— Мне надо было уехать раньше…

— Жаль, что ты не подождал, — снова сказала Люси. — Нет ничего ужаснее, чем возвращаться в пустую квартиру.

— Ты хорошо провела уик-энд?

— Отправиться в субботу на репетицию, а потом оставшийся день сидеть одной… если ты называешь это — хорошо провести уик-энд, тогда я действительно провела его прекрасно. — Люси помолчала, ощущая растущее раздражение. — Ну а ты? Как ты отдохнул? Давай рассказывай!

— Я много гулял пешком…

В своих огромных дешевых ботинках он исходил все дорожки и тропинки, которые были знакомы ему с детства. Многие старые рощи уже исчезли. На их месте раскинулись луга или поля. В общем, местность очень изменилась — почти до неузнаваемости.

— Все испоганили! — проворчал Ричард, пройдясь по хорошо знакомым местам.

Теперь здесь было не найти ни птичьего гнезда, ни полевой мыши. Не говоря уж о том, чтобы вдруг увидеть зайца.

Люси сквозь окно наблюдала, как на улице пошел дождь — сначала небольшой, а потом в полную силу, — заливая землю и превращая дорожки в грязное месиво.

— Но ты ведь был болен…

Ее голос вывел Ричарда из задумчивости, и он тихо вздохнул. Он никогда не умел врать.

— Да, был…

— Так болен, что отправлялся гулять, а силы, чтобы взять трубку и набрать мой номер, у тебя не нашлось!

— Это совсем не то…

— Так что же? Скажи наконец ради Бога!

— Нет, это ты мне скажи! — саркастически усмехнулся он, но внезапно почувствовал себя довольно глупо.

Когда Люси заговорила вновь, в ее голосе было уже нескрываемое раздражение.

— Кажется, первый раз с тех пор, как мы вместе, я не понимаю, о чем ты говоришь, Ричард!

Он ничего не ответил. Его вдруг начали грызть сомнения.

— Хотя я действительно кое-что хотела тебе сказать, — продолжала она, и его трусливое сердце глухо застучало. — Но, пожалуй, я отложу это до того времени, пока мы все окончательно не выясним.

Ричард помолчал минуту, а потом глубоко вздохнул.

— Может, все-таки скажешь?

— Ну уж нет. Я хотела поговорить с тобой перед Рождеством…

Ее мысли опять перекинулись на Роджера. Она вспомнила все то, что он говорил и что порывался сделать. Как она хотела со всем этим покончить!..

— Но не застала меня, — продолжил Ричард за нее.

— Именно.

— И теперь хочешь дождаться, пока мы встретимся? А когда ты возвращаешься? — поинтересовался Ричард.

— В среду начинаются репетиции. Ты успеешь вернуться к среде? — спросила она.

— Не знаю. На съемках я понадоблюсь не раньше пятницы… — Что ж, тогда я подожду до пятницы… — огорченно вздохнула Люси. — Раз уж тебе так необходимо побыть одному.

— Прекрасно.

— И все? — резко спросила она.

— А что ты хочешь от меня услышать, Люси?

— Хотя бы поздравление с Новым годом, Ричард! — воскликнула она, готовая вот-вот разрыдаться. — Словом, все что угодно, но только не продолжение этого cтранного, идиотского разговора!

Люси едва сдержала себя, чтобы не выложить ему все, в чем согрешила. Ведь, в конце концов, она это делала ради него же. Она была готова рассказать даже о том, как глупо и позорно капитулировала перед таким подонком, как Макс Локхарт…

— Я вовсе не хотел подобного разговора, — пробормотал Ричард.

— Ладно, — сказала она, — забудь о нем.

Люси бросила трубку, и он скривился, словно от боли.

Некоторое время Ричард тупо смотрел в пространство, чувствуя, что разговор получился совсем не таким, как он рассчитывал. Каким-то непостижимым образом Люси ухитрилась оставить его в положении, когда он, ни в чем перед ней не виноватый, даже почувствовал собственную вину за все, что случилось.


Дрю радостно присвистнул. После обеда с Анжелой он чувствовал себя превосходно. Что может быть лучше, чем забраться теперь с ней в постельку! Проходя сквозь сверкающие стеклом и бронзой двери, он покачал головой и не удержался от довольной улыбки.

