Я провела в туалете полчаса, отстирывая пятна и пытаясь высушить блузку под сушилкой для рук, для чего мне пришлось принимать невообразимые позы. Блузка высохла, но пятна (размером с мяч для водного поло) остались. Я не рискнула снимать пропитанный молоком лифчик — если это сделать, грудь отвиснет до пупка и мне вряд ли удастся запихнуть ее обратно. Что за безумие происходит с грудью, когда вы решаете завести детей? Двадцать семь лет у меня была совершенно нормальная грудь, не слишком большая, упругая, с торчащими вверх сосками, которые находились точно в середине окружности. Я вспоминала о ней, только когда надевала лифчик, а потом она опять становилась просто частью моего тела, ну скажем, как руки или ноги. Когда я была беременна Ребеккой, появилось ощущение, что соски вот-вот взорвутся. Потом грудь начала раздуваться и раздувалась до тех пор, пока не стала напоминать аэростаты воздушного заграждения. Сначала Майк воспринимал эти изменения с энтузиазмом (он как-то признался, что это будто жениться на Долли Партон[8]), и мне постоянно приходилось шлепать его по рукам. Ближе к концу беременности он понял, что подвергается риску быть утопленным в молоке в самый неожиданный момент. Например, во время моего оргазма. Конечно, приятно знать, что твоя жена испытывает оргазм, но только если при этом ее грудь не превращается в фонтан.

После рождения Ребекки стало еще хуже, и часто мы просыпались в луже молока. Однако стоило мне прекратить кормление грудью, как проблема исчезла. Вместе с проблемой исчезла и грудь. Совершенно. Только что это были огромные дыни, а теперь два сморщенных финика. Ко всему прочему она еще и отвисла.

— Ты похожа на женщину африканского племени, — доброжелательно заметил Майк, глядя на то, как я изучаю метаморфозы своего тела в зеркале. В лифчиках привычного размера моя грудь просто терялась, так что я всерьез заинтересовалась возможностями Wonderbra[9], который, по крайней мере, поддерживает ее где-то на уровне подмышек.

Как только я снова забеременела, грудь вернулась на место. Где она была все это время? На спине, что ли? Майк снова был счастлив — мужчинам немного нужно, верно? Если бы у них были сиськи, они бы вообще из дома не выходили. А мне теперь придется носить с собой смену одежды. Только подумайте: я, телевизионный репортер высшего класса, с мозгами, работающими со скоростью света, вынуждена бороться с проблемой, достойной какой-нибудь кормилицы! Почему моя грудь не может снова стать такой, как десять лет назад? Как я могу сделать карьеру с такой грудью? (Только у нас! Лучшее в мире представление! Удивительные сиськи-фонтаны!) Если бы кормить грудью можно было так же просто, как открыть и закрыть кран. Проще всего было бы сразу приучить Тома к соске, но это как-то нездорово. Представьте, что вы скажете своему ребенку: я не буду кормить тебя грудью, обойдешься без необходимых антител и прочих как-их-там полезных веществ, и вообще я скоро отдам тебя чужой тетеньке. В общем, остаток дня я просидела, пригнувшись к столу, и по закону подлости отопление было включено на полную мощность. Кейт спросила, проходя мимо:

— Тебе не жарко? Может, все-таки снимешь пиджак?

— Не могу, — ответила я. — Я тебе потом объясню, но боюсь, что после этого ты не захочешь заводить детей.


Пятница, 6 февраля

Утро в нашем доме теперь начинается так. В семь утра звонит будильник, и мы все встаем. Все — это я, Майк и Том. Вообще-то Том просыпается в шесть и сразу начинает вопить, как сирена скорой помощи. Майк пихает меня ногой и с присущим ему чувством юмора говорит: «Твой сын плачет». Вместо того чтобы порадоваться шутке, я встаю и мстительно стаскиваю за собой одеяло. Если я этого не сделаю, Майк тут же завернется в одеяло и уснет. Минут пять я тщетно пытаюсь уговорить Тома оставаться в кроватке, потому что утро еще не наступило, но его не так-то просто надуть, поэтому я беру его с собой в постель. Таким образом, я: а) могу снова лечь поспать, б) Майк тоже испытывает неудобства.

Том спит хотя бы до шести часов. Когда Ребекке исполнилось два года, она завела садистскую привычку просыпаться в пять утра. Прошел целый год, пока ее организм не соизволил перейти на нормальное человеческое время. Она была слишком маленькой, чтобы позволить ей самостоятельно бродить по дому, так что в течение целого года мне приходилось буквально стаскивать себя с кровати, неверными шагами спускаться вниз, чтобы включить видео и попытаться вздремнуть на диване (не знаю, как вы, а я если уж встала, то не засну). Было так странно — раннее утро, за окном еще темно, и казалось, что все люди в мире еще спят. А впереди, между прочим, тяжелый рабочий день. Не знаю, как я пережила этот год, но, в конце концов, Ребекка просто выросла и избавилась от этой привычки, и слава богу — иначе я бы ее задушила.

