Мэри Келли - Ирландское сердце

Наш зеленый родной край. Все мы, в чьих жилах текла ирландская кровь, скорбили об этих людях, но они вдохновляли нас, вселяли в сердца решимость.

В поэме говорилось, что все изменилось, изменилось полностью. «Уже родилась на свет Грозная красота».

Я застыла и сидела неподвижно, захваченная магией слов.

Но Мод встала и вскинула руки.

– «Грозная красота»! Это ужасно, Уилли, – воскликнула она. – Ужасно, просто ужасно! – Она оттолкнула Йейтса. – Как ты смеешь использовать их смерть, чтобы создавать такое? Как ты смеешь? Как ты посмел? Жертвенная смерть не превращает сердце в камень! Только через такое может человек возвыситься до Бога! Ох, Уилли…

Она побежала по берегу.

Йейтс посмотрел на меня:

– Спасибо вам.

Я не знала, что ему сказать.

– Спасибо. Это прекрасно. Она просто…

Он молча ушел.

Следующие два дня Йейтс избегал Мод, предпринимая долгие прогулки по пляжу вместе с Изольдой, тогда как Мод изливала свою злость на меня.

– Ну почему он не мог позволить Джону Макбрайду быть героем? Хотя бы ради Шона. Жертва его отца искупает все то зло, что он причинил нам. Он настоящий мученик, – не унималась она, когда мы с ней вдвоем сидели в саду. – Как он мог назвать его бездельником и крикуном? Я иногда думаю, не покупали ли британские агенты выпивку Джону специально? Чувствовал ли он вообще, что я отказываю ему в его сыне? Не совсем, конечно, на самом деле, но отцы и дети… Ну, не знаю.

– Мод, – сказала я ей. – Макбрайд преобразился. Разве не на это делается упор в поэме?

Я снова и снова повторяла про себя эти слова: «Уже родилась на свет Грозная красота». В этой фразе чувствовалось своего рода утешение. Йейтс, может быть, и безынициативный тип, но поэт он определенно великий.

На следующий день после обеда Барри настояла на том, чтобы мы пошли к роднику святого Клэра в местной деревне. По пути туда Мод сказала мне:

– Я получила письмо от одного священника-францисканца, который исповедовал Джона перед казнью. Тот пишет, что Джон встретил смерть отважно, с глубокой верой в Бога и с достоинством.

– Он был бесстрашен, как первые мученики-христиане, – подала голос Барри. – Он сказал им: «Я слишком часто смотрел в дула винтовок, чтобы пугаться этого сейчас. Стреляйте».

Именно эти слова процитировал Куинн.

– Я собираюсь использовать эту фразу в своей поэме, которую посвящу ему, – поделилась своими планами Барри.

Тут, в Нормандии, пишущая братия буквально роилась. Каждая мысль превращалась в поэтическую строчку. Интересно, что бы подумали у нас в Бриджпорте про взрослых людей, проводящих свое время подобным образом? Неужели для них восстание – просто еще один момент в ирландской истории, достойный того, чтобы быть увековеченным в стихах? Но осуждать их будет неправильно, решила я. В конце концов, ведь Пирс и все остальные тоже были поэтами.

И тут Йейтс был прав. Эти казни преобразили все. Куинн писал в своем письме, что британцам небезразлично мнение американских ирландцев. Я легко могла представить себе речи, звучавшие не только на собраниях Клан-на-Гаэль, но теперь также и среди зажиточных ирландцев в клубе Ирландского Товарищества, которые прежде могли выступать против восстания. Но сейчас мнение у всех было едино.

Мы приехали в маленькую деревушку. На самом деле там просто была одна большая ферма среди леса и вырезанный из камня сток для родника. Изображение святого Клэра истерлось от времени, черты его лица почти исчезли.

– Он был ирландцем и при этом очень красивым мужчиной, – рассказала Барри. – Тяжко ему пришлось, потому что в него влюбилась английская аристократка. Она пришла в ярость, когда он принял обет безбрачия, и он был вынужден скрываться от нее в Нормандии. Он проделал очень неплохую работу по обращению в веру местных язычников. Однако та женщина послала за ним своих шпионов. Они отыскали священника в его уединенном жилище и раскроили ему череп.

Она произнесла это даже с каким-то непонятным удовольствием.

– Этот святой является покровителем страдающих от головной боли.

Она остановилась и выжидающе помотрела на меня.

Интересно, что я могла на это сказать и чего она от меня ждала? «Очень хорошо»? «Бедняжка»? Но вместо этого я задала ей вопрос, который должна была задать:

– Выходит, убийство женщиной из ревности считается мученической смертью?

– Он умер из-за того, что дал обет непорочности, – ответила она.

