Я позвонила в дверь раз, другой, третий, потом несколько раз подряд, как будто убеждала Максима открыть. Я была так возбуждена, так спешила, что даже забыла о страхе, и это было хорошо. Но никто не открывал, Максима явно не было дома, и я уже собралась развернуться и уйти, плача от досады, как вдруг вспомнила о пожарной лестнице, которая вела прямо в его спальню. Что я теряю? Достоинство? Если на то пошло, сказала я себе, от него уже мало что осталось. И вот я полезла по железной лестнице на четвертый этаж и, как воровка, подкралась к застекленной двери в спальню Максима.

Мне пришла в голову крайне неприятная мысль, что я могу застать его в постели с другой женщиной, не такой сумасшедшей, как я, и более уравновешенной, и я заколебалась. Но было поздно, слишком поздно отступать, и я вытянула шею с бешено колотящимся сердцем и улыбкой на губах: это же надо вообразить, женщина в непарных шлепанцах шпионит за мужчиной с пожарной лестницы! Я знала для такой только одно определение – «дура чокнутая», и от этого мне хотелось смеяться, несмотря на мою нервозность. Я вспомнила бедную Марианну, которая тоже вела бы себя как дура чокнутая на моем месте, и заглянула в окно.

Комната была пуста – то есть захламлена, как обычно, но Максима внутри не было. Я разглядела мольберт, гитары, кровать, на которой мне было так хорошо, а потом заметила в углу большой открытый чемодан. Он еще не улетел, догадалась я, мысленно произведя себя в шерлоки холмсы. Он должен вернуться и закончить укладывать чемодан, это была хорошая новость, но она мало что мне давала: сколько времени требуется такому мужчине, как Максим, чтобы собрать чемодан? Порядка трех минут, не больше. Открытый чемодан у кого-нибудь вроде меня давал бы отсрочку как минимум в несколько часов, но я подозревала, что Максим успеет уложить старые джинсы, коричневые вельветовые брюки и десяток теннисок быстрее, чем приедет такси.

Я села на железные ступеньки, чтобы обдумать следующий шаг, и тут мне на плечи хлынул теплый и хлесткий ливень. Я подняла голову – было пасмурно, но дождь не шел, – и увидела этажом выше толстую женщину, поливавшую герани.

– Эй! – крикнула я, попятившись.

Женщина наклонилась и, увидев меня, рассмеялась.

– Извини, красавица… Ты подружка красавчика Максима?

Она говорила с сильным португальским акцентом и, казалось, находила вполне нормальным, что какая-то женщина сидит на пожарной лестнице перед окнами спальни Максима. Неутешительно, подумалось мне.

– Он сегодня улетает, – продолжала толстуха. – Ты знаешь, в котором часу?

– Нет…

Я прекрасно понимала, что, выдавая свою неосведомленность о расписании Максима, тем самым косвенно признаю, что я – не его подружка, а стало быть, не кто иная, как дура чокнутая, да вдобавок, возможно, еще и взломщица. Но женщина и тут не удивилась, и я подумала, что, может быть, именно к ней обращалась бедная Марианна несколько месяцев назад, чтобы узнать, когда Максим вернулся из Европы.

– Нет, – все-таки повторила я. – А вы не знаете?

– No… но подожди-ка минутку, красавица.

Она ушла к себе, а я обнаружила, что моя белая рубашка стала теперь полупрозрачной, что отнюдь не улучшило мой имидж, и это еще мягко сказано. Толстуха вышла и стала спускаться ко мне – лестница закачалась под ее весом.

– Держи-ка, – сказала она, протягивая мне цилиндрик из коричневой бумаги. – Отдашь Максиму, пусть возьмет с собой в самолет. – Я взяла цилиндрик, от которого разило чесноком. – Это моя домашняя колбаска, – объяснила женщина. – Максим очень ее любит, покушает в самолете.

Я посмотрела на нее – жест был до того несуразный, что я не знала, что сказать. Но она, явно очень довольная, широко улыбнулась мне, похлопала по щеке и полезла назад. Я так и стояла на площадке с мокрыми волосами и с колбасой в руке, пока не сообразила, что Максим может появиться с минуты на минуту, и как я тогда буду объяснять свое присутствие? Я сунула колбасу в сумку, спустилась и села поодаль на скамейку, чтобы обдумать дальнейший план.

Неутешительный вывод пришлось сделать примерно через шесть секунд: плана у меня не было. Просто сидеть и ждать перед домом Максима незнамо сколько времени я не могла. И пока я не знала, в котором часу у него самолет и где он сейчас, я не могла выработать что-либо, хоть отдаленно похожее на план. Поэтому я с радостью поняла, что «вынуждена» позвонить Катрин и Никола! У меня было, наконец, долгожданное оправдание, чтобы попросить помощи и поддержки у моих терпеливых друзей.

