Если она выживет, мир узнает, что она невиновна.

Запертая с девятью известными и потенциально– психическими преступниками, Эвелин должна выбраться из тюрьмы и разобраться в своем прошлом, чтобы остаться в живых.

Но система, которая точна, кажется, уничтожает наугад.

Она не планирует заводить друзей.

Она не планирует когда– либо влюбляться.


ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ:

Книга содержит нецензурную лексику, сцены сексуального характера и момент с лгбт.

Только для лиц, достигших восемнадцатилетнего возраста!


Глава 1

За четыре минуты до моего приговора, мама сломалась.

Я думала, что все будет проще, ведь она так долго готовилась. Мое наказание было уже решено в то время, когда меня заключили в тюрьму, шесть месяцев назад, и я только урывками видела ее через грязные стекла окон. Но теперь она рыдает в свою костлявую руку, удерживая плотно  Тодда за запястье. Достаточно изогнувшись, он  вырывается и подбегает ко мне.

Я сажусь на корточки, равняясь с высотой Тодда. Он следит за моей толстовкой с капюшоном из  полиэстера[1]. Протянув пухленькие пальчики, он застегивает ее на молнию.

Ему только пять. Я помню некоторые моменты из этого возраста, но не все: переезд из дома, мой первый поход на карнавал в честь сбора урожая. Интересно, вспомнит ли он меня.

– Обещай, что не забудешь меня, ок, крепыш?

Понимание озаряет его лицо.

– Куда ты уходишь, Эви?

– Просто сделаю несколько тестов. Они должны держать меня в это время.

Я запускаю пальцы в его темные, тонкие волосы.

– Можно мне пойти?

Уголок рта поднимается вверх.

–  Нет, это как тайм– аут на месяц.

Его глаза расширяются.

– Они отнимут даже твое время для перекуса.

– Они собираются отнять твое время на перекус?

Я киваю.

– Но когда ты вернешься, мы сможем перекусить вместе.

– Все шоколадное мороженое в мире. – Я автоматически улыбаюсь. – Я люблю тебя.

Он наклоняется и оставляет липкий поцелуй на моей  щеке.

– Я больше.

Я вдыхаю. Детский шампунь. На секунду я возвращаюсь  домой вместе с мамой и Тоддом, еще до суда, до колледжа. Бежевые ковры и  сожженные на солнце окна, карандашные наброски, заляпанные пальцы. Когда больше не могу с этим справиться, мучая себя еще больше – я встаю.

Комната отправки  холодная и душная — темно– серые стены и мерцающие световые огни, она едва ли больше, чем моя камера.

Можно подумать, что они дали бы мне несколько часов побыть на солнце прежде, чем отправить меня прочь.

Но террористы не заслуживают красивые вещи.

Плохое освещение не помогает скрыть маску бледности мамы. Она выглядит намного старше, чем год назад: морщины на ее лице глубже, короткие черные волосы с проседью. Она кивает, и я совершаю самый смелый поступок, который делала в последнее время.  Я делаю шаг вперед и обнимаю ее за миниатюрные плечи.

Ее дыхание задерживается. Она вздрагивает от рыданий, когда  сжимает меня.

 – Не надо, – говорю я. – Я вернусь через месяц.  Месяц, и они отпустят меня.

Я притворюсь для нее, сделаю эти слова самым технологическим объяснением смертной казни в мире.

Что я собираюсь и сделать в Передовом Центре.

Дверь со скрипом открывается позади меня. Мамины глаза расширяются, она качает головой сквозь яростную дрожь.

– Я не готова.

– Мы по графику, мэм.

–Я всегда верила тебе. – Мама цепляется за меня в отчаянии. – Запомни это.

Я покорно завожу руки за спину, и холодные наручники застегиваются.

– Я люблю тебя. – Каждое слово тонет в ее криках.

Охранники выводят меня, дверь в комнату отправки захлопывается, заглушая Тодда, который выкрикивает мое имя.  Металлические решетки на полу гремят под ногами тюремных охранников, спешивших туда и обратно, между комнатами отправки и камерами.

Невзирая на слова, которыми «кормила» меня моя мама, я знала, что видела свою семью в последний раз.

Мое горло сжимается, но нет времени, чтобы поразмышлять. У меня были месяцы, чтобы представить этот момент,  месяцы горевать. То время закончилось, потому что сегодня начало моего неминуемого выполнения  приговора в Передовом Центре.

Охранники подводят меня к следующей двери. Один открывает, другой заводит меня внутрь, увлекая к тонкой кушетке.

