— Да так, ничего особенного, — сказала она, как бы защищаясь.

— Не жениху ли?

— Нет, — ответила Ровена и покраснела. Она начинала сердиться на Джона. Почему он так по-детски отнесся к тому, что она осталась в Нью-Йорке на несколько недель? А сейчас смутилась при Майкле Кребсе. Вот уж перед кем ей меньше всего хотелось раскрывать свои чувства.

— Значит, и впрямь кто-то совершенно неважный, — заметил проницательно Кребс, посмотрев на нее с понимающей улыбкой, что разозлило ее.

— Ты хочешь, чтобы мы здесь поработали? Или поедем в «Миррор»? — спросила Ровена, решив не обращать на него внимания.

— Ни то, ни другое. Я заказал столик в «Ле Сирк», — сказал он ей, — и не смотри на меня так, пожалуйста, Ровена. Если мы собираемся работать всю ночь, я должен поесть.

Ровена посмотрела на него, хотела возразить, но не решилась. Если бы на его месте был другой, конечно, сперва надо было бы поужинать перед началом работы…

Но это не кто-то другой, это Майкл Кребс.

— Ну так ты идешь или как? — спросил он, вставая. Лицо его было равнодушным.

Соберись, Ровена, велела она себе строго, подхватив кипу бумаг и контракты.

— Ладно, иду.


Они ехали в сумерках в верхнюю часть города и говорили о бизнесе, наблюдая друг за другом. Ровена откинулась назад в кожаном кресле, пытаясь вслушаться в слова Кребса. Купить пару фирм, сократить европейские списки, расширить лицензионное дело. Она чувствовала — нужно собраться. Все это важно. И однако не могла не наблюдать за движением его губ, когда он говорил, за большими руками, крутившими руль, не могла не рассматривать его красивые с проседью волосы. Она не хотела, чтобы он приставал к ней, но ей не правилось, черт побери, что он настроен так по-деловому… Почему он не ведет себя с ней как раньше? Он что — крест на ней поставил, размышляла Ровена. И тут же застыдилась, поймав себя на столь далеких от дела мыслях.

Кребс следил за дорогой и краем глаза наблюдал за Ровеной. Он говорил не задумываясь, будто включил автопилот. От успеха дела зависело будущее Джоша и Ровены, он тоже много вложил в «Мьюзика», и для него лично — профессиональная катастрофа, если «Меншн Хаус» купит «Мьюзика». У Кребса были предложения, он знал их наизусть, он мог их выпалить Ровене не думая. Поэтому в голове оставалось свободное место для мыслей о колготках, которые на ней. Об ее облегающем платье. О хрупком изящном теле, свернувшемся на сиденье. Боже, она сводит его с ума. Он помнил, вот так же по-кошачьи она свернулась в кресле на студии тогда, в Лондоне, в тот вечер, когда они впервые занимались любовью.

«Я хочу тебя, я хочу тебя», — страстно думала Ровена.

«Боже мой, да она просто сидит у меня под кожей». Кребс был опьянен неожиданным желанием потянуться и дотронуться до нее.

Он подавил импульс и продолжал говорить. Но уже начинал беситься. Ровена Гордон принадлежит ему! И она всегда будет принадлежать ему. Джон Меткалф! Тоже мне, пацан, анджелино, ничего не знающий ни о музыке, ни о том, как распалить Ровену…

В элегантном ресторане на 65-й улице их провели к уединенному столику. Майкл заказал шампанское.

— «Ле Сирк» — мой любимый ресторан в последнее время, — сказала Ровена, пытаясь найти тему для беседы. В самом присутствии Майкла Кребса она чувствовала угрозу для себя. Он надел темный костюм и галстук, которые носил лишь по особым случаям, и этот наряд придавал его облику еще большую властность. Черные как уголь глаза, опушенные иссиня-черными ресницами, смотрели на нее с интересом, Ровена бесилась.

Она хотела, чтобы он оставил ее.

Она хотела, чтобы он забыл ее.

Она хотела, чтобы он был просто ее другом.

Да, конечно.

— Здесь самое лучшее диетическое меню в Манхэттене, — сказала Ровена торопливо, забеспокоившись, что смотрит на него не отрываясь. — Мне уже тридцать, и пора следить за весом.

— Не смеши. Ты абсолютное совершенство, — сказал Майкл, заметив, как она опустила глаза. — И что за разговоры, что за ерунда — уже тридцать?! Да ты совсем ребенок, Гордон.

Ровена рассмеялась, и ее волосы, качнувшись, блеснули в свете свечи. Он почувствовал, как его левая рука под столом сжалась в кулак.

— Я для тебя всегда буду ребенком, Майкл.

— Ты для меня много что, — сказал он тихо, — но уж никак не ребенок.

Он смотрел на нее, и Ровена чувствовала, как в глубине распаляется знакомый жар. Под плотной тканью заметно напружинились соски, и сильное желание поползло по коже, вызывая приятное ощущение. Она испугалась — ее страсть будет написана на лице яркими буквами, и ее охватила паника.

— Я собираюсь снова заняться с тобой… — тихо сказал Кребс, не отводя от нее глаз. — Это то, чего ты хочешь, и то, чего я хочу.

— Нет, — резко ответила Ровена, потянувшись к бокалу с вином.

Майкл быстро перегнулся через стол и схватил ее за руку, его пальцы стали гладить кожу на бугре Венеры.

Прикосновение сработало как включатель, внутри перекатилась горячая волна, и желание захлестнуло, она невольно вздрогнула.

— Разве я не прав? — настаивал Кребс.

— Вы готовы сделать заказ? — вежливо поинтересовался официант.