– М-м-мм-алло… – ответила Катрин. Голос ее был ниже обычного как минимум на три-четыре октавы, и меня разобрал смех.

– Как ты? – спросила я для проформы: когда Катрин после вечеринки говорила голосом Пьера Лебо[78], без вопросов было ясно, что ей худо.

– Я хочу умереть, – сказал Пьер Лебо.

– Да, представляю себе…

– Я даже не помню, чем кончился вечер…

– Может, это и к лучшему, – утешила я, вспомнив ее бессвязные «люблю-у-уууу».

– Угу. Нико мне это повторяет уже второй час. А я вдобавок проспала отъезд Эмилио… Они, оказывается, еще успели сходить на крышу посмотреть восход солнца с Сьюзен и Ноем… А ты как, в порядке?

– Ну… И да, и нет.

– Я не в форме для загадок, киска, короче, выкладывай, пока я опять не уснула.

– Допустим, я скажу тебе, что меня посетило озарение сегодня утром… – Катрин в трубке терпеливо вздохнула. Она явно была совсем, ну совершенно не в том состоянии, чтобы выслушивать откровения об озарениях. – Допустим, я поняла, что, возможно, Максим – the one?

Молчание.

– Кэт?

– Ты где? Я сейчас приду.

Не успела я сказать «нет», как услышала стон, потом стук, потом снова стон, еще более жалобный.

– Не-а, – сказала Катрин. – Прийти не могу. Совсем никакая.

– Ничего, ничего, я сама сейчас приду. Мне надо повидать Нико. Максим улетает сегодня в Лондон, помнишь?

– Ох, твою мать.

– Именно это я говорю с одиннадцати утра.

– Здесь он, здесь. НИКО!

– Ладно, я скоро.

Я хотела уже повесить трубку, но Катрин окликнула меня:

– Жен! Жен!

– Да, что?

– Если будешь проходить мимо аптеки…


Через двадцать минут я была уже у двери моих друзей с полным набором для выживания с похмелюги – гаторейд, тайленол, антацид и, от щедрот моих, – водка и сок кламато. Я с тоской покосилась на квартиру Эмилио, где уже суетились, осваивая территорию, новые жильцы, и постучала.

Послышались легкие шаги Ноя, и он открыл мне с широкой улыбкой на своем милом личике.

– Папа говорит, ты самая большая дурища на свете! – крикнул он вместо приветствия.

Я хотела что-то ответить или, по крайней мере, прикинуться возмущенной, но что я могла сказать? Да, я действительно самая большая дурища на свете. И я только молча кивнула.

– Ты чё, правда? – спросил Ной.

– Угу.

– Как бы… на всем свете? – Он был явно очень возбужден тем фактом, что лично знаком с самой большой дурищей на всем свете.

– Да, – сказала я. Ответом мне была лучезарная улыбка и, увы, первый в жизни восхищенный взгляд Ноя. – Может быть, даже во всей Вселенной.

– Вау.

– Вот именно, вау. – Из кухни вышел Никола. – Катрин мне все рассказала.

Из-за спинки дивана в гостиной высунулась рука Катрин и помахала мне в знак приветствия.

– Я принесла тебе набор для выживания, – сказала я ей.

Она поблагодарила меня жалобным стоном.

– На улице дождь? – спросил Никола, подходя ко мне. Я вспомнила про свои мокрые волосы и прозрачную рубашку.

– Нет…. Это толстая португалка меня окатила.

– Что? – Никола подошел ближе и вдруг остановился. – Слушай, от тебя еще и чесноком пахнет!

– Да, это тоже толстая португалка…

Катрин, сделав, очевидно, нечеловеческое усилие, если судить по количеству стонов, которых оно ей стоило, села на диване, чтобы посмотреть, о чем говорит ее кузен.

– Это долго объяснять, – сказала я. – Я как бы ходила шпионить за Максимом.

– Так, чую, тебе есть МНОГО чего нам порассказать, – кивнул Никола.

– Да, я знаю, но можно сначала узнать? Про Максима? А то я буду рассказывать вам, как меня окатила толстая португалка, а мужчина моей жизни тем временем улетит в Англию.

– Мужчина твоей жизни, а? – повторил Никола с лукавой улыбкой.

– Ты можешь потом начать ехидничать? Пожалуйста?! – взмолилась я, указывая на телефон. Никола послушно снял трубку, а Катрин на диване, тихонько повизгивая, протянула руки к пакету, который я принесла из аптеки. Я дала его ей, и она принялась рыться в нем с жадностью изголодавшегося человека, получившего мешок снеди. Я огляделась – квартира была на диво чистой, не осталось и следа от вчерашнего загула, кроме пустых бутылок, составленных в ряд у окна.

