— Смотри на меня, папочка! Смотри, что я умею делать!

Обри отбросил вилы и пристегнул корду к уздечке пони.

Ну конечно, Арлетта снова выдумала какое-нибудь ребячество и хочет показать ему!

— Можно начинать, господин? — Сын Хамона взирал на Франсуа, ожидая разрешения.

Франсуа рассеянно кивнул. Но где же Элеанор? Он хотел видеть ее глаза, когда она будет разворачивать его подарок. Он решил, что не следует вручать его сразу. Сначала он вымоется и поест. Он подождет той минуты, когда они лягут.

— Господин? — Обри привлек внимание отца к дочери.

— Ну, давайте, показывайте, что там у вас?

Подошел и граф Роберт.

— У нее задатки хорошей наездницы, Франсуа, — улыбнувшись, сказал он, с симпатией наблюдая за Арлеттой. — Она научилась ездить без седла, пока нас не было.

— Да? — В проеме двери так никто и не появился.

Граф Роберт похлопал сына по плечу.

— Что ты там высматриваешь, Франсуа? Взгляни на свою девчонку. Клянусь святыми мощами, она скачет стоя! Она умеет обращаться с лошадью, моя маленькая внучка. О, эта веточка от моего старого ствола…

— Да, недурно, — позевывая, согласился Франсуа. Он заметил, что рубаха дочери была порвана и на спине пятно от сырой травы, а ее ботинки все в пыли. Нужно поговорить со старой Агатой. Джоан любила старуху — это она выбрала Агату в няньки для Арлетты, — но теперь, похоже, Агата не справлялась с надзором за этим сорванцом. Или Агата обленилась, или она стала совсем старой. Нельзя позволять Арлетта дичать до такой степени. Сколько же ей теперь? Семь, или около того. Пора подумать о ее внешнем виде и о поведении Это же просто позор, да и только.

В этот момент у входа в донжон произошло какое-то движение, и на верхней ступеньке лестницы показалась его жена, вышедшая наконец поприветствовать мужа. Элеанор, стройная женщина холодного и непорочного вида, была одета в льняное кремовое платье, расшитое узорами, и тунику цвета слоновой кости. Талию охватывал пояс с серебряной пряжкой, безупречная белая мантилья прикрывала прекрасные волосы и точеную шею, а подбородок и щеки были скрыты под колышащейся муслиновой вуалью. Его королева. Его прекрасная снежная королева…

Забыв обо всем, Франсуа сделал шаг в ее сторону.

— Папа, посмотри! Посмотри на меня!

Нехотя Франсуа оторвал взгляд от жены и обернулся на голос дочери. Она стояла во весь рост на спине пони, буйные рыжие кудри выбивались из-под ленты и падали на лицо Арлетты, напоминая язычки пламени. Но ему было совсем не интересно смотреть на нее.

Хани ходил равномерными кругами вокруг младшего Хамона, словно мул, крутящий мельничное колесо. Арлетта вытягивала шею, чтобы уловить отцовский взгляд.

— Смотри, папа! Смотри, что я умею делать!

Позади него откуда-то сверху, из дозорной бойницы звонкий мальчишечий голос скомандовал:

— Прямее, Арлетта! И двигайся плавнее, а то потеряешь равновесие!

Это был Джехан. Он, сжимая в руке копье, сидел на корточках на краю деревянного настила и не отрывал глаз от наездницы. Вспомнив, что его обязанность — стоять на часах в надвратной башенке, Франсуа бросил в его сторону неодобрительный взгляд. Джехан покраснел и ретировался на свой пост.

Оборачиваясь к дочери, которая все еще старательно балансировала на спине пони, Франсуа краем глаза заметил, что Элеанор пересекла внутренний дворик и стоит под аркой, тоже поглощенная этим зрелищем.

Ее светлые глаза встретились с глазами мужа, и она подарила ему одну из своих еле заметных улыбок.

— Приветствую тебя дома, господин, — сказала она.

Франсуа двинулся в ее сторону.

— Папа! Папа!!

В этот момент пони зацепился копытом за высушенный солнцем корень между плит и сбился с аллюра. Арлетта взвизгнула, как сойка, и взлетела в воздух. Приземлилась она удачно: верхней половиной в тачку с навозом, нижней — рядом с ней. Выбравшись из навозной кучи, она приняла сидячее положение; в заляпанных волосах торчала солома, а щеки были краснее грудки снегиря. Взглянув на Франсуа, она разрыдалась.