Она сама предложила отправиться по магазинам, чтобы купить ему кое-что новенькое. Потом они надолго закатились обедать к «Петросяну». Это был один из ее любимых ресторанов. Роскошь заведения буквально ошеломила Дрю. Они расположились на розовом кожаном диване и вкушали лучшие блюда для влюбленных — устрицы, морские гребешки и крабы, обильно орошая их, естественно, охлажденным шампанским.

Чуть позже они расстались, поскольку она пожелала заглянуть в шикарный магазин «Ора Федер», что на Мэдисон-авеню, чтобы приобрести кое-что из нижнего белья. На обратном пути Дрю все посмеивался: у Анжелы все шкафы были забиты самым тонким и изысканным нижним бельем, между тем, как правило, она предпочитала оставаться под платьем нагишом.

Словно старому знакомому, Дрю кивнул швейцару и прошел через фойе к лифту. В руках Дрю нес подарки, которые преподнесла ему Анжела.

На Рождество она подарила ему золотой «ролекс», золотую зажигалку с его монограммой. Она также приготовила шикарного гуся, припасла для них всяких лакомств и дорогой выпивки. Словом, они замечательно отметили Рождество в ее роскошной квартире. Потом, естественно, занялись любовью. В коротких перерывах между любовными играми они сидели на кровати, закусывали и смотрели старые фильмы. Это был, безусловно, один из лучших дней в его жизни.

Ну а сегодня она приодела его, как в старые добрые времена, с головы до ног: галстуки и рубашки от Бижара, итальянские туфли от Кен Кола, роскошный белый шелковый костюм, несколько махровых халатов. От всего этого у него просто закружилась голова. Радуясь, как ребенок, он прижимал подарки к груди, чувствуя себя как нельзя лучше. Он наконец удостоверился в том, что кое-что значит для нее, ведь они даже не вспоминали обо всей этой чепухе относительно Милашки Джонс. Дрю решил, что занял прочное место в будущем Анжелы… Подумав об этом, он слегка нахмурил брови. Что ж, у нее не было другого выхода.

С трудом удерживая свертки, Дрю освободил одну руку, чтобы нажать на кнопку у лифта. Двери плавно раздвинулись, и он вошел в лифт, который с волшебной быстротой доставил его на вершину небоскреба, где располагались чертоги Анжелы. Что-то мурлыкая себе под нос, Дрю вышел из лифта и прошел в вестибюль. До двери в ее апартаменты оставалось несколько шагов. Дрю сложил свои подарки на кроваво-красный ковер и полез за ключами.

Ключи отыскались, как никогда, легко. Однако, когда он вставил первый ключ в замочную скважину, оказалось, что тот не хочет поворачиваться. Дрю повторил операцию при помощи другого ключа, потом третьего… Он внимательно осмотрел ключи. Затем снова попытался отпереть дверь. Его охватила паника. Он в ужасе отступил на шаг от двери, начиная понимать, в чем дело. Анжела сменила эти чертовы замки! Чистая работа, ничего не скажешь! Он беспомощно помотал головой. Она намеренно выманила его из квартиры, напоила, накормила, накупила поганых шмоток, а в это время по ее распоряжению поставили новые замки…

В отчаянии и ярости Дрю начал лупить в полированную деревянную дверь ладонью, потом заколотил кулаком. Униженный до глубины души, он осыпал Анжелу проклятиями. Она снова провела его: использовала, обвела вокруг пальца и вышвырнула, как кусок дерьма.

Дрю зажмурил глаза и прислонился лбом к запертой двери. Он тихо застонал. Злоба сменилась безграничной тоской.

Все его надежды развеялись как дым.


Три мужа Мэрилин Монро — Джим Догерти, Джо Ди Маджио и Артур Миллер — расположились каждый на своем месте на вращающейся сцене. Остальные актеры — всего двадцать человек, — изображающие многочисленных любовников Монро, рассредоточились вокруг. Роуз стояла вне этой вращающейся цепи мужчин, проплывающих мимо нее под тягучие и грустные звуки музыки. Луч прожектора выхватывал из полутьмы то Догерти, то Маджио, то Миллера, и с каждым из них у Роуз был свой дуэт и несколько танцевальных па. Потом свет постепенно гас, тускнел, мужчины как бы исчезали из жизни Монро, музыка затихала, и Мэрилин оставалась одна — вернее, один на один с телефоном: старый, пятидесятых годов телефонный аппарат стоял на авансцене, словно мрачный страж.