В каменную чашу стекала струйка воды.

– Она стекает сюда из ручья в горах, – сказала Барри.

Она погрузила палец в чашу и перекрестилась.

– Также она помогает при болезнях глаз.

Что ж, святой Клэр, мы стоим тут через двенадцать столетий после тебя, но не потому, что ты за что-то сражался или что-то завоевывал, а потому, что тебя замучили. Как Джона Макбрайда и всех остальных. Интересно, празднует кто-нибудь, что кто-то выжил за дело, а не умер за него?

Мод пристально смотрела на полуразрушенную статую. Видела ли она в ней своего убитого мужа и его друзей? Но мертвые есть мертвые, и даже самыми лучшими словами Йейтса их не воскресить.

Когда мы вернулись, я нашла Йейтса сидящим на крыльце в одиночестве.

– О, мистер Йейтс, – начала я. – Ваша поэма – настоящий шедевр.

Он кивнул.

– Мне очень жаль, что Мод не…

Тут я умолкла.

– Мод не понимает, что с ней сделали годы. Многие мужчины восхищались ее красотой, но лишь я полюбил ее душу странника. Я хочу дать ей отдых. Создать вместе с ней дом, где могли бы собираться люди искусства. Почему же она этого не хочет?

Что я могла на это сказать? Он знал только ту Мод, которая существовала в его воображении.

– Изольда очень похожа на Мод в молодости – до того как политика сделала ее такой жесткой, – сказал он.

Изольда была молода и красива. Она способна была оставаться на месте и позволять Йейтсу использовать себя для создания его метафор. А также родить ему детей. В тот вечер Мод рассказала мне, что Йейтс сделал предложение Изольде.

– Он слишком стар для нее, – заметила я.

Изольда Йейтсу не ответила.

Тем же вечером он уехал.

На следующий день мы отправились в Лизье. У гроба святой Терезы я встала на колени. «Маленький Цветок, покажи свое могущество, – просила я и молилась. – Принеси мне новости о Питере. Дай мне знать, что он жив и здоров».

Могущественная женщина эта святая Тереза: буквально на следующий день в дверь Мод постучал человек из Коннемары, который сказал, что его послал сюда профессор Кили.

* * *

– Я был вместе с профессором в Голуэе, в отряде, которым командовал Лиам Мэллоуз, – рассказал он.

Звали его Майкл О’Малли. Он высадился с рыбацкой шхуны ниже по побережью и до Кольвиля дошел пешком, потому что Питер сказал ему, что Мод поможет. Теперь он сидел за столом у Мод и ел хрустящий хлеб с кусками сыра. Живой человек, который участвовал в восстании и обладал информацией из первых рук. Хотя он сказал нам, что не был ни волонтером, ни членом какой-либо из мятежных группировок.

– Мы с братьями строили стену для одного хозяина в Голуэй-Сити, когда услышали про восстание в Дублине и про то, что Мэллоуз с ребятами собирается атаковать «пилеров», местных полицейских. «Мы с вами», – сказали мы им. Там было еще двое или трое молодых священников. Они давали всем общее отпущение грехов, так что, если бы нас там убили, мы бы прямиком попали на небеса. – Он сделал паузу и обернулся к Мод. – У вас очень хороший чай, миссис.

Мод кивнула Барри, и та подлила ему в чашку.

– Собственно боев там было немного, – продолжил Майкл. – Мы разбили свой лагерь возле фермы недалеко от Атенрай. Думали, что дождемся, когда солдаты будут нас атаковать, и тогда будем стрелять по ним из хороших позиций, но ко времени, когда враг в действительности появился там, половина парней уже сбежали. Один из констеблей, которого мы убили, Велан, был неплохим человеком, католиком, но инспектор погнал его вперед всех и… – Он пожал плечами. – Кто-то пальнул из дробовика и попал в Велана. В общем, плохо получилось. Я-то хотел драться с бейлифами, которые выгоняли с земли моих соседей, и теми мерзавцами, которые таранами разваливали их дома.

– А что насчет Питера Кили? – не выдержала я.

– Я видел его во время стычки с военными, но потом все разбежались. «Пилеры» начали массовые аресты. В тюрьму бросали мужчин и женщин, которые собирались, чтобы просто поговорить по-ирландски. Людей, которые приходили в коттедж Пирса, – у нас там была небольшая вечеринка со студентами из Дублина, – всех их забрали. И, конечно, британцы знали, что профессор Кили призывал наших парней не вступать в английскую армию. Они арестовали бы его в любом случае, даже если бы не знали, что он был с нами в Атенрай. Я слыхал, что профессор прятался в горах возле Карны. И это было не так давно. Мои кузены выяснили, что неподалеку от гавани Киллибегс рыбачат французские лодки. У меня ушел месяц на то, чтобы добраться туда, но мне в итоге все-таки удалось попасть на одну из них, и вот я здесь. Так что профессор Кили мог сделать то же самое.