Обри бросил повод, на котором лошадь бегала по кругу, и кинулся к Арлетте. Франсуа, бросив в их сторону сердитый взгляд, обернулся к жене и протянул ей ладонь в знак приветствия. Элеанор, немного поколебавшись, приняла ее. Они пошли рука об руку по направлению к залу.

— Я никогда не знаю, что Арлетте взбредет в голову в следующий момент, — сказала Элеанор своим нежным голосом.

— Да-да, ее поведение доставляет всем нам непредвиденные хлопоты. Я думаю, что пора заняться ею всерьез. Только посмотри на девчонку: волосы встрепаны и взъерошены, одежка грязная и рваная, да еще, того и гляди, с нее свалится. Она чересчур резва, чтобы Агата смогла с ней справиться…

— Господин, но они души друг в друге не чают, — высказала свое мнение жена.

— Души, говоришь… М-да! Думаю, на эту тему мне нужно будет переговорить с матушкой.

— Если я смогу, то постараюсь быть тебе полезной.

— Вот как?

— Конечно, мой господин. Отныне твоя дочь будет и моей дочерью.

Франсуа ответил ей улыбкой.

Во внешнем дворике граф Роберт подошел к внучке и помог всхлипывающей девочке подняться.

— Ну-ка, вставай, малышка. А вот плакать не годится.

— Но я же сумела выполнить это упражнение, дедушка, в самом деле сумела, — Арлетта возила по мокрому лицу грязным и рваным рукавом. — Почему же папа не похвалил меня? Разве ему не интересно?

— Зато я тебя хвалю, — граф присел на приступок перед конюшней. — Ну-ка, попробуй еще раз, и если не свалишься, то у меня найдется кое-что для тебя.

Арлетта фыркнула и поглядела на дедушку с недоверчивой улыбкой.

— И что же это? Что ты дашь мне? Впрочем, попробую угадать… Испанский миндаль? Засахаренные фрукты?

Граф похлопал ладонью по торбе, которая висела у него за плечами, и в его голубых глазах промелькнула хитроватая усмешка.

— Поживем — увидим. Сделай-ка еще пару кругов — и узнаешь.

Арлетта вернулась к своей лошадке и вскарабкалась ей на спину.

— Дед, иногда мне кажется…

— Да?

— Иногда мне кажется, что папа никогда меня не полюбит.

Граф выпрямился.

— Что такое? Что за чепуха?

— Как будто я пытаюсь поймать собственную тень. Хвать, а в руках ничего нет.

Теперь уже фыркнул граф.

— Поймать тень?! Ты просто наслушалась каких-то глупых сказок! Тень нельзя схватить руками.

— Да, конечно, — упавшим голосом прошептала Арлетта. Она взялась за поводья своего конька, снова встала на нем в полный рост и безо всяких приключений проехала два круга по двору.

Раскрасневшись от радости, она соскользнула с Хани.

— Ну вот! Ты же видел, правда?

Граф Роберт потрепал детский локон.

— Да, я видел. А вот и твоя награда. Я знаю, тебе понравится.

Он протянул внучке наполненный до краев маленький ящичек. Там был примерно фунт испанского миндаля, которого ей давно хотелось.

— Миндаль в меду! Благодарю тебя, дед!

— Ты молодец, маленькая моя. — Граф снова распрямился. — К сожалению, теперь я должен с тобой расстаться.

— Ты собираешься встретиться с сэром Хамоном?

Арлетте было известно, что когда ее дед покидал Хуэльгастель, он передавал бразды правления и дела правосудия в руки сэра Хамона ле Мойна, своего сенешаля и друга. По возвращении дед всегда первейшим делом призывал управителя к себе и выслушивал доклад обо всем, что произошло в его отсутствие, так как хотел с первого же часа быть в курсе всех событий. Только после этого дед разговаривал с остальными.

— Да.

— Я видела, как он направлялся в арсенал.

— Спасибо за подсказку Продолжай тренировки, дитя, у тебя неплохо получается.

С этими словами граф Роберт потопал ногами, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, и направился в сторону оружейной палаты.

— Эй, Хамон, Хамон!


В тот вечер ужин в семействе де Ронсье проходил как обычно. Сотрапезники сидели за высоким столом спинами к старинному пылающему камину. Отсюда им была видна целая толпа слуг, солдат, купцов и всяческих прихлебателей, которые толкались плечами в борьбе за лучшее местечко за козлами, которые служили столами во время многолюдных трапез. Эти массивные сооружения хранились в особом пристрое, а при необходимости слуги выволакивали их оттуда и устанавливали перед огнем. На дворе был июнь, и пламя горело вяло. Камин безжалостно дымил, и клубы сероватого рыхлого дыма поднимались к поперечным и продольным балкам.

