поиграть с девочками. Забыв о свидании и всем остальном. — И хитро подмигивает.

Я тяжело вздыхаю:

— Ну, хорошо. Свидание оказалось настоящей катастрофой. Поверь мне, я получила гораздо большее удовольствие, делая бусы из бисера.

— Что случилось?

— Не догадываешься?

— Нет. Мне сорок три года, и у меня трое детей. Я ухаживал за девушками, когда диско еще не было ретростилем. Что я могу помнить о свиданиях?

— Ты прав, — соглашаюсь я. — Люди, которые застали времена, когда Джон Траволта носил белые костюмы, не должны ходить на свидания. Каждый раз, когда я собираюсь встретиться с мужчиной, я чувствую себя полной идиоткой. Даже Джен и Лили меньше смущаются, знакомясь с мальчиками. Во всяком случае, им не приходится волноваться из-за целлюлита.

Дэн хохочет:

— Перестань, Джесс, любой мужчина будет счастлив заполучить тебя.

Он говорит это с милой, искренней улыбкой, глядя мне прямо в глаза. Я понимаю, что это всего лишь комплимент прекрасно относящегося ко мне мужа моей лучшей подруги, но все равно краснею.

— И любой, кто узнает, что ты купила эту замечательную вафельницу всего за пять долларов, сразу же сделает тебе предложение, — добавляет он.

— Дай передохнуть. Не думаю, что опять захочу выйти замуж. Одного раза было вполне достаточно.

— В самом деле? — спрашивает он.

Я кручу в руках салфетку. Главная причина, по которой я являюсь единственной незамужней женщиной в Ассоциации родителей и учителей[9], — то, что мне нравиться быть одной. Но Дэн кажется искренне заинтересованным, поэтому приходится признать:

— Ну, не знаю. Прошлое всегда видится в розовом свете. Я сама решила уйти от Жака, но теперь, после развода, брак представляется мне не таким уж плохим делом. Поэтому в глубине души я, наверное, все же надеюсь встретить кого-то, с кем можно было бы разделить жизнь. Какого-нибудь сказочного мужчину, который каждую ночь ложился бы со мной в постель. Но я уже была замужем, поэтому знаю, что этот замечательный мужчина обязательно будет храпеть.

Дэн подбирает кусочком вафли остатки кленового сиропа с тарелки.

— Я ошибся, или ты действительно не слишком веришь в то, что говоришь? Что, первый опыт был таким неудачным?

— Ну почему, у нас было много хорошего.

— Тогда в чем же дело? Он храпел?

Я не могу сдержать смех.

— Так и быть, расскажу. Мы познакомились на пляже «Клаб Мед». Я почти не говорила по-французски, а Жак мог произнести по-английски лишь «Мальборо», «постель» и «Вы самая красивая женщина на свете». Но ты не представляешь, как далеко он мог продвинуться с помощью этих нескольких слов.

— Почему же? Во всяком случае, они заводят гораздо сильнее, чем вопрос «Кто вы по гороскопу?».

— Этот вопрос когда-то производил на меня сильное впечатление, — возражаю я. — Но с Жаком все было по-другому. Мне казалось, что у него вообще нет недостатков. Я была молода, а он — очень сексуален. У нас начался страстный роман. Но прошло пять или шесть лет… — Я замолчала и пожала плечами. Почему я рассказываю Дэну все это?

— По крайней мере, у тебя остался от него чудесный ребенок.

— Не совсем. — Я встаю и начинаю мыть посуду. — Я удочерила Джен сразу после того, как мы расстались. Одной из наших главных проблем было то, что я хотела иметь детей, а Жак сам был ребенком. Ему не нужна была семья, потому я и ушла. C'est la vie[10].

Дэн не находит, что сказать.

— Но как бы то ни было, — добавляю я, — благодаря нему мой французский заметно улучшился.

— Этого ты могла достичь и в «Берлице». Я снова смеюсь:

— Именно это и приходит мне в голову каждый раз, когда я отправляюсь на свидание.

— Мне очень жаль, Джесси. Мы давно с тобой дружим, но я не знал таких подробностей.

— Пустяки. Я не собираюсь делать об этом передачу. Люси, пожалуй, единственная, кому известна вся эта история.

— Люси! О, черт! — Дэн встает. — Спасибо за завтрак. Пожалуй, мне пора идти. Мальчики скоро вернутся домой, а у Люси назначена встреча.

— С кем?

— Не знаю. — Дэн улыбается. — Наверное, с педикюршей.

