Постепенно ее стали увлекать обычаи этого дома, ее уже не раздражали протяжные голоса молящихся, постоянный детский визг и занудная арабская музыка, целый день доносящаяся из гостиной. Теперь, наконец, у нее было много подруг. По вечерам у кого-нибудь в комнате их собиралось по 20, а то и 30 человек. Они смеялись, болтали и сплетничали, разглядывая журналы с Брэдом Питтом и Орландо Блумом. Женщины делали друг другу прически, разрисовывали руки арабскими орнаментами и наносили макияж. «Как у Пэрис Хилтон», – смеялись они. А когда кто-то из девчонок, как их называла Вика, заваливался в спальню с очередным пакетом из «Ла Перла» или «Виктория Сикрет», они устраивали настоящие танцы со стриптизом под музыку Энрике Иглесиаса, прыгая по кроватям и махая дорогими лифчиками. Эх, знал бы Энрике, какое веселье царило в спальнях скромных арабских девушек… Вика как будто наверстывала пропущенный период ее жизни, в котором не было подруг и задушевных бесед. И лишь одна женщина в этой семье пугала ее. Наконец, в разгар очередного девичника, Вика осмелилась спросить у своей новой сестры о той странной и молчаливой девушке, испепеляющей ее своими зелеными глазами. «А ты разве не знала, – удивилась та, смеясь, – это жена твоего мужа. Абель – его первая жена», – уточнила она.

Сначала Вика подумала, что ослышалась, потом решила, что это трудности перевода. Но когда осознала, что это правда, стон вырвался изнутри. Все женщины уставились на нее в изумлении. «Уйдите все», – вымолвила она.

Несколько дней она не выходила из комнаты, заперевшись на все засовы. К ней стучали, уговаривали, подсовывали под дверь еду. Но Вика хотела только одного – умереть. Из Москвы срочно прилетел Хасим. Она не пустила и его. Он пытался что-то ей сказать, но она закрывала уши руками и орала как бешеная. Чертыхаясь, Хасим улетел обратно в Москву. Через несколько дней в дверь тихо постучала его мать: «Пусти меня, дочка», – сказала она, подойдя к замочной скважине. Вика, измученная голодом и слезами, приняла ее за свою маму и, рыдая, бросилась открывать дверь. Старая маленькая женщина сгребла ее в охапку и вынесла обессилевшую Вику из комнаты. Первым делом она напоила ее каким-то отваром, а потом, уложив в свою кровать, села у изголовья засыпающей невестки, приговаривая и поглаживая белые волосы, точно так же как делала ее мать.

Вика долго спала, разговаривая во сне то по-русски, то по-арабски. Но смысл ее слов был понятен на всех языках. Она спрашивала у неизвестно кого: «Почему?». Почему с ней так обошлись, почему ей так не везет, почему она заслужила такой участи и почему она оказалась здесь в богом забытом месте, названия которого она даже не могла произнести? Она должна была блистать на обложках журналов, к ее ногам должны были склоняться сильнейшие мира сего, а сама она должна утопать в мехах и бриллиантах, снисходительно раздавая автографы. Вместо этого она лежала с огромным животом, пусть в богатом, но чужом доме, одна без семьи и мужа, опустошенная великой несправедливости, выпавшей на ее долю. Единственным, что удерживало ее от сумасшедшего поступка, был ее ребенок, которого она уже успела полюбить, чье сердце и дыхание она уже могла ощущать.

Голос матери Хасима вывел ее из круговорота мыслей:

– Послушай, дочка, я расскажу тебе одну историю. Много лет назад, когда Хасим был совсем юным, он начал встречаться с Абель. Сначала это были невинные встречи в гостях то в их, то в нашем доме, но потом они увлеклись друг другом, и всем было понятно, что дело идет у свадьбе, которую назначили после великого праздника Рамадана. Хотя я была против этого, по молодости ведь всем кажется, что это навсегда. Но вы, молодые, такие упрямые. Во время празднования Абель попала под копыта сбесившегося скакуна, и ее увезли в больницу. При операции выяснилось, что несколько лет назад она тайно сделала аборт и никогда уже не сможет иметь детей. Представь себе, что значил в нашем мире этот приговор. По нашим обычаям, женщина, которая не сможет родить, будет проклята и изгнана. Мы с отцом Хасима пришли в дом Абель, чтобы договориться расторгнуть помолвку, пока молва о случившемся не обошла все селенья в округе. И не было огласки, прежде всего ради бедной девочки. Но родители Абель, знающие об ее недуге, оказались мерзавцами: они сказали, что если Хасим не женится, они объявят, что он опозорил их дочь, и та якобы покончила с собой. Ты понимаешь? Они собирались ее убить. Ведь дочь в бедной семье – это обуза. Здоровую и красивую можно выгодно продать, а кому нужна была Абель? Хасим, узнав о случившемся, сказал, что не будет отменять помолвку и не даст девушке погибнуть. Так Абель оказалась у нас. Она нам уже давно как дочь, когда ты узнаешь ее, ты поймешь, что она милая, добрая и порядочная женщина. Просто в жизни все мы совершаем ошибки, и часто они дорого нам обходятся. Но она не жена и не любовница твоего мужа. Верь мне. Возможно, она все еще любит и ревнует его, но это любовь сестры и брата. Между ними никогда ничего не было. Все это лишь условности нашего восточного мира. Не все в этом доме знают правду. Для некоторых будет лучше, если Абель останется его женой. Ты мне веришь, дочка?

