Викторьен Соссэ - Дневник кушетки

– Но, однако, она вошла сюда! – вопил обманутый муж, взбешенный тем, что еще не уверился в своем несчастье.

– Ты глуп, Люрси, – сказал мой хозяин. – Ты полагал, что тебе наставили рога; теперь ты имеешь доказательство, что этого нет, и вместо того, чтобы быть в восторге, ты продолжаешь ныть. Тебе уже, видно, очень хочется, чтобы это было.

– Я видал, как Валентина вошла в этот дом.

– Здесь около сорока квартир; почему же ты хочешь, чтобы она была у меня? Не представляешь ли ты себе, что я единственный мужчина после тебя, который может нравиться твоей жене? Это мне очень льстит. Господа, я думаю, что ваша миссия окончена. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы согласились удалиться. Я сегодня не дома обедаю; уже половина пятого, а я очень долго одеваюсь… Мне нужно хорошенько принарядиться, я обедаю у одной графини.

– Извините меня, сударь, – сказал комиссар, – если я причинил вам неприятности. Обязанность заставляет должностных лиц повиноваться мужьям в опасности.

– Я понимаю и вполне вам сочувствую, господин комиссар. Что же касается тебя, Люрси, то остерегайся, я тебя ненавижу, я тебя презираю, ты еще услышишь обо мне.

Он проводил их до двери, но вдруг какая-то идея пришла ему вдруг в голову.

Все уже почти спустились по лестнице, когда он позвал:

– Господин комиссар, подымитесь, пожалуйста, еще раз по этой лестнице. Я бы вам хотел рассказать о покушении на кражу, жертвой которой я недавно сделался по милости судебного пристава Сусебрика. На две минуты только.

Комиссар вернулся один.

– Стаканчик портвейну, господин комиссар? И поговорим по-дружески. Вы прекрасный человек, я вас очень уважаю.

Перед ними стояло три стакана портвейна.

– Как вы думаете, ведь мой друг Люрси заслуживает того, чтобы я его сделал рогоносцем?

– О! конечно! – воскликнул любезный комиссар.

– Ну и хорошо, что вы так посоветовали: если Бог, т. е. Валентина, этого захочет, то это будет. Ты хочешь, Валентина? – крикнул он.

– Да, – раздался из-под кресла голос.

Комиссар вскочил.

– Позвольте мне представить вас очаровательнейшей в мире женщине, – сказал мой хозяин. – Но закройте глаза, не глядите. Не пытайтесь открыть моего тайного места.

Комиссар не сплоховал.

Мой хозяин приподнял кресло; из-под него показалась во всем блеске своей помятой красоты Валентина.

– О! У меня судороги в ногах, – просто сказала она. Мой хозяин представил их друг другу.

– Откуда вы пришли, мадам? – воскликнул комиссар.

– Ах, сударь, и не говорите об этом. Это мой секрет. Но если мой супруг прибегнет еще раз к вашей помощи, то действуйте быстрее. Что было бы, если бы у меня судороги начались на пять минут раньше!..

Комиссар поклялся всеми святыми, что в следующий раз он постарается.

Когда он ушел, Люрси тут же стал рогоносцем. А мой хозяин и Валентина были очень счастливы по этому поводу.

Сочельник. Около полуночи мой хозяин и его милая подруга, красивая дама с карими глазами, вернулись из театра. Холодный ужин дожидался их в столовой.

Говорят, что когда люди устают лгать, они начинают особенно задирать нос, говоря правду. У моего хозяина разгладились морщины на лбу, бороздившие его в продолжение нескольких недель. Его дорогая подруга напевала арию из оперетки и с изящной неловкостью старалась изобразить па из балета, теряя шпильки, которыми держалась шляпа на ее длинных шелковистых волосах. Занавеси были на всех окнах спущены. Какая-то благотворная связь существовала между ними и согревалась, подобно нам, огнем, горевшим в камине.

В то время, как мой хозяин заканчивал последние приготовления к ужину, его подруга облачилась в пеньюар и распустила по плечам волосы. Она была счастлива ужинать в том же самом костюме, что и девять лет тому назад. Этот ужин был своего рода празднованием годовщины. Десятый год их связи начался несколько недель тому назад… Девять лет!

Они сели за стол. Весело вылетела пробка из бутылки с шампанским.

– Я так довольна, что мы решили здесь ужинать, – сказала она. – Здесь хорошо, в этой трущобе. И потом, я так счастлива, что ни одна женщина не переступила этого порога и что эта святыня не была никем осквернена; я здесь постоянно вдыхаю свои духи, запах, который я оставила в этой комнате с первого же раза, как вошла сюда… Ах! Вознаградит ли моя любовь в достаточной степени всю твою верность, все уважение, питаемое тобой к женщине, которую ты называешь «твоей феей с карими глазами»?