В течение получаса мы пытаемся уснуть, а Том ползает у нас по головам. Хочешь не хочешь, а приходится вылезать из кровати, если у вас на лице окажется мокрый подгузник. Майк устремляется в душ, а я еще ненадолго остаюсь в кровати и играю с Томом. Он такой пухлый, и такой забавный — Ребекка никогда такой не была. Потом я пытаюсь принять душ, а Том ползает по полу в ванной комнате, где так много всяких интересных вещей: бритвы, тампаксы, маникюрные ножницы. Чаще я вместо душа принимаю ванну, потому что тогда я могу взять Тома с собой, и он будет находиться под присмотром.

Следующая задача — поднять Ребекку. В нежном шестилетнем возрасте она уже обзавелась полным набором подростковых комплексов и относится к попыткам вытащить ее из кровати как к грубому вмешательству в ее личную жизнь. Так что для начала я обращаюсь к возвышению под одеялом с ласковыми увещеваниями типа: «Ребекка, тебе уже пора вставать», «Ребекка, уже половина восьмого, ты опоздаешь в школу», «РЕБЕККА, ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ ВСТАНЕШЬ, Я ВЫЗОВУ ПОЛИЦИЮ!» Наконец из-под одеяла показывается тощая незагорелая нога, и моя дочь плетется в туалет, где просидит полчаса, бессмысленно глядя в пространство, и забудет спустить воду. Еще через полчаса я обнаруживаю, что она (все еще в трусах и майке) аккуратно наклеивает в альбом фотографии «Спайс герлз», довольно мурлыча себе под нос, и ей нет никакого дела до всего мира. Я возвращаюсь в свою комнату, где мне предстоит очередное развлечение — решить, что я надену. Если я не выберу с первого раза, то не остановлюсь, пока шкаф не опустеет. Потом я накладываю макияж, а Том сидит у меня на ноге или даже пытается по ней забраться, подвергая мои колготки смертельной опасности. Я вспоминаю, что до сих пор не поменяла ему подгузник. Думаю, что эту радость я уступлю Клэр. С нетерпением жду, когда она откроет дверь (у нее свой ключ), и я смогу сложить с себя родительские обязанности. Тем временем Майк вылез из душа, оделся и приготовил себе чашечку кофе. Этот человек определенно заслуживает медали. Подумать только, он справился со всем этим сам, без мамочки.

— Знаешь, в чем твоя проблема? — говорит он, заглядывая в ванную, чтобы попрощаться, такой гладко выбритый, в чистом костюме и безупречно выглаженной рубашке в полоску. — Ты слишком неорганизованная, — и исчезает, прежде чем я успеваю запустить в него Томом или косметичкой.

Услышав, что Майк направляется к двери, Ребекка выскакивает из своей комнаты с криком «Папочка!». Он подхватывает ее на руки и кружится, а потом уходит, посвистывая, совершенно спокойный и готовый к рабочему дню. Наконец приезжает Клэр. При первых звуках ее голоса Том начинает визжать от радости, и я несусь вниз, чтобы передать его с рук на руки. Каждое утро счет времени идет буквально на минуты. Если Клэр опаздывает на десять минут, я тоже опаздываю на десять минут. Это значит, что я ворвусь в комнату для совещаний с красной физиономией и незастегнутой юбкой, а все мужчины будут переглядываться с мыслью: «Ох уж эти женщины!» Еще немного, и я буду ожидать прихода Клэр с секундомером в руке. Наконец она появляется и одаривает меня снисходительной улыбкой, словно давая понять, что я самая бестолковая мать на свете.

— Бедный Том! — восклицает она. — Сейчас мы снимем этот подгузник, мой малыш!


Среда, 11 февраля

На работе ходят слухи, что открывается новая вакансия — заместитель редактора по планированию. Я люблю Би-би-си. Когда главе регионального телевидения надоедает катать игрушечные самолетики по столу, он решает перетасовать все кадры, так что на какое-то время все впадают в паранойю, и никто толком не работает. Сегодня вы спокойно сидите в своем кабинете с табличкой «Редактор отдела новостей» на двери, а завтра вам дадут пинка под зад и отправят делать информационный веб-сайт в отдел круглосуточного сетевого вещания, находящийся на задворках адского лабиринта, который представляет собой наш Телевизионный центр. Эти проявления административной грации называются «назначение на новую должность», но на самом деле придуманы для того, чтобы у нашего зава была возможность избавляться от неугодных. Можно просто перевести человека на такую должность, где никто его больше не увидит — офис Би-би-си так огромен, что кадры теряются бесследно и навсегда. Может, вас потом и вспомнит какая-нибудь добрая душа, заглянет в дверь, поинтересуется успехами в работе и тут же исчезнет до следующего года. Дальние коридоры Би-би-си кишат мужчинами среднего возраста, играющими в крикет[10] скатанными в шарик газетами.