Вика сидела в оцепенении, она верила этой славной женщине, называющей ее дочерью, и жалела Абель, как жалела себя, попавшую в такую же ситуацию несколько лет назад. Но почему Хасим не рассказал ей все сам? Вдруг она вспомнила о любовных похождениях ее мужа в Москве, и сомнения в его порядочности вновь начали тревожить душу.

– Может, ваш сын и поступил благородно по отношению к той девушке, но почему он так мерзко обращается со мной?

И она рассказала его матери о тех модельках, с которыми она застукала мужа, утверждающего, что все мужчины их рода изменяли и будут изменять свои женам.

Лицо старой женщины покрылось тенью печали.

– Сейчас ты должна поесть и отдохнуть, а с этим мы разберемся потом, – сказала она, выходя из комнаты.

Все ждали приезда Хасима. В доме пекли и убирали. Повсюду развешивали гирлянды и зажигали благовонья. Вечером планировали большой праздник по поводу долгожданных каникул Хасима. Он приезжал домой на целый месяц, в течение которого и должен был появиться на свет их с Викой сын.

Его машина показалась на оливковой аллее, и вся семья высыпалась на дорогу, радостно махая руками. По традиции, первой его должна была приветствовать мать. Она стояла в нарядном платье, держа в руках полотенце и кувшин с водой. Хасим вышел из машины, и, ничего не подозревая, склонился в поклоне перед пожилой женщиной. К удивлению всей семьи, она, немного помедлив, взяла полотенце и, намочив его водой, скатала из него жгут. А потом… со все силы, на которую только была способна старуха, начала лупить обалдевшего от напора Хасима. Вика обомлела, она и еще как минимум 50 человек стояли, не шелохнувшись. Хасим отворачивался от ее ударов, но гнев и ярость матери были так велики, что полотенце достигало его повсюду. Он начал бегать вокруг машины, но мать не отставала. Она без остановки выкрикивала что-то угрожающее на местном, не всем понятном диалекте и лупила его вновь и вновь. Со стороны картина выглядела так: маленькая старая женщина, выкрикивая угрозы, яростно избивает тряпкой одного из самых известных и богатых мужчин страны, чьи портреты висят вдоль дорог всей Москвы. Он же с криками «Мама!», закрываясь от нее руками, усыпанными бриллиантами, пытается спастись от настигающих его повсюду ударов.

«Говори, кто в этом доме изменяет женам, может, твой отец изменял, может, дед, а может, все твои братья?», – наконец, до Вики дошел смысл вырывающихся из нее слов. Вся семья хохотала, по двору с лаем гоняли развеселившиеся собаки и испуганные ослы, клубы пыли, поднявшиеся из песка, окутали внутренний двор дома. Картина «Мать шейха решила отшлепать шейха» была завораживающей!

Наконец, Хасим в изнеможении рухнул на землю. Старуха упала у его ног.

– Мама, я все ей объясню, – шептал он пересохшим ртом, – не надо, простите меня, мама, – повторял он, едва дыша.

Вика подошла к нему и, придеживая свой огромный живот, протянула руку. Он молча согласился, и вместе они скрылись за калиткой, ведущей к их части дома.

Мать Хасима, отряхивая песок с нарядного платья, довольно улыбалась.

Им предстояло объясниться… Вика очень устала от недомолвок и хитростей восточных людей. Она хотела простых и понятных отношений. Хасим принимал душ.

Она завалилась на огромную кровать, на которой лежал десяток пестрых подушек. В комнате было прохладно, из окна доносились звуки кухни, где все продолжали готовиться к вечеринке. Было видно, как солнце скатывается за кромку земли, и впереди было долгая ночь веселья. Во дворе начали зажигать факелы, приезжали гости, дети с визгом носились по дому, завораживающая арабская мелодия заблудилась в балдахине их ложа, и она задремала.

– Я люблю тебя, – прошептал он на арабском, склонившись над ее лицом. – Все, что есть у меня и чем я живу последний год, – это ты. Я знаю всю твою жизнь – как ты жила до меня и даже что ты творила за моей спиной.