Конечно, я не могла знать, что почувствовал мой хозяин при этих словах, но я бы не удивилась, если бы тайные рыдания потрясли все его могучее тело.

Но она не дала ему времени долго останавливаться на сожалениях.

– Я тебя люблю всем сердцем. Я хочу быть связана с тобой в продолжение всей моей жизни. Если бы ты знал, как велика моя благодарность! Начиная с нашего первого поцелуя, ты мне не доставил ни одной неприятности, даже самой пустой. Всегда ты любезен, услужлив, предупредителен и добр. Ты меня сделал счастливейшей из женщин. Я тебя люблю всей душой! Если злые завистники и пытались убедить меня, что не существует мужчин, не обманывающих своих любовниц, то я не хотела верить им. Если другие советовали мне шпионить за тобой, я не хотела внимать их мерзким советам. Я доверяю тебе и всегда хочу доверять тебе.

Она поднялась с бокалом шампанского в руках:

– Я пью за нашу любовь и даю обет до конца своей жизни ужинать под Рождество только с тобой вдвоем!

Затем я услышала поцелуи, поцелуи и еще поцелуи…

– Я хочу опьянеть! – сказала очаровательная женщина. – Да, я хочу опьянеть, чтобы у меня вскружилась голова, чтобы на меня напало безумие! В эту ночь я готова удовлетворить все капризы моего возлюбленного. Все будет прекрасно!

Некоторое время спустя, поддерживаемая под руку моим хозяином, она вошла в комнату. Она смеялась, она была пьяна. Тихо он раздел ее, снял ботинки, черные шелковые чулки, а она напевала. Он уложил ее в постель; она все напевала. Вдруг она потребовала, чтобы ее ботинки были спрятаны в камин и туда был положен рождественский подарок. Мой хозяин повиновался ей.

Он вложил в один башмак футляр с браслетом, украшенным жемчугом и драгоценными камнями, а потом возвратился к своей подруге, которая уже заснула, как маленькая девочка, которая очень много смеялась, пела, плясала, болтала и вконец утомилась.

Она слегка приподнялась.

– Я сплю, – прошептала она. – Это все шампанское… Дай мне заснуть на десять минут… А потом… После это пройдет… Я сплю… Поцелуй меня.

Она протянула ему губы и положила на плечо друга свою красивую головку с распущенными волосами, выделяющуюся из массы кружев и батиста.

Однако они не так скоро заснули. Я в своем углу долго слышала вздохи, поцелуи, нежности, где все перемешалось – и радость, и счастье, и страсть.

Проснувшись на другой день Рождества, дама с карими глазами нашла в своем башмаке браслет, который принес ей маленький Дух, и, после целого потока ласковых слов, она ушла. Она не могла оставаться у моего хозяина целый день, так как должна была посвятить его семье.

Было ясно, что мой хозяин чем-то озабочен. Я не знала его забот: никто не поверяет своих дел кушетке. Тем не менее я его настолько хорошо знала, что догадывалась, что нужно ждать сюрприза.

Около трех часов, когда уже стало темнеть – дни на Рождество очень коротки, – прислуга ввела посетительницу, лицо которой было покрыто густой вуалью. Я ее раньше не видела. Хозяин предложил ей маленький стул поближе к огню. Она села.

– Несколько минут мы будем не одни. Постарайтесь согреть немного ваши озябшие ножки. Впрочем, я пойду предупредить прислугу, чтобы она ушла…

Молодая женщина не отвечала.

Через некоторое время он возвратился в комнату.

– Я к вашим услугам, – сказал он.

Тогда дама приподняла вуаль, сбросила с себя на кровать свое богатое меховое манто и, обратив к нему свое гневное лицо, заговорила:

– Вы меня недостойным образом обманули! Я решилась отомстить вам. Вы могли сделать меня своей любовницей, но я не из тех, которых надувают. Отвечайте! Я вас так же люблю, как и ненавижу; согласитесь ли вы бросить для меня ваших прежних любовниц? Вы мне клялись, что вы свободны! Согласны ли вы быть свободным для меня?

– Никогда в жизни! – воскликнул мой хозяин.

– Берегитесь! – закричала она, скрежеща зубами.