– Как у вас чисто, – сказала я Катрин. Краем глаза я цеплялась за Никола, который ушел с телефоном в кухню.

– Они все убрали вчера, перед тем как лечь, – вздохнула Катрин. – И здесь, и у Эмилио. Сьюзен даже не спала, пошла отсюда прямо в булочную около шести.

– Вот чертовщина… женщины зрелого возраста выносливее нас…

– Я простить себе не могу, что проспала отъезд Эмилио.

– Мы поедем к нему в Соединенные Штаты! – крикнул Ной, в восторге от этой перспективы. Стало быть, Эмилио сумел превратить печальное прощание в радостное обещание новых встреч. Я прижала Ноя к себе и поцеловала.

– Ну вот. – В комнату вернулся Никола. – Я ему дозвонился. – Он улыбался, гордый своей властью надо мной, и сиял от удовольствия, что может меня потомить. – Его рейс в девять вечера.

– О боже мой, спасибо, о господи.

– Ну, зачем уж так пафосно, – улыбнулся мой друг. – Можешь называть меня просто Никола.

Я присела на стул в столовой и наконец-то выдохнула:

– Так значит…

– …и я, – продолжил Никола, – взял на себя смелость предложить ему выпить со мной перед отъездом. Мы встречаемся в баре через час, он говорит, что успеет выпить и собрать чемодан. ТАК ВОТ. – Он говорил тоном профессора, читающего важную лекцию. – ТАК ВОТ, если ты хочешь его увидеть, он будет в баре где-то до половины шестого, а потом дома собирать чемодан, что должно занять…

– …в его случае примерно три минуты. Нико, ты гений! – Я бросилась ему на шею.

– Ай! Ты вся мокрая! – засмеялся он.

– Я… я очень, очень извиняюсь за вчерашнее, – сказала я. – За все последние недели. Вы пытались сказать мне, что…

– Мы знали! – крикнула Катрин со своего ложа скорби. – Мы знали!

Я улыбнулась, радуясь ее словам.

– Я знаю, котик. Я знаю, что вы знали.

– Короче, может, теперь расскажешь нам подробности? – спросил Никола. – Вот это поворот так поворот, на все 180 градусов!

– Озарение, – ответила я. – Я увидела свет.

– Ты увидела свет. Я думаю, нам понадобится больше подробностей.

Я посмотрела на часы. Почти четыре.

– Некогда, – сказала я. – Мне надо поговорить с Флорианом, прежде чем я увижу Максима.

– Ох… ты уверена?

– Да, да… я должна сделать все как полагается. Не могу же я сначала поговорить с Максимом, а потом решить остаться с Флорианом, если тот меня отвергнет. – Я несколько секунд помедлила, не смея задать вопрос, который жег мне губы. До сих пор мне удавалось думать и принимать решения самостоятельно, и я хотела продолжать в том же духе, но это было сильнее меня. – Как вы думаете, он меня отвергнет?

– Он был не в восторге от вашей последней встречи, – признал Никола.

– Он тебе это сказал?

– Угу.

Я стукнулась лбом о стол.

– Но Максим… это Максим, – добавил Никола. – Он гордый, но не обуян гордыней. Если сердце у него еще на том же месте, он не пошлет тебя только ради удовольствия причинить тебе ответную боль.

– Да, но это ЕСЛИ сердце еще… – Я осеклась. Опять начиналось бесплодное «плетение кружев». – Там будет видно. Да! Там будет видно. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Мне пора.

– Постой! – простонала Катрин. – А разбор полетов?

– Некогда. И потом, думаю, мне пора учиться разбирать полеты самостоятельно.

Никола посмотрел на меня с гордой улыбкой. Я поцеловала его, чмокнула в голову Катрин и взяла сумку.

– Может, оставишь то, что так воняет чесноком у тебя в сумке? – предложил Никола. – Не лучший аккомпанемент для признания в любви.

– Ой, да, спасибо. – Я выложила колбасу на стол. – Домашняя, от мадам португалки. С «Кровавым Цезарем» должно быть обалденно.

– На тебе шлепанцы непарные, – заметил Никола.

– Ничего страшного. Ты пожелаешь мне удачи, любовь моя?

– А что?

– Просто пожелай мне удачи.

– Удачи, дурная голова, – простонала Катрин.

– Удачи, самая большая дурища на свете! – напутствовал меня Ной, целуя.

Никола положил мне руку на плечо:

– Бог в помощь, чемпионка. Бог в помощь.

Я улыбнулась ему и, сбежав по лестнице, вскочила в первое попавшееся такси.