Пищу в замке принимали беспорядочно, особенно это касалось той публики, которой не полагалось почетных мест и кого размещали подальше от огня и поближе к большим двустворчатым дверям, в закоулке, где гуляли все мыслимые сквозняки. Слуги выставляли на деревянные грубые козлы большие братины, чаши и миски, со звоном ставили блюда. Хлебодар грубо совал столующимся буханки хлеба. Люди тянули руки, хватали, загребали, вырывали. Стучали ножи. Поглощали добытое с урчанием, словно псы. Если за эти столы попадала женщина, ей приходилось либо довольствоваться кусками, которые никто не взял, либо прибегать к хитрости, чтобы заставить своего соседа позаботиться также и об ее интересах. Если девицы были молоды и смазливы, они таращили глаза, выпячивали вперед груди и громко расхваливали силу и прочие достоинства своих кавалеров перед менее любвеобильными соседями. А если они были некрасивыми или просто старыми, то поступали так, как их выучила жизнь, то есть выхватывали недоеденные куски с чужих блюд или, в крайнем случае, подъедали крошево, на которое уже никто не зарился. То, что доставалось детям, зависело от их проворства, или от того, как о них позаботятся родители.

— Это мое!

— Опоздала, Дэви. Не отдам!

— Убери отсюда свои грязные лапы, Роджер!

За высоким столом вели себя покультурнее. Выскобленные доски накрывались белой полотняной скатертью. Еду разносили служанки, которые с перекинутыми через руку выбеленными холстами чинно выхаживали вдоль столов, подавая блюда каждой чете отдельно — было принято, чтобы супруги ели из одной посуды. Одинокие женщины и дети сидели за дальним концом стола. Кушанья им тоже подавали, правда, их очередь приходила последней, и нередко получалось так, что до их конца блюдо доходило уже пустым. В противном случае они выбирали из остатков. Хотя обычно еды хватало на всех. В тот вечер кормили тушеными цыплятами с изюмом. Хлеб наваливали в корзины, расставленные по столу на некотором расстоянии друг от друга: его было достаточно и никому не приходилось драться за свою долю.

Граф и графиня занимали центральное место на помосте, вкушая пищу из одного большого блюда, в то время как Франсуа с супругой лазили руками в соседнее. За ними сидел отец Йоссе, который имел блюдо в единоличном распоряжении и лакомился в одиночку. Слева от графа Роберта восседали сэр Хамон и леди Дениза. Дети, в том числе Арлетта и братья ле Мойн, сидели на дальнем конце стола, подальше от родителей. Всем подавали вино, не исключая и детей, хотя для последних его разбавляли водой.

Франсуа ждал, пока все не насытятся, прежде чем заговорить с матерью о том, что Агата уже не справляется со своими обязанностями. Сама Агата сидела где-то недалеко от дверей, в шуме и гаме, и, конечно же, ничего не могла слышать.

— Жаль, что ты не видала Арлетту сегодня вечером, когда мы въехали в замок, мама. Она выглядела как редкостная растрепа. Волосы словно осенняя трава, сама вся грязная, словно крестьянская девчонка. Да, признаю, сам-то я мало обращал внимания на свою дочь. У меня других забот по горло — но это еще не значит, что ей можно так вести себя так.

Граф Роберт оторвался от блюда с мясом.

— Но, Франсуа, она же показывала тебе свой новый фокус. Наверное, ей не стоило бы пытаться сделать это, нацепивши юбку…

Элеанор одарила мужа одной из своих холодных улыбок. Ну почему бы Арлетте не быть более похожей на Элеанор? Франсуа подумал, что его дочери пора научиться быть более женственной.

— Я вообще не понимаю, с чего это наша замарашка откалывает такие штуки, — сказал он. — Почему бы ей не вести себя… ну, по-девчоночьи, что ли? Ведь она же девчонка!

Графиня Мари, разделявшая презрение Франсуа к женскому полу, неторопливо перевела взгляд на дальний конец стола, где сидела ее внучка. К счастью, сама Арлетта и не подозревала о том, что родственники разговаривают о ней. Ее рыжая головка склонилась к темноволосой голове Джехана. Дети со смехом бросали куски под стол, где свою долю караулил Габриэль. Мари отметила, что перед обедом волосы Арлетты, очевидно, пытались привести в порядок, но косичка уже наполовину растрепалась. Поскольку внучка сидела, Мари не могла рассмотреть, что на ней было надето: девичья туника или мальчишечьи штаны с чулками.