Его хозяин еще больше запутал дело, сказав небрежно:

– Мы не хотим сегодня никакого чая, Сметхерст. Можешь принести бутылку бренди.

– Очень хорошо, сэр, – неодобрительно отозвался тот.

Ричард настолько пришел в себя, что подмигнул Верни, и, как только старик закрыл за собой дверь, оба, словно школьники, разразились сдавленным смехом, что сразу разрядило обстановку.

Несколько минут спустя, прихлебывая свой бренди, Верни уже был в состоянии спросить:

– Где ты впервые встретил Джулию?

– Я нашел ее стоящей на Батской дороге 2 июня 1808 года, и выглядела она как замученный ангел. Что, это еще ужаснее, чем ты предполагал? Нет, нет, все совершенно прилично, потому что с нею был отец, и он был очень болен – он умер месяц спустя.

– Он был священником, не так ли?

– Совершенно верно, хотя прихода у него никогда не было. Он имел личные средства и всю свою жизнь занимался историей. Он опубликовал пару книг и был членом нескольких ученых обществ. Они жили под Скарборо, полагаю, что очень хорошо. Мистер Джонсон был ученым, но не отшельником, и они любили развлечения. Джулия была его единственным ребенком. Ее мать умерла, когда Джулии минуло семнадцать, и с тех пор она стала в доме отца хозяйкой и домоправительницей. Они прожили таким образом примерно пять лет, когда мистера Джонсона хватил апоплексический удар. Физические признаки болезни быстро прошли, но через некоторое время Джулия осознала, что ум ее, отца повредился самым несчастным образом: он стал совершенно ненадежен в отношении денег. Он пустился в дикие спекуляции, покупал собственность, влезал в долги... Джулия пыталась сдерживать его, но он не хотел ничего слышать. Он стал очень вспыльчив и перессорился со всеми своими старыми друзьями, которые старались его образумить, и сошелся с людьми, которые бессовестно эксплуатировали его глупость. В конце концов дело приняло такой оборота, что Джулию предупредили, чтобы она забрала из дома все ценное, потому что вот-вот должны нагрянуть кредиторы. Она продала драгоценности своей матери, наняла почтовую карету и приехала вместе с отцом в Бат.

– Почему именно в Бат?

– Это обычная история: она слышала о каком-то чудо-докторе, который живет в Бате и занимается лечением таких больных, как ее отец. Она проделала утомительное путешествие со стариком. Он вел себя очень странно, хотя совсем не выглядел больным, поэтому у них то и дело возникали трудности. Когда я попался им на пути, в трех милях от Бата, он осыпал бранью почтовых мальчишек, обвиняя их в том, что они пытались украсть его чемодан, и даже отколошматил одного из них палкой. Должен признать, – сказал Ричард, потянувшись к графину, – во всем этом было что-то комичное, если бы не выражение отчаяния в глазах Джулии... Итак, я предложил свою помощь и преуспел в умиротворении почтовых мальчишек. Выяснив, где они собираются остановиться, я поехал с ними в дом на Беафор-сквер, куда Джулия написала заранее с намерением его снять. И хорошо поступил, потому что мистер Джонсон немедленно оскорбил домовладелицу, и, если бы я не оказал небольшое давление – я самым вульгарным образом пустил в ход свой цветистый титул, – сомневаюсь, чтобы хозяйка их приняла. Я чувствовал себя настолько озабоченным их делами, что вернулся через неделю узнать, как они устроились. Старик был теперь сильно болен, у него случился еще один приступ, и Джулия нянчилась с ним днем и ночью без отдыха. Я посоветовал ей нанять женщину в помощь, но она разразилась слезами и сказала, что не может себе этого позволить. Именно тогда она и рассказала мне всю их историю. Она была очень предана своему отцу, который был человеком огромных способностей и высокого положения в обществе. Боль, вызванная ужасными переменами, которые в нем произошли, была почти невыносима. Я предположил, что мы оба мучаемся сходными муками, потому что я тоже... – Ричард неожиданно замолчал, и Верни закончил предложение за него:

– Ты тоже имел на руках тяжелого больного. Я никогда не слышал, чтобы ты обронил хоть слово о своем положении, хотя все мы знаем, что последние несколько лет ты вел ужасную жизнь.

– Моя бедная маленькая Кэт, – мягко сказал Ричард. – Она не была создана для того, чтобы выносить тяготы бедствий. У некоторых людей нет на это сил.

