Диана Эпплярд - Дом: основной инстинкт?

Понедельник, 5 января

Как это мужчина может столько времени пребывать в состоянии покоя, словно инертный газ? После Рождества и Нового года наш дом выглядит так, словно в нем бушевал полтергейст. Я отчаянно пыталась создать хоть какую-то видимость порядка, а Майк валялся на диване, изнемогая от жалости к себе и постоянного присутствия двух маленьких детей. С какой радостью он сегодня помчался на работу, схватив мобильник и на ходу вытирая с плеча молоко, которое Том срыгнул на его безупречный костюм. С какой радостью я сегодня встретила Клэр, или как я ее про себя окрестила, «леди Совершенство». Придя в ужас от состояния нашего дома, за час до ее приезда я судорожно пыталась запихать под кровати разбросанные повсюду игрушки и зашвырнуть свои и мужнины трусы в корзину с грязным бельем. Не хочу, чтобы она подумала, что поступила работать к какой-то неряхе. Со временем это и так станет ясно, но чем позже, тем лучше.

Клэр из тех девушек, про которых принято говорить «из хорошей семьи». У нее длинные темные волосы, аккуратно перевязанные бархатной лентой. После нашей первой встречи месяц назад я явственно ощутила приближение кризиса среднего возраста. Она так молодо выглядит, совсем еще ребенок. Я сидела в окружении двоих детей и с интонациями королевы Британии задавала избитые вопросы типа: «Как вы относитесь к телесным наказаниям?» и «Что вы будете делать, если кто-нибудь из детей подавится?». Она уверенно отвечала на удивление хорошо поставленным голосом. (Почему она хочет работать няней? Она что, дурочка? Ведь явно училась не где-нибудь, а в хорошей частной школе.) Из всех девушек, с которыми пришлось беседовать, только она показалась мне более или менее разумной и к тому же не похожей на серийного убийцу. К середине нашей «светской беседы» Том потянулся к ней, и она совершенно естественным движением взяла его на руки. Она определенно умеет работать с детьми. Том с довольным видом сидел у нее на коленях, как толстый плюшевый медвежонок, и громко мурлыкал. Предатель. Надеюсь, он не собирается совсем про меня забыть. Ребекка была более осмотрительна и кружила вокруг Клэр как лиса, почуявшая западню. Сейчас у нее вид шестилетней мученицы, которой скоро в школу, а ее мать до сих пор не нашла костюм для занятий бальными танцами. Он определенно где-то здесь. Может, в холодильнике? Я должна стать организованной до начала следующей недели. Список нужных дел нужно составить, вот что.

Четверг, 8 января

Сегодня утром осмотрела свой гардероб. Что же я надену в день своего Великого возвращения? Последние шесть месяцев я носила только безразмерные леггинсы и необъятные футболки, словно один из членов семейки Диддимен[1]. Мои костюмы выглядят подозрительно маленькими. Неужели когда-то они были впору? Хватаю одну из юбок, пытаясь застать ее врасплох, и натягиваю на бедра, но пояс тут же мстительно сдавливает талию. Теперь моя фигура похожа не на песочные часы — скорее, на восьмерку. Придется идти на работу без завтрака.

Тем временем Клэр, моя прекрасная няня, играет внизу с Ребеккой и Томом. Они рисуют. Точнее, Ребекка рисует, а Том украшает лист бумаги отпечатками своих маленьких пухлых ручек, измазанных краской. Теоретически я двумя руками за рисование, но на деле результат может оказаться весьма плачевным. Часто это занятие кончалось тем, что дети ревели в своих комнатах, пока я носилась по дому с ведром и шваброй, громко ругаясь и поражаясь тому, как нам удалось измазать красками хлебницу изнутри. То же самое происходит, когда мы печем что-нибудь. Я с удовольствием пеку пирожные вместе с детьми, но только если Том сидит на высоком стуле и находится в пределах видимости, а Ребекка стоит в дверях. Однако Клэр, похоже, собралась заняться рисованием по-настоящему — с мольбертом и всем прочим. Самое удивительное, что кухня от этого не пострадала. Если бы Майк согласился спать с ней (уверена, он бы не стал сильно сопротивляться), моего исчезновения из дома никто бы не заметил.

