Лиз Тайнер - Дама сердца

У издателя буквально челюсть упала, и только тут Лили осознала, что он ничего не знал о герцоге. Он принес ей извинения. Он был таким любезным…

Но уже в следующем выпуске появилось упоминание о самом младшем сыне герцога, внебрачном ребенке. И Лили поняла. Поняла, что это была ее ошибка. Она лишь хотела, чтобы издатель оставил в покое ее семью, но разозлилась и невольно предала герцогиню и Эджворта. Этих двух редких людей в светском обществе, которые относились к ней с уважением. Которые были так добры!

Эдж пронзил ее взглядом. Лили прекрасно знала это чувство – словно хищная птица подхватила ее с земли, вонзая когти в мягкую кожу, и стремительно понесла в свое гнездо, чтобы разодрать плоть на мелкие кусочки.

– Я не могу стереть то, что сделала, – промолвила Лили.

Эдж стоял у окна. Он задумчиво соскреб ногтем каплю новой краски со стекла и повернулся к ней.

– Когда мы были детьми, ты вела себя так, словно испытывала ко мне теплые чувства. Словно ты любила меня, – произнес он. – Ты, казалось, не понимала, что я был не такой, как остальные.

– Я была от тебя в восторге. Восхищалась твоей идеальной семьей. Громадным садом, отделенным от моего неидеального двора. И все же позже я узнала, что моя семья была гораздо честнее с внешним миром, чем твой отец.

– Когда мой отец совершил глупость, ты показала это всему миру.

– Скрывать было бы лучше?

– Лучше было бы поступить правильно. Но ты наотрез отказалась идти по этой дорожке, когда поговорила с издателем и разрушила мою семью.

– Семью разрушил твой отец.

– Нет. – Эдж вложил всю свою силу в это тихое слово. – Наша семья, может быть, и не была идеальной, но мы оставались одной семьей, пока эти сплетни не вломились в наши жизни – а заодно и в дома всех, кто нас знал, и многих, кто не знал.

– Мои родители не прятались за видимостью благополучия.

– Для меня это не было видимостью. И ошибка моего отца не умаляет твоей вины. Мой отец умер, когда нас разделяла трещина, и это уже не исправить – никогда. Я подойду к своему смертному одру с осознанием того, что наши последние слова были горькими.

– Обман допустил твой отец, газетная заметка ни при чем.

– От души благодарю тебя за это. Но это не меняет того, что ты сделала.

– Нет.

– Ты намеренно разрушила мою семью. – Эдж подошел к ней, и его глаза засверкали невиданным ею доселе ярким светом.

– Не намеренно.

– Ты не могла сделать больно ему, не сделав больно нам. А больше всех от этой боли страдала мама. Женщина, которая множество раз приглашала тебя на чай.

– Как ты мог знать об этом, если все время закрывал глаза на происходящее? Когда ты тем летом уехал к семье, в загородное имение, твой отец остался в городе и проводил с подругой моей матери дни напролет. Я узнала это, потому что меня отправили сюда, и за все время он не появился здесь ни разу.

– Я действительно не знал. Могу тебя заверить, он скрывал это от нас.

Досадуя, Лили отвернулась и увидела, что дверь открыта. Интересно, много ли из их разговора достигло чужих ушей? Обычная помолвка превратила друзей во врагов.

– Ты верил лжи, потому что старательно закрывал свои глаза и уши. Слуги наверняка все знали.

Он покачал головой:

– Нет. Слуги не знали.

Лили повернулась к Эджу и помолчала, пытаясь вникнуть в смысл его слов.

– Он говорил, что часто оставался в клубе, пока мы были в отъезде, – пояснил Эдж. – Слуги, видимо, считали, что он там.

– Похоже на то.

Эдж глубоко вздохнул:

– Он утверждал, что был в клубе. Потому что дома без нас ему было так одиноко…

– По-моему, ему действительно не нравилось оставаться одному.

Его взгляд был равносилен удару.

– Представить себе не могу, как ты могла смотреть в глаза моей матери.

– Никто ведь не переживал, глядя на меня, когда опрометчивые поступки моей матери были у всех на устах. Все спокойно смотрели мне в глаза, вскидывали подбородки или носы, показывая на меня, и поглядывали искоса.

– Я никогда так к тебе не относился. Никогда.

– Нет. Твой нос уже был задран вверх, ведь ты был наследником. Ты задирал нос перед каждым, а я в твоих глазах ничем не отличалась от всех этих людей вокруг тебя. У меня была игра – попробовать отвлечь тебя от непростой участи наследника. И, казалось, тебе это нравилось. Казалось, тебе даже нравлюсь я. И я считала тебя особенным не из-за твоего происхождения, а из-за того, каким ты был.