Верни вспомнил Кэтрин, тонкую и болезненную, ее привлекательность покинула ее, и она лежала на софе, непрерывно жалуясь: никто не знает, каким мучениям она подвергается, ее жуткие головные боли, ее нервические сердцебиения, никто никогда не подойдет к ней, они все такие эгоисты, и Ричард – самый большой из всех. Что бы он ни делал для нее, она никогда не бывала довольна. Ричард принимал все это с самым примерным терпением, сидел часами рядом с ней, с юмором относился к ее ворчливым требованиям, читал ей, пытался пробудить в ней интерес к чему-либо, кроме ее собственного здоровья. Он был, должно быть, совершенством среди мужей. И какое имеет значение, что в это же самое время он ездил в Бат навещать Джулию?

– По милости Божьей после второго приступа Генри Джонсон прожил недолго, – продолжал Ричард. – Затем встал вопрос: что будет с Джулией? У нее осталось немного денег, и она боялась, что все оставшееся, чем они владели, достанется кредиторам. Однако, как я понял, сам дом являлся частью приданого ее матери и должен был отойти Джулии. Она не хотела иметь дела со стряпчим своего отца, который был одним из его самых алчных кредиторов, поэтому я убедил ее попросить Ковердейла заняться юридической стороной дела. Я знал, что он должным образом проследит за тем, чтобы Джулия получила все, что ей причитается.

Я также убедил ее оставаться в Бате, только не на Беафор-сквер, где в середине лета очень шумно и нечем дышать, – я нашел ей приятный домик в Уидкомбе, где она могла бы отдохнуть и прийти в себя. Она была очень одинока, и у меня вошло в привычку довольно часто навещать ее. Я как раз был избран в комитет Бата и в Западное общество и занимался делами землевладельцев и фермеров в Уилтшире и Сомерсете, так что мог часто наезжать в Бат. Конечно, я не должен был встречаться с нею. Я вел себя греховно и безответственно.

– Я так не думаю, – возразил Верни. – Ты пытался помочь ей. Ты же не знал, как все это обернется.

– Не знал? Может быть, и нет. Но с того дня, как она переехала в Уидкомб-Крисчент, я стал очень осмотрительным. Я сказал Джулии, что нам лучше притвориться кузенами, и всегда приходил в тот дом пешком – чтобы никто не узнал герб на моей коляске.

– Ну что ж, это было резонно, ты же не хотел, чтобы пошли пересуды. Миссис Сэттл приняла все за чистую монету. Она полагала, что у тебя очень туго с деньгами.

– О, ты виделся со старушкой Сэттл, не так ли? Что еще она сказала?

Одна вещь, которую она сказала, вспыхнула в памяти Верни с шокирующей ясностью. Торопливо изгнав из головы языческие образы, он принялся вспоминать более подходящее к случаю.

– Она сказала, что ты – джентльмен и можешь вскружить голову любой девушке, несмотря на свою бедность. Боюсь, твой портной не произвел на нее большого впечатления.

Ричард мог явиться в Уидкомб-Крисчент пешком, но он, разумеется, не мог специально переодеваться, и было интересно узнать, какой эффект производили его франтовские куртка и панталоны, их строгость и изысканная простота линий, и полное отсутствие щегольства и модных жилетов.

– Я никогда не был одним из этих денди с Милсом-стрит. – В глазах Ричарда промелькнула веселая искорка, и Верни оставалось только гадать, о чем это он вспомнил. – Мы были очень счастливы, – сказал сэр Ричард. – Поначалу. Сильную и долгую страсть порою можно сравнить с чем-то вроде безумия, но это – неудачная аналогия. Ты живешь в мире, которым правит прекрасное и упорядоченное здравомыслие, оно словно музыка сфер. Но когда ты пытаешься примирить это здравомыслие с внешним миром, тогда-то ты и становишься безумцем. Джулия в глубине души очень добра и серьезна, ее преследовала мысль, как дурно мы поступаем с Кэтрин, и мне нечего было возразить – впрочем, не стоит говорить об этом, словом, мы решили расстаться.

– Миссис Сэттл думала, что вы ссорились из-за денег.

– Так оно и было. Я хотел кое-что купить для нее, но она мне не разрешала. К счастью, Ковердейл успешно разобрался с делами старого Джонсона. Джулия решила уехать и поселиться вместе со своей подругой миссис Уильямс, у которой был свой дом в Чешире. Возвращаться в Сарборо она не хотела.

Мы простились. Это было в феврале, два года назад, мы знали друг друга восемь месяцев и шесть из них были любовниками. Я вернулся сюда и посмотрел в глаза своим бедам. Мне хотелось уйти из дома одному, с собакой и устроить себе «несчастный случай». Но дети нуждались во мне, во мне по-своему нуждалась и бедняжка Кэтрин, поэтому я просто время от времени стал упражняться в стрельбе. Я пообещал Джулии не писать ей и не рассчитывал увидеть ее снова.