Пятница, 9 января

Прошлой ночью Майк завел долгий, полный сердечного (а может, и какого-нибудь другого) страдания разговор о том, как мало мы стали заниматься сексом после рождения Тома. О каком сексе может идти речь, когда моя грудь до сих пор похожа на огромные головки итальянского сыра с голубыми прожилками, а живот колышется и трепещет при малейшем дуновении ветра? На курсах дородовой подготовки, которые я посещала перед рождением Тома (Чушь! Что вы можете рассказать мне о рождении детей? Когда ждешь первенца, по крупицам собираешь любую информацию, ловишь каждое слово, произнесенное преподавателем, как будто бы он далай-лама. Когда ждешь второго ребенка, знаешь, насколько это ужасно и стараешься поменьше думать об этом.), нам раздали анкеты, где кроме всего прочего был вопрос о том, что бы мы хотели узнать о послеродовом периоде. Больше половины этих безумных женщин написали: «Секс». Это явно была их первая беременность. Мы, женщины бывалые, тихонько посмеивались при мысли о том, что, если муж одной из них приблизится к ней ранее, чем через три месяца после родов, она встретит его с вилами.

Помню, как спустя несколько дней после рождения Ребекки я лежала в кровати, как дохлая треска, и кормила ее грудью (и продолжала это делать до самого выхода на работу). Зашла патронажная сестра, и пока мы обсуждали потрескавшиеся соски и режим купания, Майк сидел на краю кровати и все больше заливался краской. Наконец он как бы между прочим спросил:

— Когда мы сможем снова заниматься… э-э… любовью?

Сестра посмотрела на него с жалостью, а я с ужасом. При этом мои бедра инстинктивно сжались.

— Не раньше, чем через шесть недель, — ответила она.

— Шесть недель! — воскликнул Майк.

Так вот, вчера мы лежали в постели, как две снулые рыбы, и Майк начал гладить меня по спине (обычно с этого все начинается). Я застыла, а он сказал:

— Слушай, у нас с Рождества ничего не было.

— Знаю, знаю, — сказала я, повернувшись к нему и запустив руку в его густые светлые волосы. Не подумайте, что он меня не возбуждает — такой высокий, стройный, с голубыми, как у Фрэнка Синатры, глазами. Мне только непонятно, как я могу его возбуждать в таком виде, после рождения Тома. Верно говорят, что женщине нужно ощутить себя красавицей, чтобы захотеть секса, мужчине нужен секс, чтобы ощутить себя красивым.

— Я так устала и переживаю по поводу возвращения на работу. Каково будет Ребекке?

— Меньше всего сейчас меня волнуют дети, — ответил он, резко отодвинувшись. — Похоже, ты совсем забыла о моем существовании.

Он имеет в виду, что его насущные потребности так же важны, как и потребности постоянно чего-то требующих детей. Потом он решил почитать и делал это, изображая попутно полное разочарование в перспективах нашей сексуальной жизни (с треском переворачивая страницы и тяжко вздыхая). Ну разве я и сама не понимаю, что секс жизненно необходим мужчине для того, чтобы освободиться от того самого единственного гормона, не позволяющего крепко и спокойно заснуть? Просто я считаю себя настолько непривлекательной, что в те редкие минуты, когда мы занимаемся любовью, постоянно ловлю себя на том, что все мое внимание сконцентрировано на расплывшихся ляжках или похожих на губку боках.

Понедельник, 12 января

Что-то новенькое. Сегодня утром я отвела Ребекку в школу. Раньше я старалась взять отгул, чтобы отвезти ее в школу в первый день после каникул, но всегда какое-нибудь важное совещание требовало моего присутствия на работе. В большинстве случаев оно оказывалось не таким уж необходимым. Я сидела, смотрела в окно, думала о доме и бесилась, слушая редактора, который говорил, что программу следует сделать на две минуты длиннее. Но сегодня мне удалось отстоять свое материнское право отвезти Ребекку в школу, и я суетилась, доставая из машины ее портфель и сумку со спортивной формой. Когда я попыталась взять ее за руку, она прошипела: «Мама, отстань!» Она даже не позволила мне поцеловать ее на прощание. Свинья неблагодарная.

Тут меня поймала мать Питера Крессингема, Каролина (полный макияж, новенький Mitsubishi Shogun, туфли на сплошной подошве с золотыми пряжками, муж-миллионер).

— Приве-е-ет! А я и не знала, что вы еще сидите дома. На следующей неделе устраиваю чаепитие. Может быть, вы тоже зайдете?