– Дорогая Габи, – сказал спокойно мой хозяин, – ты появилась в моей жизни как раз в тот момент, когда я так нуждался в такой женщине, как ты. В продолжение десяти или двенадцати лет я вел безобразную жизнь; мне теперь уже тридцать два года, и я обладал женщинами, которых больше всего желал; в моих объятиях были и такие, которых я вовсе не желал! Как много их было!.. Я уже разбит; я уже пресыщен. У меня большое отвращение к своему существованию. До сих пор я обманывал женщин, которые смеялись над моей ложью. Я в восторге, что ты являешься с идеей мести. Я тебя только тогда желал, только тогда любил, когда ты еще не была моей; как только я добился того, чего желал, я стал меньше любить тебя. Так уже я устроен. Если ты хочешь мстить мне, я тебя не стесню. Ты мне этим окажешь большую услугу. Если я принужден соединиться с тобой, то я лучше предпочитаю, чтобы ты убила меня. Это будет гораздо лучше. И потом, этот конец мне очень нравится. Я всегда любил романы. После того, как я столько прочел их, почему бы мне и не устроить один? Это будет так занимательно для хроники завтрашних газет. Я разорен; на мою мебель наложен арест на той неделе; я жду, что ее продадут; если ты пришла прекратить мою драгоценную жизнь, то я умру, унося с собой в могилу самые лучшие воспоминания о тебе. Есть у тебя револьвер?

– Да, есть, – сказала Габи.

– Хорошо! А серьезное ли это оружие? Женщины не особенно хорошо знакомы с ним. Я не хочу, чтобы ты не попала в меня… Я хочу, чтобы ты меня наповал убила… Покажи свой револьвер…

– Он в кармане моего манто.

– Можно мне осмотреть его?

– Да.

Мой хозяин достал револьвер. Это был маленький женский револьвер с перламутровой ручкой с серебряными инкрустациями и с маленькими гильзами.

– Как, вот этим ты мне хочешь мстить? Несчастная, ты рискуешь натереть руки. Не был ли я прав, не доверяя тебе. Нужно было бы на всю жизнь заключить в тюрьму тех оружейников, которые имеют дерзость… – Он вложил револьвер в карман ее манто и взял с ночного столика свой.

– Я хочу предложить тебе свой, Габи. Это в твоих интересах. Смотри.

И он показал ей гильзы.

– Вот это серьезные гильзы. К тому же его удобнее держать. Ты увидишь, что ты его тоже удержишь; ты помещаешь указательный палец на курок; прицеливаешься в висок или в лоб, нажимаешь курок, раздастся бум! и я буду мертв…

– Умер! – воскликнула она.

– Ах! Совершенно мертв! О! эти пули, когда попадают, не дают спуску…

– Но это ужасно, о чем вы говорите!

– Напротив. Я делаю это из эгоистических побуждений. Лучше уж убить начисто, чем поранить в ухо или же нанести какую-нибудь безобразящую рану… Посмотри-ка… Но, прости, позволяешь ли ты мне кое-что тебе предложить? Хочешь ли?.. Кубок шампанского?.. Выпей немного, милая Габи; это подкрепит тебя, отчасти и успокоит… Ах! моя дорогая, ты мне окажешь огромную услугу!

Он раскупорил шампанское и разлил его в большие бокалы.

– А ты себя чувствуешь хорошо? – спросила она. – Ты был немного не в духе во время нашего последнего свидания… Почему тебя не было в этом году на юге? У тебя легкие слабые, сырость тебе не вредна?.. Что ты поделываешь в Париже? Ты неразумен…

Он сел за маленький столик и написал.

– Что ты там делаешь? – спросила Габи.

– О! Ничего особенного… Подожди меня несколько секунд… это для тебя важно…

Она тихо встала и без малейшего шороха платья приблизилась к нему настолько близко, что могла прочесть через голову моего хозяина следующее:

«Господин комиссар, из личных побуждений, которые никого не касаются, я решил пустить себе пулю в лоб. Я прошу не делать вскрытия моего тела. Но прошу отправить его лучшим путем на родину. Кладбище расположено невдалеке от церкви, где меня крестили; на нем обитают разного рода пернатые; среди них, вероятно, найдутся мне ровесники; мне будет приятно слышать их пение».

Он сложил письмо, вложил его в конверт, на котором написал: «Господину полицейскому комиссару».

– Кончено! Теперь я, милая, готов на все.

Почему это его грустный голос так нежно звучал?

Когда он повернулся к молодой даме, он, к своему удивлению, заметил на ее глазах слезы.

– Почему ты плачешь? – воскликнул мой хозяин. – Зачем текут слезы из твоих прекрасных глаз? Я тебе запрещаю плакать. Ты слышишь? Останься недостойной женщиной, которую я обманул… Слушай, Габи, слушай… Когда я тебе говорил, что я тебя люблю, я этого не думал. Я тебя обманывал, говорю тебе! Я обманывал… Когда я тебя умолял позволить прикоснуться к твоим устам, когда я сравнивал их свежесть с розами, я лгал, я лгал!.. Когда твои глаза были полны нежности и я клялся, что их глубина похожа на весеннее небо, я опять лгал! Я все время лгал… Я хотел только унизить тебя в твоих же собственных глазах, покрыть тебя всей своей грязью, сделать тебя женщиной, подобной тем, которые так часто отдаются мне и которые выходят из моего жилища с разбитым сердцем… Я тебя никогда не любил, никогда, никогда… Я не только легкомысленный человек, я чудовище…