– Найти способ уехать оттуда, вы имеете в виду? – уточнила я.

– Мог, вполне мог. Мэллоуз направился в Нью-Йорк. Затем его арестовали как немецкого шпиона. Так что сейчас он в тюрьме, – сказал Майкл О’Малли.

Он доел последний кусок сыра.

– Господи, да если бы британцы просто проигнорировали нас, закончившееся восстание уже было бы забыто к этому времени. Тут все дело в казнях. Это поменяло все, – сказал он.

– Поменяло полностью, – подтвердила я.

Мод договорилась с владельцем кафе в городе, чтобы тот отвез Майкла на машине в Гавр. Она дала ему денег на проезд до Нью-Йорка и письмо к Джону Куинну.

«Питер жив, – думала я. – И в данный момент может быть уже на пути в Париж».

Широким шагом он направится через площадь Вогезов прямо к моей квартире. «Маленький Цветок, покажи свое могущество».

Однако, когда я сообщила эти новости отцу Кевину, он лишь вздохнул:

– Будем надеяться.

Настроен он был не оптимистично. Мы с ним сидели в гостиной Ирландского колледжа.

– Том Кеттл погиб в битве на Сомме, – сказал он. – Тело его не нашли. Покоится, видимо, где-то в земле Франции, которую он так любил. Он служил делу по-своему, Нора. Неужто из этого поколения не останется никого, чтобы строить новую Ирландию?

Декабрь, 1916

– Вот, взгляните, – сказала Мод, показывая мне свой паспорт. – Подписано сначала в английском консульстве, потом – во французской префектуре. Разрешение на поездку в Ирландию – наконец-то.

Мы с отцом Кевином пришли на улицу Благовещенья, чтобы попрощаться с Мод, Изольдой и Шоном. Мод уже отказалась здесь от своей квартиры, так что мы находились в мансарде, служащей кладовой, где они должны были оставаться еще два дня до своего отъезда.

Последний месяц я провела, помогая Мод паковать вещи, которыми она обросла за время жизни в Париже. Она отправлялась домой, в Ирландию, чтобы присоединиться к вдовам жертв 1916 года, которые продолжали борьбу. Очень много лидеров погибли или находились в тюрьме. И дело взяли в свои руки женщины освободительного движения. Я радовалась, что у меня было чем заняться, потому что мое появление в американском госпитале до сих пор не приветствовалось.

– Кто-то там наговорил на вас всякий вздор, Нора, – сообщила мне Мод. – Я пробовала поговорить с миссис Вандербильт. Но в ответ та пробормотала что-то невнятное насчет репутации госпиталя.

– Уилсон, это все Генри Уилсон, – ответила тогда я.

– Мы уезжаем очень рано, – сказала Мод, – так что не нужно приходить провожать нас. Ненавижу эти прощания на вокзале. Кроме того, вы скоро тоже поедете в Ирландию, Нора. Нам нужна ваша помощь там.

– Как-то не похоже, что у меня получится, Мод, – засомневалась я.

Ссориться с клерком из британского консульства я не посмела. И так достаточно тяжело получать подтверждение вида на жительство в полицейском участке. Я не знала, как далеко может зайти неразбериха с наговором на меня. Но жандарм сказал: «Возможно, пришло время мадемуазель возвращаться в свою родную страну».

– Я очень горжусь эффективностью собственных усилий, – продолжила Мод. – Я уже купила билеты и забронировала места на корабле. Барри отправилась в Дублин заранее и уже нашла для нас дом. Так что пару дней поживем в походных условиях тут – и в путь.

Мод была убеждена, что Джон Куинн использовал свое влияние на британцев, дабы отменить приказ о запрете ее въезда в Ирландию. И сейчас к ней отчасти вернулась ее прежняя энергия.

В тесной мансарде было холодно и темно. В Париже было все сложнее и сложнее доставать уголь, а подачу электричества ограничили. Найти сахар, овощи и фрукты стало вообще невозможно.

– Тащи-ка сюда бочонок, – позвала Мод Шона.

Он устроился под самым свесом крыши и читал при свете свечи, укрывшись грудой одеял. Изольда сидела в другом углу, задумчиво смотрела в мансардное окно и курила. Деревянный бочонок, который Шон вытащил на середину комнатки, напоминал те, что я видела в магазине у Пайпера в Бриджпорте. Мод сняла крышку, и послышался хорошо знакомый мне запах.