– Я должен был исполнять свою роль, и я знал это.

Их взгляды столкнулись.

– Ты делал то, что должен был, – сказала Лили. – Всегда. Всегда! Спасая бумажного змея маленькой девочки. Отправляя девочек обратно к их гувернантке. Занимаясь своими уроками. Всегда такой правильный! – Она отвернулась, продолжив: – Я считала тебя чуть ли не святым. Тем, кто мог проходить мимо нас с любезным поклоном по пути к своим великим делам. Кто мог парить в одиночестве в высоченных облаках. Я верила тебе больше, чем кому бы то ни было. Точно так же, как ты сам в это верил. И веришь.

– У меня не было выбора. Я не мог ошибиться в своем домашнем задании. Мне приходилось быть идеальным. Я не мог рисковать допустить оплошность, на которой потом меня могли бы поймать. Потому что если бы меня не учили превосходить других, как я смог бы стать лидером, роль которого мне предназначали? Даже в клубах я не мог выпить больше двух бокалов. Я не мог сделать ничего, о чем остальные потом могли бы помнить и говорить. Я должен был выполнять свою задачу – быть будущим Эджвортом. – Он высоко вскинул руку и сжал ее в кулак. – И ты знаешь, что случилось. Мой отец где-то пропадал, позоря наше имя, пока я делал именно то, что он мне наказал.

– Но ты винишь во всем меня.

Он взглянул Лили в глаза:

– Только в той публикации. Всю свою жизнь я мирился с тем, что не мог ругаться, пропустить лишний бокальчик или вести себя не в полном соответствии с правилами хорошего тона, если только не оставался один в своей комнате. Я поддерживал значимость нашего имени. А ты запятнала его грязью. – Он подошел ближе. – Я хотел быть таким же, как мой отец. И было бы неплохо, если бы я чуть дольше мог верить, что старый герцог не жил во лжи. Но даже если бы я понял, что он изменяет моей матери, я не стал бы причинять ей боль этим признанием. Я не стал бы выставлять это напоказ, чтобы остальные судили нас. Люди должны уважать своих лидеров. Это укрепляет способность людей не сомневаться в правильности решений. Люди должны в это верить. Они работают весь день, и у них нет лишнего времени, чтобы изучать каждый закон или каждое решение, которые могут обречь их на голод или накормить до отвала.

Вместо ответа Лили вскинула брови.

– Я узнал, как дорого обходятся ошибки, когда отослал ту женщину и ее ребенка, – признался Эдж.

– Ты не должен был этого делать.

– В то время я считал, что так нужно. И это не уладило ничего. Ничего. Я хотел объединить эту герцогскую семью больше, чем в свое время – мой отец. И не мог ничего вернуть. – Он пощелкал пальцами. – Все ушло. Один тихий голос, напевший в нужные уши, и моя семья разрушилась.

– Ничего не изменилось. Кроме того, что ты обо всем узнал.

– Кроме того, что узнали все. Каждый, кто умел читать или слушать.

– Ты говорил, что твои братья были в курсе.

– Им сказал Фоксворти.

– Но он не сказал об этом тебе, как и они.

– Нет. Я должен был исполнять свой долг, и никто даже не мог открыть мне глаза на мою же семью. Они ни за что не сказали бы мне. Именно поэтому мне и требовалось узнать, каково это – быть обычным человеком. Я вдруг осознал, что невидимая стена отделяет меня от людей, которым я хочу служить.

– Ты – идеальный герцог. Слишком идеальный, чтобы слушать нечто несовершенное.

– Когда я чуть не умер, я осознал, что сделал недостаточно. Всю свою жизнь я лишь следовал по проторенной дорожке.

– Но ты ведь находил время, чтобы встречаться с Женевьевой.

– Да. Находил. Это тоже было запланировано. Раз в месяц. Я не мог уделять этому больше внимания, в противном случае я рисковал бы всерьез увлечься. У меня не было на это времени.

– И ты выбрал меня.