Медицинские приборы украшают стеллаж на стене, и женщина в халате сидит рядом со мной на стуле. Она читает что– то в планшете в руках.

– Эвелин.

Резкие флуоресцентные огни освещают ее вялую улыбку. Мои охранники находятся близко к нам, так как она набирает что– то на своем планшете.

– Всего несколько быстрых тестов. – Она выбирает аппарат для измерения артериального давления со стеллажа, включая один конец в ее планшет. – Твою руку, пожалуйста.

Она документирует остальные мои жизненно важные органы, подключаясь к каждому новому устройству.

– Никаких проблем с контрацептивами?

Мне давали контрацептивы регулярно, с тех пор, как мой приговор был вынесен.

Правило Передового Центра. Я буду общаться с мужчинами– заключенными во время моего заключения, и последняя вещь, которую хотят для нас – это размножение.

У меня не было голоса в этом вопросе.

Пришлось сделать укол, чтобы попасть в Передовой Центр.  Либо Передовой Центр, либо камера смертников для таких девушек, как я.

– Нет.

– Порядок. – Она кладет планшет на стол и надевает латексные перчатки. – Проходи вперед и ложись лицом вниз.

Я делаю, как мне говорят. Ее эластичные руки обхватывают мою шею.

– Ужалит немного.

Со звуком сжатого воздуха возникает мгновенная боль, как будто она режет основание моего черепа ножом. Я подпрыгиваю, и она удерживает меня.

– Все готово.

Я сажусь, трясущей рукой дотрагиваюсь до задней части шеи. Мои пальцы нащупывают шишку под кожей.

– Так вставляют чип?

– Прошу прощения?

– В Череп, через гематоэнцефалический барьер. – Мысль внезапно ужасающая – имплантат – медленная пуля, проходящая в мой мозг.

Она кривит свои губы, очевидно раздраженная из– за вопроса.

– Думайте о нем, как о крошечной дрели с дистанционным управлением. Совершенно безопасно, уверяю вас.

Нормальным людям дают время и средства изучить то, что они хотят внедрить в их тело. Мне не дали такую роскошь. Я должна поверить, что какой– то умный чип, который у меня никогда не было шанса исследовать, не собирается зашифровывать мой мозг.

Она нажимает на экран ее планшета в нескольких различных местах, затем передает его мне.

–Вы знаете, что делать.

Контракт. Они дали мне печатный экземпляр, чтобы перечитать в моей камере, наряду с Библией. Я запомнила его.

Контракт это:

Один месяц в тюрьме. Я могу быть подвергнута травмам в любой момент во время моего заключения. И если монитор — монитор, эта медсестра, внедренная в меня, считает, что мои эмоциональные и гормональные реакции на любую симуляцию, в которую я буду помещена, не сбалансированы, я буду казнена.

Контракт гораздо длиннее этих пунктов, но только эти имеют значение.

Я ставлю свою подпись. Мне нужно выйти из этой комнаты.

– Проводи Ибарру вниз, – говорит один из охранников другому в ухо. Он берет меня за руку.

– Там  зверинец, – отвечает другой. – Нет, дерьмо.

Они ведут меня в холл. Девушка  выходит из экзаменационной комнаты тоже в наручниках и с сопровождением. Она носит те же вещи, что и я: официальную универсальную форму Передового Центра,  думаю.  Футболка и черная толстовка с капюшоном. Серые брюки– карго и сапоги на липучке. Интересные изменения в оранжевом, к которому я привыкла.

Слезы льются по ее лицу. Она очень красивая с пухлыми губами и высокими скулами, кожа чуть темнее, чем у меня, и  детские ямочки на щеках. Ей не может быть больше двадцати.

Я не могу вспомнить кто она. Мир знает. Список Передового Центра был объявлен, документальные фильмы наших трагических судеб наводнили сетевой эфир телевидения.

Мои охранники следуют за сопровождающими девушки в лифт, две наши группы неуютно встали близко друг к  другу, когда мы спускаемся в холл.  Всхлипывающую девушку заталкивают в автомобиль, и я хочу, чтобы она уехала. Каждый звук, исходящий от нее, стискивает невидимую нить вокруг моего сердца.

Открываются двери, и я выхожу вслед за ней.

Группа окон, доходящих до пола, окружают вестибюль: с решетками и пуленепробиваемые, но выглядят шикарно.  Старая, добрая федерализированная тюрьма. Первоклассный холл для худших недоумков. Камеры и жилые помещения находятся под землей. Мы невидимки. Навечно. Пока нам не разрешат два дня для  посещений.