Места этих мужчин заняли двадцатипятилетние женщины с прическами а-ля Элли МакБил, мини-юбками, хищными лицами и дипломами об окончании курса по средствам массовой информации. Перед женщинами никогда еще не открывались такие возможности, но я считаю, что безопаснее оставаться рядовым репортером. Пехоту не отправят дальше передовой и не уволят, если только сам не захочешь. С другой стороны, совсем неплохо перебраться на руководящую работу. Майк занимает немаленькую должность на телевидении Мидландс[11], здание которого находится через дорогу от нашего, и я вовсе не хочу окончательно сдавать позиции в вечном семейном споре на тему «Я сильнее устаю на работе, потому что моя работа важнее». В зависимости от исхода спора кто-то займется домашними делами, а кто-то будет отдыхать на диване. Честно говоря, не знаю, как к этому отнесется Майк. Это означает более высокую зарплату, но и ответственности станет больше. А самое главное, мне придется задерживаться на работе. Я уже работаю по десять часов в сутки (правда, только четыре дня в неделю, так что пятница свободна), а будет пять таких дней в неделю да еще вечерние совещания. Как бы то ни было я знаю, что наверху хотят привлечь побольше женщин в высшее руководство, так что у меня достаточно причин, чтобы занять эту должность. Деньги придутся весьма кстати (хитрый план по покупке поместья по-прежнему не дает мне покоя), и я знаю, что Ник меня ценит, иначе он не доверил бы мне делать репортажи о ходе выборов. Он вообще не очень доверяет женщинам с детьми. Старый добрый Ник. Он просто доисторическое животное. Женщины для него — всего лишь женщины, а когда у них появляются дети, они становятся матерями. Он никак не может смириться с мыслью, что женщина может работать и делать карьеру.

Кейт прислала мне сообщение: «Подавай заявку! Эта работа как раз для тебя! Если ты не займешь это место, оно достанется крашеной сучке Джорджии, и тогда она будет тобой командовать». Есть о чем подумать. Я этого не переживу, тем более что она на десять лет моложе меня и к тому же никогда не слышала о таких вещах, как приходской совет или мировой суд. Она попала на телевидение Би-би-си прямо с курсов по СМИ, не запачкав рук в грязи, без которой не обходится работа для местных газет. Пройду ли я на собеседование? О чем они будут меня спрашивать? На самом деле я, конечно же, думаю о том, что надеть.


Суббота, 14 февраля

Пора серьезно поговорить о разделении труда. Я так вымоталась за последнюю неделю, что с удовольствием провела бы выходные, лежа в ароматической ванне, слушая медитативную музыку и потягивая охлажденное Совиньон Блан. И чтобы никаких детей в радиусе ста миль — особенно желающих забраться ко мне в ванну вместе с жутко пищащим игрушечным пингвином. Сегодня Майк великодушно согласился поднять детей и накормить их завтраком. Ура, подумала я. Можно будет поспать лишний часок. Ну и что, удалось мне поспать? Нет, вместо этого я вертелась на кровати, глядя на пятно на потолке, которое Майк пропустил, когда мы делали ремонт, думала о превышении кредита, о том, как купить усадьбу (я так и не решилась сказать об этом Майку) и где найти столько денег, чтобы купить усадьбу и по-прежнему пользоваться услугами Клэр.

Что мы можем продать? Кого мы можем продать? Вчера я поймала себя на том, что гляжу с этой самой мыслью на старину Плюха. В конце концов, он обученный охотничий пес, и в нашей семье у него нет совершенно никакой возможности раскрыть свои охотничьи таланты. Но я сомневаюсь, что за него дадут больше шести сотен. И тут он наклонил голову и навострил уши. Разве можно продать пса с такой забавной мордой? А сколько мы выручим за наш дом? В нашей деревне старые дома в цене, а такого старого дома, как наш, еще поискать. Попробуйте хлопнуть дверью посильнее, и вам на голову посыплются обломки. Этот дом идеально подходил нашей семье, пока нас было только трое — Майк, я и Ребекка. У нас была комната для гостей, а Ребекка большую часть времени проводила в детском саду, так что дом никогда не казался тесным. Теперь, когда у нас есть Том и Клэр, мы буквально сталкиваемся лбами на каждом шагу, как в мультфильме про Тома и Джерри. Здесь даже коляску некуда поставить, и мы держим ее в коридоре, где теперь невозможно пройти, чтобы не поцарапаться.