– Я умирал. А ты вдохнула в меня жизнь. Я лежал, приходя в себя после ожогов, и вспоминал, как однажды ты попросила меня поиграть с тобой в куклы. В куклы! Ты бросила в меня бисквитом, совершенно не заботясь, кем я был. И ты, должно быть, провела целый час, пытаясь запустить того бумажного змея мне в голову, прежде чем он в итоге зацепился за дерево. Ты даже как-то принесла горстку основательно помятой клубники, чтобы поделиться со мной, и я сказал тебе, что не хочу клубнику – но на самом деле я хотел. Никто и никогда не осмеливался предлагать мне нечто, приготовленное не самым тщательным образом. И да, я заметил маленькое сердце, нарисованное карандашом на скамье. То самое, со словами «Лев как птица пел» внутри. Я предвкушал момент, когда выйду в сад, чтобы заниматься своей учебой, потому что мог видеть написанные тобой слова. Даже когда они исчезли, я все равно их искал.

– А я и забыла о том сердце.

– Ты забыла о нем. Но ты хорошо помнила, как смотрел на тебя мой отец. И отомстила. – Он стал говорить медленнее, тщательно контролируя эмоции: – Не пойми меня неправильно. Я ни за что не отказался бы от права, данного мне по происхождению. Не продал бы его. У меня есть шанс изменить мир к лучшему. Это стоило потерянных удовольствий. Делать страну гораздо лучше – ради кузнеца, его семьи и дочери, которой у него никогда не было. И людей, втоптавших мое имя в самую отвратительную грязь. – Он направился к двери, старательно держась от Лили на почтенном расстоянии и изъясняясь своим идеальным, спокойным тоном: – Я пришел, чтобы сказать тебе, что помолвка разорвана. Я знаю, в обычных обстоятельствах мужчина не может принимать подобное решение, но в данном случае я отбрасываю ненужные приличия и поступаю так, как хочу.

А потом он ушел.

Эдж направился в свою спальню. Его предали. Лили вырвала самое сердце его семьи, обрекла его мать на нестерпимые страдания и довела его отца до холодной могилы.

Она доставила несказанное удовольствие людям, которые недолюбливали его семью.

Его отец поступил неправильно. Эдж нисколько не сомневался в этом. Но Лили словно взяла неправильный поступок, превратила его в стрелу, заточив наконечник, и вонзила во всех людей, которых любил Эдж. В каждого. Без исключения.

Он узнал, что его братья и друзья скрывали от него правду, но ожидал, что Лили поступит иначе. Она пострадала от обмана собственной матери точно так же, как Эдж – от обмана своего отца.

Но она ничем не отличалась от остальных, разве что была гораздо несправедливее.

Теперь Эдж смотрел на Лили через призму ее обмана. Она была в курсе все это время. Она, Лили.

Его мать частенько приглашала ее на чай, и Лили приходила, осознавая, что разрушила брак ни в чем не повинной женщины.

И он впустил Лили в свой дом, пригласил ее в свою постель и бросил свое сердце к ее ногам. Он хотел, чтобы Лили родила ему детей. Носила его имя. Была с ним рядом. Он хотел шептать ей нежности по ночам, хотел, чтобы они облегчали боль друг друга ласками. Хотел, чтобы они были частичками друг друга.

И, подобно всем остальным людям, которые знали о любовнице его отца и не сказали ему, у Лили был свой собственный секрет – те мгновения, которые она провела в его доме.

Он обязательно найдет способ забыть, что когда-то вообще ее знал.

Голос Эбигейл заполнил пустоту гостиной. Их мать ушла, едва притронувшись к еде. Она не произнесла почти ни слова.

Лили уставилась на лимонный пирог, который никак не могла доесть. Она успела попробовать лишь кусочек кулинарного творения, которое по текстуре и аромату напоминало клей из сливок, посыпанный мелкими древесными опилками.

Сейчас Лили могла думать только о том, как много лет назад украла карандаш со стола своего отца, отправилась к скамье и написала там буквы, которым ее обучила гувернантка. Лили уже знала, как нарисовать сердце. И научиться писать имя «Лили» было гораздо проще, чем слова «Лев как птица пел». Лили думала, что это и есть настоящее имя Эджа – и самое великолепное имя, которое она когда-либо слышала. Гувернантка хихикала, когда учила Лили этим буквам, но той было все равно. И тогда гувернантка напомнила Лили о ее собственном сомнительном происхождении и заметила, что герцоги не обращают внимания на маленьких девочек, чья кровь намного уступает в благородстве крови прислуги.

А однажды гувернантка дернула Эбигейл за волосы, и той пришлось ходить с основательно поредевшей прической.

Лили много думала об этом накануне ночью, пытаясь заснуть. Она вспоминала, что как-то ее мать уволила хорошую повариху и указала на дверь камеристке.

Лили знала: мать, может быть, и не обратила бы внимания на то, как горничная дернула Эбигейл за волосы, но она никогда бы не пропустила ни слова о более низком, чем у прислуги, происхождении.