И с ней ее подруги. Ее сестры по мечу и по этой высокой судьбе. Почти каждая пришла в их общину тяжелым, а то и кровавым путем.

Вот Фардиса. Жила она себе на севере Таврии в маленьком селении, пока под покровом ночи к их берегу не пристал корабль охотников за живым товаром… Фардиса не помнит, как все случилось и какова судьба ее родных и соседей, – помнит только провонявший гнилой рыбой, солью и дерьмом трюм пиратского корабля. Помнит навалившиеся на нее смердящие чесноком и потом туши.

Корабль выкинуло на берег штормом, и она ухитрилась сбежать, пока пираты, перемежая проклятия божбой, пытались стащить с отмели разгруженное судно…

Алана, как можно догадаться по прозвищу-имени, родом из великого племени аланов. Крепкая, широкая в кости, чем-то напоминающая те изваяния каменных баб, что стоят на курганах… Семья ее бежала из родных земель, поддержав не того царского сына в борьбе за власть. В Диком Поле на изможденных беглецов напали лихие люди («Может, и мои сородичи», – вдруг подумала Зиндра, вспомнив как-то привезенный из набега ворох одежды с аланской вышивкой). Она единственная вырвалась из кольца: вынес их с младшим братишкой добрый конь. Да вот от судьбы не ускачешь, и брат умер от раны через три дня… Одинокие скитания, полурабская жизнь в приютившем из милости кочевье, разбитая о голову насильника корчага, новое бегство и спасительная встреча с амазонками, когда уже думала добраться до первого перелеска да приладить на подходящий сук петлю из кушака…

Меланиппа – совсем другая, изящная и тонколицая, из городских сарматов, к тому же полугречанка, дочь рабыни. Хозяин, разорившись, продал ее, а торговец шкурами и янтарем взял красивую и, по всему видно, неглупую невольницу в подарок вождю, с которым вел дела. Шел он в Степь почти без стражи, понадеявшись на охранную тамгу, да вот попался ему по дороге другой вождь, у которого с приятелем торговца была старая вражда… Спаслась девушка чудом: взявшим богатую добычу головорезам было не до того, чтоб обшаривать заросли вокруг места побоища. А потом чудом же наткнулась на стойбище, где обитали амазонки.

Умела она не только читать, петь и складно говорить, но еще и владела искусством исцеления ран и болезней. В отряде Аксианы, старшей над всеми, юная полугречанка стала лекаркой, а еще заведовала запасами да подсчетом трофеев. Зато на мечах уступала всем, кроме лучницы Саны, – и даже Зиндре, по сию пору еще неумелой в игре клинков…

Саму Сану, опрометчиво отошедшую далеко от семейных угодий охотницу, эорпаты отбили у шайки степных бродяг-изгоев. Возили те ее привязанной к седлу и, не развязывая, насиловали в очередь на стоянках. Десять стрел из десяти, выпущенных ею, попадали в цель на ста шагах. Не раз именно ее искусство выручало маленький отряд…

Тарса и Зарина пали жертвами старых обычаев: внезапно вернувшийся среди ночи муж Зарины застал их милующимися на его супружеском ложе и кнутом выгнал в зимнюю степь на верную смерть. Почти замерзших их подобрала Аксиана.

(Меланиппа говорила, что в городах такое бывает нередко, но Зиндра лишь качала головой: женщину боги сотворили для любви к мужчинам, что бы она там о себе ни выдумывала.)

Еще две девушки, Артвиза и Сакара, были родом из таких же уничтоженных в усобицах или карательных набегах селений, как Конская Грива. Им, правда, повезло еще меньше. Артвизу эорпаты нашли нагой и окровавленной на пепелище и потом дважды отбирали нож, каким она хотела свести счеты с жизнью. Сакару, связанную и в колодках (со строптивыми рабынями не церемонятся), Аксиана выиграла в кости у пьяного ксая в полунищем кочевье…

А вот Фанга была по-настоящему беглой невольницей и пришла к ним самочинно: девушки встретили ее зимой уже на окраине их кочевья. Хоть обычно и не привечала Аксиана беглых, чтоб не ссориться с их хозяевами, но тут без особых разговоров взяла ее к себе, рассудив, что сумевшая продержаться в степи до середины зимы вполне подойдет их дружине.

Бендида, родом фракийка из гетов, голубоокая и русоволосая, ростом была выше их всех и одной рукой легко поднимала Зиндру в панцире и при мече. Тоже бывшая рабыня, хотя и не беглая. Ее везли в Ольвию на продажу, но она заболела, не выдержав дороги. Хозяева каравана, не желая задерживаться, бросили горящую в лихорадке девушку прямо посреди степи, а амазонки подобрали и выходили. Она так и не научилась толком говорить на понятном им языке, но за нее говорили глаза, светившиеся преданной любовью при каждом взгляде на сестер. И увесистая палица в ее длани выручала их едва ли не чаще, чем бьющий без промаха лук Саны.