И никто из нас не рассчитывал, думал Верни, изумляясь силе духа своего брата. Он выполнял свои обязательства так хорошо, что никто не мог усомниться в искренности его горя десять месяцев спустя, когда Кэтрин умерла от сыпного тифа, которым она заразилась от одной из горничных. Болезнь оказалась фатальной для ее хрупкой конституции. И, конечно же, его горе было искренним: когда-то брат был счастлив с Кэтрин, и он был страстной натурой, способной горячо любить и искренне сочувствовать, даже если...

– Полагаю, смерть Кэтрин все изменила?

– Я нарушил свое обещание и написал Джулии через неделю после похорон. Я просил ее выйти за меня замуж, как только окончится траур. Поначалу она отказалась: у нее была уйма смехотворных соображений насчет того, почему она не должна выходить за меня, мне потребовался целый год, чтобы избавить ее от них. Когда она, наконец, согласилась, у нас все еще оставалась одна проблема: нужно было решить, когда и как мы встретимся и полюбим друг друга.

– Не понимаю, в чем тут проблема.

– Не понимаешь? Вспомни, что наша прошлая связь была смертельно опасным секретом, что мы жили в разных частях королевства и что у нас не было ни одного общего знакомого! Полагаю, мы могли бы организовать «случайную» встречу где-нибудь на балу или на водах. Но это было не то. Ты должен понимать: одной из главных моих целей было, чтобы Джулию приняли Китти и Хлоя. Если бы они оказались неспособны полюбить или хотя бы уважать мою вторую жену, я думаю, это оказало бы серьезное негативное влияние на характер каждой, хотя и по-разному.

Верни хранил молчания, размышляя над тем, как человек их положения в обществе вообще может встретить свою будущую жену. Очень часто будущие пары знакомы всю свою жизнь; дочь соседей, сестра одного из его друзей или подруга одной из его сестер, – вероятно, это и есть самое распространенное решение. И если вы принадлежите к подобающему кругу, всегда имеются деревенские домашние вечера и лондонские балы, где хозяйки всеми способами стараются ввести молодых леди в орбиту подходящих женихов. Только, похоже, Джулия не была знакома ни с одной из таких хозяек, и для нее было невозможно войти в замкнутый мир без подходящих благодетелей. Деревенское соседство, вероятно, было единственной возможностью людям хорошего воспитания встречаться естественно и свободно, даже если они принадлежали к разным мирам, при этом представлялись самые широкие перспективы для неравных браков. И вправду, было бы странно, если бы Ричард вдруг отправился в Чешир, но для Джулии приехать в Уордли, когда Белл-коттедж стоял пустым, – вполне возможный вариант.

– А вся эта чепуха о матери Боуера, я полагаю, в ней не было ни слова правды?

– Боюсь, это была часть плана – чтобы Джулия была принята нашим обществом. Мы знали, что с Боуером невозможно связаться, так что это нам показалось достаточно безопасным.

– Вы намеренно сделали из нас дураков, – подвел итог Верни, впервые по-настоящему почувствовав обиду, припомнив несколько вводящих в заблуждение эпизодов, которые, если вспомнить о них сейчас, были действительно унизительны.

– Да, и мне очень жаль, – отвечал Ричард. – Пусть тебя утешит тот факт, что мы и из себя самих сделали дураков. Мы оказались плохими обманщиками: я слишком явно и слишком быстро выказал свою симпатию, тогда как Джулия скрывала свою так тщательно, что ты счел ее неискренней. Мы думали, что играем свои роли перед лицом недалекой аудитории, которую с легкостью можно будет убедить в чем угодно, но оказались перед публикой, которая может освистать пьесу и даже вспрыгнуть на сцену, чтобы принять участие в спектакле.

– Например, Луиза?

– И ты тоже, Верни. На балу в Саутбери, когда собирался танцевать с Джулией весь вечер.

«Таково мое счастье, – с горечью подумал Верни, – волочиться за девушкой, которая тайно обручена с моим братом».

– Ну, меня не интересовало тогда, нравится тебе это или нет, – надменно заявил он. – То есть... как говорится... у меня не было серьезных намерений.

– Я понимаю, – произнес новый Ричард, которого Верни до этого времени не знал. – Ты просто хотел немного пофлиртовать с девушкой, достаточно взрослой, чтобы отличить серьезные намерения от пустых проказ. Но я оказался жутким ревнивцем и при этом сам поставил Джулию в неловкое положение. Ей хотелось понравиться тебе, будущему зятю, но когда я указал ей, что ты можешь в нее влюбиться, ее отношение к тебе сразу изменилось, и, конечно, ты начал думать, что она – расчетливая интриганка. Но нам вовсе не нравился этот двойной обман, потому мы и поторопились сократить этот период притворного ухаживания, хотя и понимали, что все будут качать головами и говорить, что меня околдовали. Нам хотелось поскорее исправить наши ошибки, но тут Луиза вытащила на свет божий Хенчмана.