Внезапно я обрадовалась тому, что на следующей неделе выхожу на работу.

— Очень сожалею, но на следующей неделе выхожу на работу, — сказала я, сделав грустное лицо.

— Бедняжка! Но, наверное, здорово иметь такую престижную работу. Это ведь не то, что быть домохозяйкой.

Это было сказано тоном женщины, которая весь день играет в теннис или ходит по магазинам в поисках новой одежды.

Терпеть не могу матерей-профессионалок, дети которых никогда не забывают дома спортивную форму. Она-то, конечно, думает про меня: «Бедняжка! Ей приходится работать, потому что муж не может ее содержать». Такие женщины, как Каролина, считают, что равенство состоит в том, что жена может пользоваться солидным счетом своего мужа только потому, что раз в году способна испечь лимонный торт. Вместо того чтобы заниматься полезным делом, они направляют всю свою энергию на несчастных детей, а веселые вечеринки — это единственная возможность похвастаться не только совершенством дизайна домашнего очага, но и уникальными академическими и музыкальными способностями отвратительного отпрыска. Ожесточенная конкуренция среди потомства начинается еще с младенческого возраста — кто раньше начал ползать, говорить, ходить на горшок. «Джош на прошлой неделе произнес грамматически правильное предложение», — хвастаются они, с умилением глядя на свое чадо, представляющее собой ходячую (ползучую) рекламу Osh-Kosh[2]. «Да что вы», — говорит ей в ответ другая мать-профессионалка, уныло взирая на своего годовалого малыша, который издает более или менее понятные окружающим звуки, лишь когда пукает.

— От такой работы и я бы не отказалась! — говорит Каролина, издав дребезжащий смешок.

— Для этого нужно только перестать быть такой дурой, поднять задницу и заняться чем-нибудь более интеллектуальным, нежели походы по магазинам.

Нет, конечно же, я не сказала этого вслух, хотя моя подруга Джилл, обладающая более критическим взглядом на жизнь (учительница с двумя детьми, которые ходят в государственную школу через дорогу), непременно бы это сделала. Я не такая смелая и, честно говоря, просто лишаюсь дара речи в разговоре с такими, как Каролина. Какой смысл в этом чаепитии? Что они там делают? Откуда у них столько свободного времени, чтобы целое утро просто сидеть и пить чай? Полагаю, им просто нужен повод для того, чтобы посмотреть, как живут другие, и сказать что-то вроде: «О! У вас двухсекционная Aga[3]! А мы давно используем плиту с четырьмя секциями». Существует масса женских ритуальных игр, в которых я не желаю участвовать.

Среда, 14 января

На этой неделе после того, как я отвожу Ребекку в школу, мы с Клэр «делим» Тома. Мне позволено разбудить и одеть его, а потом вмешивается Клэр и затевает какую-нибудь развивающую игру, со мной в это время он лежал бы на диване и смотрел мультфильмы. Вроде бы неплохо придумано — я могу собраться с мыслями, пройтись по магазинам, мне ведь нужна новая одежда, психологически подготовиться к Возвращению.

На самом деле это больше походит на военные действия. Пока она гладит белье, я незаметно уношу Тома. (Утюгом, кстати, она тоже владеет в совершенстве, и гладить ей, похоже, даже нравится. Ненормальная.) Заметив отсутствие Тома, она рыщет по дому, совсем как наш лабрадор Плюх в поисках кости, до тех пор, пока не находит моего сына и не уносит со словами: «Пусть мамочка занимается своими делами, а мы пока пойдем погуляем, да, малыш?»

Да не хочу я заниматься своими делами! Хочу быть с Томом. Скоро я буду занята с утра до вечера, так что мне просто не хочется выпускать его из рук. Вот мы готовим Тому обед, безмолвно пытаясь оттеснить друг друга от плиты с кастрюльками бобов и картофельного пюре. На самом деле давно пора перестать вмешиваться, но я все никак не могу себя уговорить. Прошло лишь несколько дней, а все одежки Тома уже идеально выстираны и аккуратно разложены по нужным ящикам. Я его теряю. Если честно, то я, конечно, рада тому, что мне можно забыть о тяготах воспитания шестимесячного ребенка. Но это только с одной стороны. С другой же, мне постоянно хочется крикнуть Клэр: «Убирайтесь! Это мой ребенок». Каждый раз, когда она называет его «мой малыш», я готова ее убить.