Анта, добродушная молчаливая северянка, в одиночку приплыла в их края на челноке из лесов много выше по течению Дан-Абры. Она не бежала от мести или врагов, а решила с мечом служить Великой Матери по обету. Для избравшей участь «мужеубийцы» она была на удивление кротка и незлобива, подруги даже переглядывались, в недоумении головами качали.

Бинку, самую младшую, привезла старая бабка, приходившаяся Аксиане какой-то дальней, одна Табити ведает, родней на седьмой воде. Мол, помру – и пропадет без надзора девчонка.

Еще несколько девушек пришли в селение кто пешком, кто верхом – и свои истории рассказали лишь Аксиане: даже кумыс и греческое вино не развязывали им языки.

И, конечно же, сама Аксиана. Их спасительница, повелительница, наставница. Она была настоящей дочерью вождя старого сколотского рода, пусть и обедневшего, – но все равно восходил он к тем древним ксаям, что привели когда-то предков с востока, прогнав киммерийцев.

Семь лет назад ее семья и почти все родное кочевье вымерли от черной оспы, а кого не прикончила болезнь, тех добил голод, ибо соседи угнали стада. Что поделать, закон Степи жесток: ты или тебя. Тогда их осталось трое: она и Хунара с Дараной – две юницы, только-только отходящие от демонской болезни, что навсегда изуродовала их лица. И вот одним весенним днем Аксиана, старшая, опоясалась отцовским акинаком, вручила еще шатающимся после голодовки и болезни девчонкам по копью и луку, а потом сообщила: раз они никому не нужны в этом мире, то отныне будут жить, как прежние Лунные Девы…

* * *

В тот день, когда их пути пересеклись, Зиндра ничего этого не знала. Просто одна из воительниц посадила ее рядом с собой на вытертое седло, и они куда-то поскакали, оставив отряд двигаться по своим делам. Ехали они долго, с короткими привалами, и к вечеру добрались туда, где на холме возвышались руины чего-то вроде крепости, воздвигнутой из необожженных глиняных кирпичей грубой лепки.

Наверно, когда-то это был приют для пересекающих степь караванов, но строение забросили десятки, если не сотни лет назад, несмотря на то, какой труд был в него вложен: посреди двора сохранился облицованный камнем колодец, где до сих пор не переводилась чистая ключевая вода, величайшая ценность в здешних местах. Но, может быть, слишком уж изменились караванные пути. Или еще что-то иное произошло. Поди узнай теперь…

Так это укрепление и стояло, пустое, не нужное никому, понемногу разрушающееся. Пока вновь не наполнилось голосами – одними лишь только женскими, чего прежде не слыхала Великая Степь со времен амазонок… если обитали они ранее в Великой Степи… если вообще где бы то ни было обитали…

В эту крепость и привезла всадница ту, кому надлежало стать новой амазонкой. Привезла и сдала на руки хмурой коренастой тетке, немолодой, с побитым оспой лицом.

(То есть теткой Хунара не была, ей от силы было лет на пять больше Зиндры. Но тогда об этом как-то не подумалось.)

Та осмотрела новенькую с головы до ног, сплюнула, а потом повела в мазанку, приткнувшуюся к глинобитному валу. Таких тут было с дюжину, почти одинаковых, лишь одна заметно больше прочих. А неподалеку высился длинный каменный амбар без окон.

– Вот тут будешь жить, со мной и Гурбой. Спать здесь, где прежде Дзера спала…

Зиндра хотела было спросить, где же теперь эта Дзера, но увидела на подстилке венок из бессмертников и поняла все…

– Вот, – протянула Хунара ей мешок. – Это одежда от нее осталась, что в землю не опустили… Вот кинжал ее. Копье… – Последовал взмах руки в угол, где стояло оружие. – А меч с ней теперь навеки. Да и не по чину тебе пока меч… как тебя там…

– Варка… – произнесла Зиндра свое новое имя.

– Щенявка ты покамест малая, а не волчица, – беззлобно усмехнулась рябая. – А теперь бери котел да неси на ручей – оттирать…

Потом, когда она до блеска оттерла песком котел, был ужин из куска лепешки, сухого жесткого сыра и воды. А уже затем – долгий сладкий сон, в тепле, под меховой накидкой. И счастливое утро, первое утро новой жизни…

Она, потерявшая все, нашла новую семью, новый род, пусть и необычный. Нашла сестер, которые выслушали ее, приютили, накормили, обогрели. Ей не суждена судьба рабыни, ее не отвезут куда-нибудь в Танаис или Ольвию, скрутив за спиной руки сыромятными ремнями и насилуя всю дорогу, не выставят на помост рабского рынка, не будут бить плетью и не затравят псами…

Ей дали отдохнуть и отоспаться еще ровно день. А потом началось обучение…

* * *

– Значит, так… – Дарана оглядела стоявших перед ней.