Джеки удовлетворенно вздохнула. Конечно, сцена была еще далека от совершенства, однако все ее достоинства уже были налицо. Джеки стояла в дальнем углу репетиционного зала, нервно переплетя пальцы, и наблюдала, как на сцену выходит Пат Гудал, исполняющая роль рассказчика. Ее появление разрушило все настроение финальной сцены. Джеки на секунду закрыла глаза. Конечно, в том, что сцена не удалась, Пат была виновата меньше всех. Как бы там ни было, эта идея принадлежала Джеки, и даже Макс в конце концов проникся ею и предложил подождать, пока спектакль примет более определенную форму, а уж тогда решать, как быть.

Теперь Джеки наблюдала, как Макс распоряжается, чтобы Пат повторила свой выход, но с некоторыми мелкими изменениями. И Джеки снова огорчилась, потому что нужного эффекта по-прежнему не было достигнуто… А сколько сил и времени она потратила на то, чтобы пробить свою идею. Даже сориентировалась с Максом. И все напрасно… Когда Макс повернулся к ней и сделал ладонью красноречивый жест, показывая, что уже сыт по горло, она только беспомощно пожала плечами.

— Спасибо, милочка, — ласково сказал он Пат.

Джеки заметила, что Макс заставил себя даже улыбнуться актрисе, хотя последнее далось ему, понятно, не без труда. Это приятно удивило Джеки, потому что большинство режиссеров, с которыми ей доводилось иметь дело, были людьми резкими и несдержанными на язык, несмотря на то, что актеры — очень ранимый и чувствительный народ. Рассказывали даже, что однажды один актер, чье самолюбие оскорбили во время прослушивания, не выдержал и покончил с собой. Джеки вполне могла допустить, что так оно и было.

Макс потянулся, встал со своего кресла и, как она и ожидала, направился прямо к ней.

— Все ясно, — сказала Джеки, — не нужно ничего говорить.

— А я, собственно, уже давно все сказал.

— Идея не сработала. Так тому и быть, — продолжала она. — Сожаления ни к чему.

— Хорошо, — кивнул Макс.

— У Пат, однако, прекрасный голос. Может, включим ее в хор? Думаю, она сможет проявить себя.

— Почему бы и нет, — согласился он. — Как я и предполагал, нам придется привлечь дополнительное количество исполнителей, чтобы укрепить некоторые сцены спектакля.

— Другими словами, общее число актеров, занятых в спектакле, увеличится до тридцати пяти…

— Около того.

Джеки помолчала, подсчитывая в уме, во сколько обойдется приглашение новых исполнителей. Еще пять человек. Значит, потребуется дополнительно около тысячи фунтов в неделю. С каждым днем смета все более разрастается.

— Предварительная продажа по-прежнему идет вяло?

— Разве ты сам не знаешь?..

— В этом месяце ты, кажется, собиралась плотно заняться рекламой?

— О да… — пробормотала она.

Это тоже выльется в круглую сумму. Рекламные сообщения в газетах уже вытянули из них тысячи и тысячи фунтов. И это не считая футболок с рекламными трафаретами, рекламных щитов и афиш на оживленных улицах города, а также музыкального альбома, который планировалось записать в конце этого месяца. Первая, сокращенная версия альбома раскупалась не слишком активно, но Джеки надеялась, что после премьеры мюзикла дела пойдут лучше. Она была уверена, что музыка и песни оригинальны, мелодичны и просто не могут не понравиться публике. Это ее и воодушевляло.

— Кажется, спектакль уже начинает приобретать законченную форму, — осторожно сказал Макс.

Она кивнула.

— И Роуз вошла в образ, — продолжал он. — Так что, я думаю, у нас нет повода беспокоиться.

— Хотелось бы надеяться.

— Джеки, дорогая, не вешай нос. У меня самые хорошие предчувствия относительно нашего маленького произведения.

— Не такое уж оно и маленькое, Макс, — возразила Джеки.

Только недавно она сама осознала всю грандиозность того дела, за которое они взялись. Ни один из ее прошлых проектов даже близко не приближался по масштабам к «Мэрилин», и временами, когда одолевала усталость, Джеки охватывала паника, хватит ли сил довести дело до конца.

— Маленькое, большое — какая разница? Главное, что у меня хорошие предчувствия, — cказал Макс. — Вспомни об этом, когда у тебя начнется очередная постановочная лихорадка, дорогая моя!

— Конечно, Макс, — сдержанно кивнула она, а потом взглянула на часы. — Ну а теперь, если у тебя нет никаких вопросов, я пойду домой. Мне еще надо сделать несколько звонков и перелопатить кучу бумаг. Если я тебе понадоблюсь, позвони.