Вторник начинается с того, что я иду через вестибюль начальной школы Риз, направляясь на утреннее родительское собрание пятого класса. Я опаздываю на пять минут, но не могу удержаться, чтобы не остановиться у доски объявлений и не полюбоваться развешанными на ней детскими работами. Они великолепны. Название выставки — «Наши весенние впечатления», поэтому я догадываюсь, что нечто, изготовленное из комков ваты, — не начавший таять снеговик, а пасхальный кролик. Как бы то ни было, это напоминает мне о том времени, когда Джен было пять лет и она мастерила такие же неуклюжие, смешные поделки. Моей дочери всего одиннадцать, а я уже грущу по утраченной юности — ее и своей. Разве такое возможно?

Вздохнув, я торопливо продолжаю свой путь в спортивный зал, где беру чашку кофе и приветственно машу рукой стайке что-то оживленно обсуждающих мамаш.

— Джесс, идите сюда! — кричит из центра группы никогда на унывающая Мелани.

— Сейчас, — отвечаю я и направляюсь к прилавку с выпечкой: в шесть утра я занималась на бегущей дорожке и теперь очень хочу есть. Неожиданно ко мне подбегает Люси с перекошенным лицом и выпученными глазами, в которых написан такой ужас, словно за ней мчится разъяренный бык. — Что с тобой? — спрашиваю я.

Подруга хватает меня за локоть и тянет в противоположном направлении.

— Нам нужно поговорить.

— Можно я сначала съем булку?

— Не ходи туда! — просит она громким шепотом.

С вожделением посмотрев на стол с едой, с которого две знакомые мне мамаши берут по второму куску датского пирога, я пытаюсь приблизиться к ним, но Люси оттаскивает меня с силой, способной свалить с ног Вина Дизеля[11], и тащит в угол спортивного зала, где, наконец, ослабляет хватку.

— Ради всего святого, что случилось? — спрашиваю я.

— Не выношу эти утренние сборища. Все эти бабы меня просто ненавидят. — Она замолкает и оглядывается, но потом с чувством добавляет: — Каждая… мамаша… в этой… комнате?

— Но это было бы просто чудо! — Я пожимаю плечами. — От них невозможно добиться единодушия ни по одному вопросу. Пойдем лучше съедим по булочке. С клюквенно-яблочным джемом или с банановым.

— Нет! — Люси капризничает, словно одиннадцать лет не ее дочери, а ей самой. — Я не собираюсь туда возвращаться.

Я внимательно смотрю на мамаш из нашего класса, так напугавших Люси, и понимаю, что она имеет в виду. Обычная у девочек школьного возраста клановость не исчезает со временем — просто девочки становятся старше. Я всегда стараюсь объяснить Джен, что, даже если у нее нет скечеров, как у всех ее подруг, это не означает для нее конец общественной жизни, как она однажды трагично заявила. Однако мамаши, словно, облаченные в униформу — брюки и юбки защитного цвета, хлопчатобумажные блузки и джемперы приглушенных цветов, — видимо, имеют другое мнение на этот счет. Я невольно опускаю глаза и с облегчением убеждаюсь, что, слава Богу, одета в соответствии с дресс-кодом.

Потом я смотрю на Люси, которая явно не получила соответствующего меморандума. На ней одежда, отвечающая ее собственным — и, конечно же, ошибочным — представлениям о том, как должна одеваться женщина, имеющая детей школьного возраста. Ярко-розовый свитер, подозрительно напоминающий кашемировый, гораздо более тонкий, чем предписывают законы Пайн-Хиллз, а джинсы слишком обтягивают бедра и сшиты явно не фирмой «Ливайз».

— Не эти ли джинсы я видела в «Инстайл»? — спрашиваю я. — Что, они правда стоят пятьсот долларов и продаются только в Беверли-Хиллз?

— Они очень удобные, — оправдывается Люси. — Все, с кем я работаю, носят такие.

Работа. Вот в чем все дело. Похоже, нас одновременно посещает одна и та же мысль.

— Знаешь, что объединяет всех теток в этом спортзале? — спрашивает Люси. — Они ненавидят матерей, работающих полный день. Они и это собрание назначили на такое время, чтобы мы не смогли прийти. Но я все-таки здесь! — И она вызывающе встряхивает волосами.

— У тебя паранойя, — возражаю я, но вдруг понимаю, что она права. Встреча за кофе с девяти до десяти и собрание в классе с десяти до полдвенадцатого — не самое удобное расписание для тех, кто работает на полную ставку. — Ты отпросилась с работы на целый день? — спрашиваю я, потрясенная.