— Цел? — тряхнул Деню.

— Цел, — быстро кивнул, а в глазах ни капли страха.

— Ворота закрыть. Оцепите здание, — крикнул я и вскочил на ноги, юркнул между припаркованными автомобилями. Стоянка закрытая. Ворота далеко. Убежать ублюдок не мог. Прячется, падла, или между тачками, или в одной из припаркованных залег. Удерживая ствол обеими руками, сканирую местность. Шорох слева, и я не стреляю, все так же медленно иду туда. Живым взять надо, чтоб понять, кто нанял.

Фигура в темном запрыгнула на забор, карабкаясь наверх. Я набросился сзади, сбивая на землю. Завязалась драка. Тип в черной вязаной маске дрался молча и профессионально. Четким ударами по болевым точкам, завалил меня, насев сверху, а я пытался скинуть тварь, но он вцепился пальцами мне в горло. Тяжелый боров, давит весом и душит. Изловчился и ударил его обеими руками по ушам. Оглушенный, он замер, глядя на меня расширенными глазами, из-под маски по шее кровь потекла, и еще один жесткий удар по переносице, и еще до хруста. Останавливаться не хочется. Всю ярость хочется выплеснуть. Захлебываясь кровью, он заваливается назад. Сзади слышится топот ног — охрана Дениса.

Поднимаюсь с асфальта, пытаясь отдышаться. Сукин сын бил по сломанному когда-то ребру, и от боли немела вся левая часть тела. Утер нос тыльной стороной ладони — кровь.

— Громов. Ты живой?

— Живой, — пнул ублюдка в маске и шумно выдохнул, сжимая переносицу двумя пальцами. В этот момент раздался выстрел — лысый начальник охраны пустил пулю в лоб несостоявшемуся убийце.

— Твою мать. Твою ж мать, Деня. Вы что творите?

Он хлопнул меня по плечу, уводя от трупа.

— Так надо. Поехали ко мне. Там поговорим.

— Да пошел ты.

Прошел мимо него к машине, распахнул дверцу и сел за руль. Повернул ключ в зажигании и сорвался с места. Хватит. Наговорились, блядь. Не хотел я всего этого дерьма. Жизни спокойной хотел. Лгал самому себе. Только сейчас, когда урода этого бил, от удовольствия по телу судороги прокатывались легкими волнами. Словно из спячки очнулся из коматоза какого-то после увольнения.

"Есть в тебе что-то черное, Громов, что-то опасное. Будь ты по другую сторону закона, я б тебя боялся. Нет у тебя тормозов. Пока на ошметки не разорвешь, челюсти не разожмешь".

Но я не был по другую сторону закона. Никогда не был. Фанатиком долбаным был. Чтоб по-честному, как положено, чтоб было, куда за помощью прийти. Потому что, мать вашу, если нет всего этого, страшно жить в мире таком. Страшно воздухом этим дышать. Пусть не справедливость, пусть иная форма того же зла, но должно что-то противостоять всему этому дерьму. И я всегда был частью системы. Где-то гнилой и где-то дырявой. Даже сейчас я не хотел перешагивать эту грань.

Вдавил педаль газа сильнее, делая громче музыку. А в ушах пульсирует голос подполковника Ермолаева

"— Ты это… ты не злись на меня, майор — приказ сверху пришел. Не мог я ничего сделать, да и накосячил ты так, что… прости.

— Знаю я. Все нормально, Петр Андреич. Я уже переварил".

Переварил, мать вашу. Конечно, переварил. Зазвонил сотовый, и я бросил взгляд на дисплей — номер незнакомый. Но все равно ответил.

— Да.

Тишина, только легкий шелест и где-то вдалеке машины сигналят. Все, что мне слышно…

— Да. Я слушаю.

— Хочу тебя увидеть…

По тормозам так резко, что машину вышвырнуло на обочину и покрышки, наверное, задымились. Ее голос. От него тонким лезвием порез потянулся вдоль грудины, и сердце дернулось с такой силой, что я в руль вцепился. Ей не нужно было представляться, я узнал с первого слова, с первой произнесенной с придыханием буквы. Потом я буду шаги ее среди других различать и запах чувствовать на расстоянии.

— Где?

— Набережная тридцать пять.

— Когда?

Молчит… у меня от напряжения пульсирует вена на лбу.

— Когда? — рявкнул в телефон.

— Сейчас. Можешь?

Я не ответил, отшвырнул сотовый на сидение, надавил на газ, сдавая назад и разворачивая машину.

Глава 7. Олег

Гостиница. Зло усмехнулся: "А что ты думал, болван, тебя домой приведут?" Да, я почему-то так думал. Не похожа она была на тех, кто по гостиницам. А на кого похожа, Гром? У тебя такой женщины не было никогда. Все, кого ты до нее, так, даже свитой ее быть не достойны. Но я знал только одно — зачем позвала меня, и что я с ней сейчас сделаю. И плевать где. Я б ее сделал и в туалете в клубе, и там на улице, и у черта на рогах. Животное во мне разбудила. Чистый примитив.