Ледяной пот прокатился по Викиной спине. Она со страхом посмотрела в его глаза, но не увидела ничего, кроме нежности.

– Я хотел заставить тебя ревновать, но просчитался. Ты слишком сильная, ты не захотела подчиниться и решила ответить мне тем же. Я так сильно люблю тебя, что готов простить все. Какой же я был дурак! Ты не такая как другие женщины. Те тощие куклы, которых ты увидела в казино… В общем, я специально подстроил все это. В нашей семье испокон веков самым большим позором считалась измена. И несмотря на то, что моя религия разрешает мне иметь нескольких жен, я первый человек в нашем роде, у кого их две. И ты уже знаешь, почему. Твоя мать – мудрая женщина, помнишь, тогда, когда ты сбежала, и мы с ней закрылись на кухне. Ты тогда, вероятно, подумала, что она продала тебя, но это не так. Мы думали, как сделать тебя счастливой, как осуществить твои мечты. Вот тогда у меня и родился план… купить для тебя твое агентство. Все модельки теперь твои.

Вика верила и не верила его словам. Проводя часы в раздумии, она спрашивала себя, тот ли он человек, с которым она могла бы провести жизнь? А та ли это жизнь, которую она хотела? Она все еще пребывала в сомнениях. С одной стороны, ей нравился этот большой и гостеприимный дом, где у нее появилось так много подруг, где родится ее ребенок. Она жила, окруженная любовью и роскошью. Ей ни в чем не было ограничений и отказа, она впервые не думала не только о стоимости повседневных расходов, но даже не смотрела на ценники в ювелирных магазинах, посещение которых стало ее хобби. Кроме того, она наконец-то смогла обеспечить достойную жизнь своим родителям, которых любила и заботилась о них, как будто это были ее дети. Они переехали в просторную квартиру, и отец больше не надрывался на копеечной работе. Наконец-то они занялись своим здоровьем, начали путешествовать и осуществлять другие свои мечты. Как она могла отнять все это у них теперь?

Но с другой стороны, если быть честной, она все-таки сидела в клетке, хоть в золотой, но клетке… Да, она жила в богатом доме, но дом этот стоял не на Манхеттене и даже не в Москве. Она была принцессой какого-то богом забытого аула, и ее нереализовавшиеся амбиции, ее тщеславие и желание быть признанной постоянно сеяли тревогу в ее душе.

Во сне она видела себя в свете прожекторов и на обложка глянцевых журналов, но проснувшись от крика петухов во дворе, она всякий раз чувствовала себя так, как будто падает с пьедестала.

Но больше всего ее не устраивало ее положение жены. Она вроде как была замужем, но видела своего мужа так редко, что браком это назвать было нельзя. Она жаждала вернуться в Москву. Сейчас она не хотела затрагивать эту тему, ведь со дня на день должен появиться на свет их сын. И в ее положении лучше находиться вдали от шумного и грязного города, где днем и ночью с неба валится то снег, то дождь, где нет воздуха из-за проклятых пробок и суетливые одинокие людишки безустанно носятся в поисках лучшей жизни. Она уже так сильно любила своего малыша.

Кто бы мог подумать, что она, такая сильная и свободная натура, сможет привязаться к комочку, живущему внутри нее. Все, о чем она мечтала сейчас, это чтобы ее малышу не пришлось так же как ей пробиваться в жизни, толкаясь локтями и вгрызаясь в любую возможность. Сейчас у него уже есть все. Но для Вики это значит остаться здесь и превратиться в одну из обитательниц этого дома. Она слишком молода, чтобы хоронить себя здесь.

Все эти мысли клубились в ее голове. Хашид, очевидно, ждал какого-то ответа. Но она не могла принять никакого решения и продолжала молчать. Он встал и вышел из спальни.

Из гостиной внизу донеслись радостные крики приветствия, семья встречала своего сына, громко зазвучала музыка, праздник начался… А Вика все сидела и ни одного решения не приходило ей в голову.

Родила Вика легко. Правда, поначалу с ней случилось временное помешательство на ребенке. Она как клуша хлопотала вокруг спящего младенца, слушая его дыхание, считала пульс и все время гадала: а сыт ли он, а хорошо ли он спит и на том ли боку? Вика повсюду таскала малыша с собой, не оставляя его ни на секунду, и оттого не могла ни расслабиться, ни просто поспать несколько часов без тревоги. Она перестала следить за собой, потому что на себя у нее просто не хватало времени. Она часами сидела и пялилась на маленький комочек, позабыв обо всем на свете. Но однажды, прошаркав мимо зеркала, Вика увидела в нем зачуханную, уставшую женщину, завернутую в какие-то тряпки. Она до смерти перепугалась своего отражения.