Или отъезд.

За окнами поезд с прямой дорогой в Калифорнийский Передовой Центр, который ждет нас на вокзале.

Я вижу протестующих через стекла позади забора, окружающего проход станции. Они колотят цепь кулаками, размахивая взад и вперед. Ждут нас. Их громкие крики слышны через пуленепробиваемое стекло.

Мы присоединяемся к линии осужденных. Некий высокий подонок скрежет зубами в мою сторону.

Он сильный, нет, намного сильнее. Он мог бы сломать мою шею пополам во сне. Его рукава закатаны, на руках веснушки. Должно быть, он был на свежем воздухе, занимался физическим трудом.

Его квадратная челюсть сжата, и ни один мускул на его лице даже не осмеливается дергаться, что заставляет меня задаться вопросом:  он знает, кто я, или его выражение просто осталось таким. Охранники по обе стороны от него идут непоколебимо, будто втайне бояться до смерти идти рядом с ним.

– Кейси Харгроув, номер заключенного 92354, мужской номер – пять в Передовом Центре С. Отчет,– говорит его охранник, приложив палец к динамику.

Затем охранник провожает девушку с ямочками на щеках.

– Джасинда Глейзер, номер заключенной 48089, женский номер – четыре в Передовом Центре С. Отчет.

– Эвелин Ибарра, номер заключенной 39286, женский номер – пять в Передовом Центре С. Отчет.

Клянусь, вокруг меня в течение половины секунды стоит мертвая тишина. Открываются двери.

Вибрирующий звук льется в холл, как вода через пустынный каньон. Я оцепенела. Мои охранники тащат меня вперед.

Кулаки Джасинды сжимаются у нее за спиной: тонкие пальцы и белые костяшки.

Я избегаю шумную стену и откидываю голову к пасмурному небу – хочется показать в последней раз фак миру. Когда я заставляю себя вернуться на землю, мне жаль, что я не сделала этого.

Сотни людей кричат на нас, толкая доски с противоречивым текстом на заборе.

Передовой Центр = Покайтесь, варвары, дитя Божьего.

– Вы будете гореть в аду за то, что вы сделали, – визжит кто– то.

Женщина прижимает фотографию одной из моих жертв цепной связи. Она произносит мое имя. Эвелин.

Оно проходит через пространство, умножаясь.

Размножаясь. Эвелин. Эвелин. Эвелин.

Поезд ждет, тихий и магнитный — серебряная пуля на пути — готовый доставить нас в Калифорнию за несколько часов.

Я следую за линией заключенных к турникету. Джасинда кладет большой палец на панель, встроенную в свод  станции. Зеленый свет начинает мигать над ней, и она проходит.

– Мисс Ибарра, большой палец правой руки, пожалуйста, – говорит мой охранник. Я подчиняюсь, и турникет разблокируется.

– ЭВЕЛИН.

Снова мое имя, только в этот раз резче и злее.

– Я надеюсь, что это больно, я надеюсь, что это чертовски БОЛЬНО.

Я следую вверх по лестнице, и потом в вагон.

Сидячие места выстроены линией у стен, стальные наручники на подлокотниках ждут нас с разинутой пастью.

Мой охранник прикрепляет мне на ухо какое– то прослушивающее устройство и провожает меня к моему месту, между Джасиндой и тощим парнем– коротышкой с прямыми черными волосами и очками Джеффри Дамера[2]. И вот десять из нас все вместе. Десять кандидатов в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти.

Кейси сидит напротив меня. Я наклоняю голову, бросая ему вызов. Другие кандидаты молчат, это так неестественно. Наручники застегиваются вокруг моих запястий, и наши охранники уходят.

Я узнаю двоих из моей компании. Пепельная блондинка с прической эльфа и возможностью разбить стекло с меня размером. Красочные татуировки тянуться по ее бледным запястьям и исчезают под рукавом.

Валери Крейн. Убила троих парней, повесив их тела. Мелькнул огонек узнавания  в ее глазах – она знает, кто я, без сомнений. Я никогда не разговаривала с ней. Никто не наёб*ет Валери Крейн. Уж я– то знаю это.

Я также узнаю еще одного сумасшедшего ублюдка: студент из школы на Западном побережье. Он был арестован за продажу наркотиков и похищение нескольких подростков, которых пытал до смерти. Он был единственным из своего отряда, которого поймали. Заявил о своей невиновности, хотя без мотива. Его имя Гордон: бледный с копкой волос песчаного цвета и с острым подбородком.