Ульяна Соболева - Чужая женщина

— Да. Нет. Скоро буду. Я говорю, скоро буду. Мне нужно было. Дома расскажу. Все, пока. У меня кончается зарядка… Отошла на пару минут. Хорошо, я включу. Поставлю на место. Не волнуйся, они найдут. Да, я перезвоню.

Закрыла сотовый, глядя на меня и убирая ладонь от моего рта.

— Мне пора.

— Кто это?

— Какая разница?

— А ты кто?

— Какая разница?

— Огромная… я о тебе сутками напролет думаю.

— И я о тебе, — улыбается, и у меня от ее улыбки перехватывает дыхание.

— Имя…

— Придумай сам. Как ты хочешь меня называть?

— Не решил еще.

— Вот как решишь, так и называй. Тебе можно.

Сильнее сжал ее под ребрами.

— А кому нельзя?

— Всем. Мне пора. Правда пора. Отпусти.

Мои руки разжались, и я прислонился лбом к холодной стене, стараясь унять дыхание и бешеное сердцебиение. Только не смотреть, как она поправляет резинки чулок и одергивает одежду, иначе разверну спиной к себе и возьму здесь и сейчас. От неудовлетворенного желания зудит все в паху.

— Номер мой запиши.

— Он у меня есть. Я у начальства твоего взяла тогда еще.

Не выдержал, толкнул к стене, плечи сжимая.

— Тогда какого черта ни разу?

— Не могла. Отпусти, за мной приедут сейчас.

— Кто?

— Не важно.

— Позвони мне, слышишь? Позвони.

Кивает и улыбается. Суууучка. Какая же сучка. Понимает, что меня от улыбки ее скручивает. Высвободилась из объятий в сторону дороги пошла.

— Позвони.

Кулаком по стене и глаза закрыл. Что ж это за гребаное наваждение такое нескончаемое.

— Ну что, Громов, нашел сос… — я многозначительно на него посмотрел, — девушку свою?

— Нашел и потерял.

— Как так?

— А вот так. Не знаю ни кто такая, ни как зовут. Своих всех на ноги поднял и найти не могу. А мне надо. Понимаешь? Меня заклинило на ней. Тебя когда-нибудь клинило на женщине, Деня?

— Клинило. С первого взгляда заклинило и, пока не женился, не успокоился. Я ради нее развелся, детей жене бывшей оставил, откупился, как мудак последний, лишь бы с этой быть.

Деня потянул виски с бокала и посмотрел на вход в помещение ВИП в одном из злачных заведений, словно ожидая кого-то, и снова на меня взгляд перевел.

— Счастлив?

Усмехнулся. Мой вопрос принял равнодушно. Взгляд совершенно не изменился. Моментами мне казалось, что то, что он говорит, в корне расходится с тем, что он чувствует. В детстве он был другим. Изменился за эти годы. То ли бабки людей другими делают, то ли в детстве дерьма меньше во все стороны лезет. Впрочем, Деня был мне близким со всем дерьмом, что его наполняло. Друзей либо такими как есть принимать надо, либо не друг ты им вовсе. Лечить никого не надо. Каждый сам себе доктор.

— Не знаю… может, и счастлив, а может, и нет. Иногда кажется, что в небе парю, а иногда слизняком никчемным по полу ползаю. Она меня то в жар, то в холод. Убить иногда хочется. Других баб трахаю, а сам о ней думаю. Вот такое счастье, Олег.

— А дети с ней есть?

— Не хочет. Два аборта сделала. Два. Думал, убью дрянь. И простил. К черту. Проехали. Будешь? — кивнул на виски.

Я отрицательно качнул головой, а ведь хотелось. Ужасно хотелось опрокинуть в себя бокал и еще всю бутылку, да так, чтоб вырубиться прямо тут и не думать о сучке этой. Сутки прошли, и ни хрена не звонила она. Я телефон как дебил гипнотизировал, потом мне его в щепки раздробить захотелось. Нарочно нервы щипцами вытягивает, я прям чую, что нарочно. Знает, что крышу от нее срывает и тянет жилы неизвестностью. Я на Дениса смотрю и не слышу его… о ней снова, как и в последние несколько недель. Как на повторе первая встреча… и я сатанею от того, что мне кажется, что играет она мной как пацаном. Тонкие пальцы прядь волос наматывают и за ухо заправляют, по мягкой скуле скользит прожектор, и я до дрожи поражен этой идеальностью черт. Так отчетливо вижу ее, словно передо мной стоит опять. Доберусь до маленькой дряни и всю ее дурь жадно вытрахаю, выпотрошу ее, выверну наизнанку. Я ведь найду. Пусть это время займет, но я найду. Я свое никогда не выпускаю из зубов, а она моя. Я чувствую нутром. Словно воздух отравленный вместе с ее дыханием втянул и на хрен заразился непонятной заразой.