Тут, на пустыре, у глинобитной стены городища, их сейчас было семеро, считая и саму Дарану. Четверо новеньких, включая Зиндру, и две уже более опытные амазонки. В руках – кое-как оструганные дубовые деревяшки, изображающие мечи (не годится портить в учебной схватке боевое оружие, да и не у всех оно есть).

– Прежде чем начнем палками махать, – Дарана вновь смерила их всех взглядом, – кое-что подскажу… Наука вроде простая – не буквы царапать, – насмешливый взор уперся на миг в Меланиппу, – но полезная. Ну, слушайте, сестрички…

Зиндра слушала – и становилась Варкой.

Вскоре Варка твердо усвоила: главная ошибка – это пытаться отбить каждый замах чужого меча. От такого бывает ненужная суета в схватке, кончающаяся смертями, причем не вражескими. Дай врагу помочь тебе, позволь врагу сделать то, что он хочет, но так, чтобы он тебя не достал. Меч страшен в скоростном замахе или выпаде, но если он промахнулся, то в следующее мгновение враг безоружен! И не важно, на сколько он промахнулся – на волос, на палец или на ладонь.

Бить следует только в том случае, когда знаешь, что противнику будет трудно отразить удар. Точнее, несколько ударов. Никогда не следует наносить только один – это бессмысленная трата сил, которая тоже кончается смертью. Не вражеской.

Удары всегда должны идти один за другим, литься, как вода. Твое оружие может соприкасаться с оружием врага только для того, чтобы сбить его. После этого всегда должна следовать атака на самого врага. Заранее знай какая.

Ранила – добивай.

Перемещайся быстро, но никогда не скачи, как ополоумевший заяц по весне. Половина воинского умения пешего – это работа ног. Если же тебе попался враг-скакун, возрадуйся и дождись, пока дурак выдохнется. Это недолго.

Следи, чтоб враг был на расстоянии. Даже очень быстрый боец, не следящий за расстоянием, умирает тоже очень быстро. Но тот, кто стремится убегать от врага, умрет еще быстрее. Нелегко в бою понять, когда нужно быть дальше, а когда – ближе… но это надо понять. Хотя такому пониманию даже не учатся. Ну, почти не учатся. Как правило, оно приходит после третьего боя или первой раны. А иногда – не приходит…

После атаки всегда следуют отход и защита. Помни: врагов много, а твоих сестер мало – и почти всегда твоя жизнь или жизнь любой твоей сестры ценнее вражеской.

Бей самым простым ударом. Любители красиво крутить мечом долго не живут.

Поведав Варке эту мудрость, Дарана с чувством добавила от себя: «Никаких хитрожопых вывертов!»

В схватке с опасным противником бить следует прежде всего в кисть или в предплечье и вообще в руку: ей враг стремится тебя убить, ее и достать легче всего. А свои руки следует беречь.

В рассыпной схватке, особенно скоротечной, бесщитной, кроме руки, вообще можно достать противника чуть ли не только в голову, ключицу и плечо. Пытаться вспороть ему брюхо, ударить в пах или полоснуть по бедру означает подставить под удар свою башку. Бить всегда следует на полную длину руки, хоть разя, хоть отражая.

А вот если у тебя в руках копье против меча, то не пытайся достать врага в лицо или шею – меть по ногам! Даже небольшая рана в стопу – и он обречен. Умелый копейщик мечника почти всегда одолеет, коль зевать не будет: подрань в ногу, а потом прикалывай, как упадет.

Главное – не трусить!

«Запомнили? – напутствовала их Дарана, обучая каждой из этих премудростей. – А теперь – деритесь!»

…Бывало, что от боли пропущенных ударов и тяжести в сведенных усталостью мышцах Варка чуть не плакала. Само собой, ее, как и многих соплеменниц, с детства понемногу обучали воинскому мастерству вместе с мальчишками. Но какое обучение в йере? Случалось, какой-нибудь дряхлый старик лет чуть ли не пятидесяти – хромой, весь в шрамах, больше негодный пасти стада – выведет молодежь за околицу селения и наставляет из лука стрелять, копьем ворочать и дротики метать, а порой даже мечом биться… Копья были без наконечников, а мечи заменяли дубинки… Чтоб, случись время лихое, могли и парни, и женщины отразить шайку находников: нечаянных, малочисленных и не шибко решительных, все время озирающихся, не спешат ли на подмогу мужчины…