Дверь толкнул обеими руками, и она громко всхлипнула, глядя на меня, тяжело дыша и облизывая пересохшие губы. Она ждала. Не открыла, когда я постучал, а просто стояла за дверью в каком-то до чертей модном костюме и, наверное, так же до чертей дорогущем. Плевать. Мгновения дьявольского оцепенения, и затрясло всего от предвкушения. Шаг к ней и долго в глаза. До бесконечности долго. Откуда они, глаза эти кошачьи? Никогда не видел цвета такого — цвета осенней листвы. Ресницы черные подрагивают, и взгляд с поволокой зовущий. Манит меня, тянет на цепи к себе в самую сердцевину пекла. И я чувствую, что в этот момент все перестанет быть как прежде, что нельзя брать эту инъекцию, нельзя даже пробовать и понимание, что уже попробовал. Вместе со вкусом дыхания, когда поцеловал впервые.

Как же я истосковался по ее рту. По этим губам в форме сердца, верхней нервно-тонкой и нижней полной, чувственной, слегка выступающей, как у капризного обиженного на весь мир ребенка. Она, наверное, будучи даже девочкой, мужиков с ума сводила. Такому не учатся, такими рождаются. Ресницы подрагивают, и дышит все чаще. Громче. Мне кажется, она сейчас стонать начнет… а я ни разу не коснулся. И от этого понимания кончить хочется прямо в штаны. Бляяяяядь. Чертовщина какая-то.

Пару ворованных поцелуев несколько дней назад, а мне кажется, я вечность ждал именно эти губы. Потянул за заколку на затылке, распуская золотисто-каштановый водопад, зарылся в него пятерней, и меня сорвало — к себе дернул, чтобы в губы впиться с хриплым стоном. И взвиться в триумфальном восторге от того, как дико она отвечает, захлебываясь судорожными вдохами, и лихорадочно гладит меня по волосам. Больно гладит, сжимает их в кулаках, чтоб не оторвался, а потом сама отстранилась, хочет что-то сказать, а я опять привлек к себе за затылок и впился в губы губами, проталкивая язык глубоко в ее горячий рот, наслаждаясь запахом дыхания и мысленно уже вдираясь в ее тело вздыбленным членом. Минуты ожидания нирваны глубже и мощнее самого яркого экстаза. Ментальный взрыв наслаждения.

От одного предвкушения по телу проходят волны неконтролируемого кайфа. Схватил ее за ягодицы, впечатывая в себя, давая почувствовать, что творится со мной из-за нее, поднимая ногу, перехватив под коленом, заставляя обвить мое бедро и поднимаясь ладонью под шелк юбки, по кружеву чулка, цепляя кожу над ним кончиками пальцев. Не переставая, целовать, как обезумевший, сжирать ее дыхание и толкаться членом вверх, туда, где полоска трусиков соприкасается с ширинкой. От трения о жесткую материю штанов сводит спазмами головку. Прижал Незнакомку к стене, задыхаясь, рыча ей в губы, кусая то нижнюю, то верхнюю, втягивая в рот, скользя голодными ударами языка по небу, по деснам и снова сплетая с ее языком. Сминая грудь через тонкую шелковую материю и сильно сдавливая соски, так, чтоб вскрикнула от боли, подстегивая мое безумие… Отодвигая трусики в сторону, пальцами прошелся между мокрыми горячими нижними губами, потирая влажную шелковистую дырочку и глотая первые стоны Незнакомки, входя средним и указательным пальцами сбоку и отыскивая большим клитор, не переставая целовать, не отпуская ее рот ни на секунду, вгрызаясь в него, чтобы глотать стоны и мычание от каждого толчка моих пальцев. Какая узкая и горячая. Кипяток. Огненный кипяток. И снова пройтись вверх и вниз, размазывая влагу, отпустить ее губы красные и опухшие, обвести их языком, находя подушками пальцев пульсирующий клитор и растирая его круговыми движениями, ныряя в тесную глубину и снова наружу, набрасываясь опять на ее рот, вторя движениям пальцев, и меня трясет от ощущения ее плоти изнутри и дикого желания почувствовать стенки лона членом. Чтоб сдавила спазмами оргазма. Безумие и похоть захлестывают сумасшествием. И я толкаюсь в ее мякоть уже тремя сильно, остервенело так, как и возьму ее членом. Глубоко, на всю длину, проворачивая вокруг и снова резкими толчками, чувствуя, как течет мне на пальцы.