— А вот и гости, — я обернулся вместе с Денисом на дверь.

В помещение ресторана зашли несколько мужчин, они осмотрелись по сторонам и, заметив нас, направились к нашему столику. Бросил взгляд на Деню — тот заметно напрягся, и я по привычке тронул ствол и прикинул, куда сваливать если что. Что ж ты, братан, о проблемах не предупредил? То, что твои парни готовы, не значит, что они справятся.

Седоволосый, высокий мужчина подошел к нашему столику, его "мебель" осталась сзади. Сложили руки, прикрывая яйца, и с невозмутимым видом уставились в никуда. Я его сразу узнал. Не мой профиль был, конечно. Я больше по уголовщине. Но пересекались и не раз. Мафия наша местного разлива, типа как город держит. С мэром водит тесную дружбу, даже родство дальнее имеется. Некоторых из наших прикармливает и подторговывает здесь тачками, далеко не всегда добытыми законными путями, но бизнес имеет легальный. Деньги отмывает на похоронных услугах. Налоги все как положено платит. Местные Гиеной величают. Без его разрешения в городе ни одна муха срать не сядет и лапку о лапку не потрет. Между ним и Денисом симпатии явно не наблюдалось, и, похоже, мой друг перешел дорогу Салтыкову.

— Ну здравствуй, Денис Витальевич. Заждался, я смотрю?

— Конечно, заждался, Геннадий Васильевич. Я ради этой встречи все свои дела отменил. Ночи не спал. Ждал и мечтал. Грезил, можно сказать.

Он бросил взгляд на меня и подмигнул, а я бы на его месте начал нервничать именно сейчас, когда Гиена достал трубку и принялся набивать табаком. Деланно спокойно, но я видел, как слегка подергивается его бровь.

— Мента зачем привел, Деня? Или так теперь дела делаются?

— Бывший он. Друг мой детства. Секретов от него нет. Так что можем приступить. Готов внимательно выслушать о твоих проблемах, Гена. И даже помочь, если получится.

Геннадий Васильевич откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе, зажав трубку зубами.

— Бывших мусоров не бывает, они все со своими повязаны намертво. Ты, Деня, не в свое дело влез. Это не твой город, и правила здесь наши. Хочешь строиться, вначале выслушай условия. Но прежде всего убери бульдозеры с площадки и плакаты свои рекламные с каждого угла. Наглость — не лучший способ вести дела, особенно в гостях.

Я перевел взгляд на Дениса — улыбается. Ни один мускул на лице не дрогнул. Что-то я тут упускаю, и мой товарищ далеко не так прост, как кажется. Нужно пробить его потом еще раз по базам и своих спросить.

— У нас тут не девяностые, Гена. И мы не в песочнице. Делить где чье ведро и лопата я не стану. Крыша мне не нужна, твое разрешение тоже. Так что либо по-мирному расходимся, либо…

— Либо тебя выдавят с этого города, — мрачно подытожил Салтыков.

— Передай тому, кто давить собрался — сил и денег не хватит, Гена. Но ты можешь попробовать.

Я толком не понимал, что именно сейчас происходило, но, скорей всего, Салтыков был против возведения театра на главной улице, где планировалось построить торговый центр. По крайней мере, именно это обещал нам мэр города Левадной Андрей Ярославович перед прошлыми выборами. Огромную торговую площадку не хуже, чем заграницей.

— Я тебя, Деня из города на катфалке вывезу с особыми почестями. Можешь уже гроб заказывать. Скидочку обеспечу.

— Уже заказал. Для тебя.

Когда Салтыков с яростью отшвырнул стул и вышел из помещения ресторана, я посмотрел на друга и закурил.

— Я думал, ты с властями уже давно договорился.

— А они никто, чтоб я с ними договаривался. Будет, как я сказал.

— Я не разбираюсь в ваших терках, но ты влез на чужую территорию, и у тебя могут быть проблемы. Левадной — серьезный человек с ним шутки не прокатят.

— А кто сказал, что я не серьезный?

Поднял на меня тяжелый взгляд, и пальцы сжали бокал сильнее.

— Этот город моим будет, Гром. Вопрос времени, когда. И я хочу, чтоб в этой войне со мной были проверенные люди, которым я могу доверять. Поэтому я предложил тебе быть со мной. Но ты не торопишься, я смотрю.

— Я по другую сторону баррикад, Деня. Ты закон нарушаешь, а я за него пули получал и лезвие под ребра.