Не переставая, насилую ее рот, раскрывая его шире яростными толчками языка и укусами за губы, в такой же лихорадке юбку на бедра, одной рукой удерживаю ее, а второй дергаю змейку ширинки, голодными поцелуями вниз по шее, кусая, прихватывая нежную кожу, глотая запах, и меня ведет от него, как конченого наркомана. Сжал член ладонью, направляя в нее, опускаясь губами еще ниже, чтобы вцепиться в сосок и сильно втянуть в рот, одновременно одним движением насадив ее на свой вздыбленный и твердый до боли член. Заорал от ощущения плоти вокруг ствола, от ощущения этой бархатистости, и моя чувствительность повышена до предела, потому что никогда еще так не хотел женщину. Никогда не чувствовал себя голодным до такой степени, что готов обгладывать с нее кожу отметинами и укусами.

— Бляяяядь, — с выдохом и снова на ее губы, чтобы проглотить и ее стон, сжимая горло ладонью, а второй рукой удерживая ногу под коленом. Первый толчок, от которого в глазах потемнело.

Останавливаюсь, чтоб тут же не кончить от того, какая горячая и тугая ее плоть. И от понимания, что она такая же озверевшая, сносит все планки. Начинаю остервенело в нее долбиться, сжимая ладонями грудь и толкаясь языком в ее рот так же сильно, как и членом в плоть. Просунул руку между нашими телами и надавил на клитор, обхватил пальцами, перекатывая, и тут же свои же пальцы в рот — от вкуса ее возбуждения зарычал, глядя ей в глаза, сатанея от того, какие они сейчас насыщенно медовые. Бездна, мать ее. Моя личная бездна похоти и безумия.

Бешено двигаясь в ней и чувствуя, что я сейчас кончу. И под гортанный стон разочарования выйти из нее, пытаясь отдышаться.

— Так быстро? — взгляд затянут поволокой, и опухшие губы приоткрыты ровно настолько, что я вижу белоснежный ряд маленьких зубов. — Ты мне льстишь, мент?

— Сучкааа, — прямо в губы и снова пальцами в нее, так, чтоб голову запрокинула, кусая до крови нижнюю губу и прижимаясь к ее бедру до боли возбужденным членом. Толкнулся пальцами еще глубже и сам закатил глаза представляя, как вобьюсь туда снова членом. Чуть позже… после того, как покричит для меня.

Дряяяянь. Какая же ты дрянь. Ты ведь специально доводила меня до этого безумия, до этой одержимости. Сожми мои пальцы посильнее. И словно в ответ на мои мысли, она сжимает их. И я лечу в нирвану от адского желания опять войти в ее тело. Но еще больше мне хочется узнать, какая она на вкус. И от одной мысли об этом сводит скулы. Прихватил под поясницу и навзничь на пол, ноги наверх, к груди.

— Олееег, — мое имя ее голосом, вот этим, прерывающимся и жалобным, настолько жалобным, что кажется, она плачет. Пытается стиснуть колени вместе, но я рывком развожу их в стороны.

— Тсссс, расслабься, я хочу узнать, какая ты на вкус.

Твою ж мать она красивая везде. Каждая часть ее тела восхитительна. Словно ее вылепили аккуратно и с такой же бешеной страстью, с которой желаю ее я. С раболепным поклонением. Стараясь отдышаться, пройтись кончиком языка по всей сладости ее плоти.

Раздвигая пальцами обеих рук мокрые складочки, обнажая клитор полностью, чтобы жадно обхватить губами, наброситься и втянуть пульсирующий узелок в рот. Сильно втянуть, удерживая плоть до боли раскрытой и ударяя языком, скользя им от мокрой дырочки вверх, дрожа и отплясывая на самой вершинке, рыча от возбуждения и потираясь членом о ковер, чувствуя, что сейчас спущу в штаны, едва она кончит мне на язык.

Но ее первый подаренный мне оргазм оказался намного вкуснее, чем я мог себе представить… Как же естественно и мощно она кончает… нет, не кончает — она в агонии. Она вся дрожит и выгибается в сладких конвульсиях, красивая до безумия, сладкая до боли в скулах и покалывания кончика языка, которым я все еще дразню ее плоть, уже спустившись вниз к сочащейся дырочке, вылизывая каждую каплю, поддевая клитор так, чтоб она дернулась от чувствительности мне навстречу и от невыносимости рывком наверх, переворачиваю на живот и за поясницу к себе, пристраиваясь к все еще вздрагивающей плоти головкой члена и с воплем бешеного наслаждения погружаясь внутрь, придавливая ее голову к ковру, пружиня на ногах, на полусогнутых, входя в нее поршнем и ударяясь пахом о шелковистые ягодицы. Как же крепко она меня сжимает изнутри, и я не продержусь долго. Это слишком туго, как в сильно сжатом кулаке.