— За это тебя уволили, правильный ты наш? Или даже там кого-то стошнило от этого благородства?

Зло сказал, а мне по хер. Я в его дерьмо лезть не намерен.

— Возможно, и за это. Но суть не в том, Деня. Кто-то должен с хаосом бороться, иначе писец нам всем настанет.

Он расхохотался, запрокидывая голову.

— Это ты серьезно сейчас? Или шутишь? — и тут же перестал смеяться. — Не закон ты больше, и друзья твои с погонами — суки продажные. Маму родную за зелень расстреляют. Не веришь? Хочешь проверим? Я сейчас вот этому лошку голову прострелю при свидетелях и сухим из воды выйду. Каждый из них зелень получит и скажет, что ты стрелял. И менты все подпишут. И я тебя лет на десять упрячу. Просто так. Потому что у меня бабла больше. Вот он какой, закон твой. Ну что?

Он пушку достал из-за пояса, а я резко руку его перехватил и к столу прижал. Охрана тут же дернулась ко мне, а Денис ладонь другую поднял, останавливая их.

— Может, ты и прав, и все прогнившие на хрен. Но я не прогнивший. Я. Понимаешь?

— Все мы прогнившие. И ты тоже. В прошлом году в метро… сколько человек из-за тебя погибли? Сколько среди них детей было?

Я сильнее сжал его запястье, глядя в глаза и чувствуя бешеное желание съездить по его роже холеной и слегка челюсть свернуть.

— Откуда?

— Всего лишь пару сотен, и мне рассказали, какого цвета у тебя трусы с майкой, как часто ты их меняешь, и с какими бабами спишь. Твои коллеги, Гром. В глаза мне смотришь, а у тебя из глазниц черви могильные лезут. Не гниешь изнутри, говоришь? Разве не после этого пить начал? Они снятся тебе по ночам, да, Гром?

— Пошел на хер.

Я встал из-за стола и пошел к выходу из ресторана.

— Правду всегда не хочется слушать, да? Потому что смертью завоняло. Честный, мать твою. Будь ты честным, сидел бы сейчас за ошибку свою, но тебя прикрыли, и ты на свободе, Громов, — крикнул мне в вдогонку, а я оттолкнул официанта и, распахнув дверь, вылетел на улицу, хлебнуть свежего воздуха. В ушах опять громыхало, и сердце сжималось в приступе панических воспоминаний. Закурил, глядя на огромную лужу у ступенек, на то, как расходится рябью вода от тяжелых капель. Дверь позади скрипнула, и я, скорее, угадал, чем увидел, что Денис рядом со мной стал. Кто-то раскрыл над ним зонт.

— Нет справедливости, брат. Нет и не было никогда. Все мы справедливые, пока это нас самих не касается. Они торговую палату строить там собрались, а в городе ни площадок детских нормальных нет, ни театров. Музей и тот допотопный, здание скоро развалится. Я землю выкупил. Обошел Левадного вашего. Есть связи. И там театр построю. Если надо будет, под фундаментом и Салтыкова, и Левадного закатаю. А тебе решать, с кем ты. Со мной или с властью своей мега честной.

— Справедливость разная бывает. Красиво говоришь. Можешь в мэры метить. Пипл схавает твои умные речи.

— Это уже следующий шаг. Вначале я тут немного рокировкой займусь.

— Только в городе у нас, Деня, ни одной большой торговой точки такого масштаба нет. Ты видел проект центра? Там и для детей планировалось построить целый парк аттракционов крытый, и кинотеатр, и каток. Ты не о культурном развитии города думаешь, а подарок своей жене сделать хочешь.

Теперь уже он сверлил меня взглядом, но я продолжал смотреть на блестящие капля дождя, переливающиеся от света фонарей.

— Умный, да? В мозгах у меня поковырялся и, типа, выводы сделал?

— Нет, просто мотивы ваши понятны мне давно, и не нужно заливать о высоких материях и ценном вкладе. Ты захотел и купил. Перебил цену. Как игрушку. И плевал ты на чье-то мнение.

— Наши это чьи?

— Ваши. Ты меня прекрасно понял.

И тут же вцепился в ствол. Это случилось настолько молниеносно, что я сам не успел понять, но реакция была мгновенной. Всего лишь фигура между тачками на парковке со вскинутой рукой, и я сбиваю с ног Дениса, припечатывая прямо к асфальту, и тут же пули рикошетят по машинам, по лужам. Раздается звон разбитых стекол, и воет сигнализация. Я несколько выстрелов делаю по движущейся мишени в черной куртке, мельтешащей за машинами.

— Твою маааать, — голос Дениса, и женские крики поблизости.