Кребс, пребывая в минутном затмении, так посмотрел на бедного служащего, что под его взглядом могла бы расплавиться сталь.

— Спасибо, да. Я бы хотела рыбу с листьями щавеля, — поспешно сказала Ровена, коснувшись горячей ладонью поблескивающего холодного кольца невесты на пальце.

Все оставшееся время, весь ужин Ровена Гордон обсуждала с Майклом Кребсом деловые вопросы.


На Бикмэн-плейс они приехали ровно в девять. Топаз Росси открыла дверь, очень элегантная в очередном платье для беременных из темно-синего бархата, закрывавшем колени, плавно обтекавшем круглый живот. Этот цвет резко контрастировал с блестящими рыжими кудрями.

— Ты выглядишь потрясающе, — сказала Ровена, забыв о всякой сдержанности. — Это платье очень идет к твоим глазам.

— Ты так думаешь? Ой, а я его ненавижу. Я вообще сейчас все ненавижу. Я не могу найти ни одной вещи, в которой я не была бы такая толстая.

— Ты не выглядишь толстой. Ты выглядишь беременной, — возразила Ровена. — Посмотри, какие у тебя руки, ноги, Топаз. Посмотри на подбородок.

— Привет, Майкл, — сказал Джо Голдштейн, появившись рядом с женой. Словно желая защитить ее, он положил руку ей на плечо и добавил несколько холодно: — Привет, Ровена.

— О, Голдштейн, привет, — ответил Кребс, чувствуя, как холодок снова пробежал между двумя женщинами.

Кребс так и не понял, что у них за отношения. Он все еще помнил необыкновенную злость в голосе Ровены, когда она говорила о Топаз. И не мог забыть колкости этой рыжеволосой с умными глазами женщины, брошенные в их адрес, и то, как она осадила «Атомик масс» на старте. Как сорвала запуск «Хит-стрит» на Мэдисон-Сквер-Гарденз, как увела «Велосити» прямо из-под носа Ровены и, наконец, черт побери, статью в «Вестсайде», в момент прикончившую космическую карьеру Ровены Гордон. Ну а они? Джо Хантер публично приложил Росси в телепрограмме Опры, и после нескольких телефонных звонков закрыли «Уайтлайт». Но наперекор всему группа Ровены рвалась вперед, и очень успешно, до самого последнего финального удара.

Конечно, им следовало бы еще постараться насолить друг другу, думал Кребс, уставившись в спину Топаз Росси и шагая за ней через все комнаты в кабинет. Какая-то у них была история… Но похоже, они отлично знают подноготную друг друга. Иногда ведут себя, как сестры, варят кофе, даже не спрашивая — как, с чем, одна кончает фразу другой, жалуются на дорожное движение, а потом снова превращаются в двух ярых соперниц, силой обстоятельств вынужденных сотрудничать.

Но Ровена с интересом присматривается к Голдштейну, оглядывает дом, думал Майкл, кажется, ей все очень любопытно, но она не хочет показать… И Топаз тоже. Эта девица все время следит за мной и всегда завязывает разговор с Оберманом сама…

Конечно, в последние несколько недель они были постоянно на людях, а теперь практически один на один.

Доставая контракт «Атомик масс» из кейса, Кребс улыбнулся. Предстояла тяжелая работа, но так интересно наблюдать.


Топаз потрясла головой, желая сбросить усталость. Без десяти три. А они все еще работают. Джо махнул рукой и отступился — ему надо быть на Эн-би-си еще до семи утра, поэтому он и Майкл Кребс, который в предыдущую ночь сидел до рассвета над альбомом «Блэк айс», уснули на диване.

— Может быть, хватит? — спросила Ровена, заметив, как Топаз посмотрела на часы.

Топаз еще глотнула очень крепкого черного кофе и покачала головой.

— Мы еще не закончили совместное заявление относительно артистов. Его надо завершить сегодня, я не хочу снова к нему возвращаться.

Ровена кивнула.

— Мы здорово поработали. Посмотри-ка, — она потянулась к лазерному принтеру Топаз и вынула тридцать листов бумаги. — Творческое планирование, распродажа, человеческий фактор…

— Перевожу: все мои авторы и все твои музыкальные группы окажутся за дверью в одну секунду, — перебила ее Топаз с улыбкой.

— Точно. Плюс подробные перспективные планы, детали распространения, лицензионное дело…

— Перевожу. Мы знаем, как вести эти дела, а Коннор Майлз ни черта не смыслит.

— Плюс пятилетние планы для основного бизнеса.

— Перевожу: если вы продадите акции, то это будет полная бессмыслица, — усмехнулась Топаз. — Слушай, Ровена, давай перейдем прямо к самому заявлению. Печатай. Правления «Америкэн мэгэзинз» и «Мьюзика рекордс»…

— «Мьюзика рекордс» и «Америкэн мэгэзинз», — громко произнесла Ровена.

— …заявляют, что они пришли к полному согласию в отношении принципов, касающихся творческих работников. Пока они делают деньги…

— …и если они перестают делать деньги, мы их немедленно увольняем…

— …и если Коннор Майлз покупает нас…

— …все уходят вместе с нами…

— …и ваша доля будет составлять одну десятую того, что вы заплатили за них…

— Так что не связывайтесь с нами! — победоносно закончила Ровена.

Обе покатились со смеху, схватились за руки. А потом зашикали друг на друга, когда Майкл Кребс заворочался на диване.

— О, извини, — прошептала Топаз, — я помешала Майклу. Он немало потрудился над лицензионными вопросами.

— Да, — сказала Ровена и повернулась в его сторону.

Топаз проследила за взглядом и вдруг увидела, каким мягким стало лицо Ровены и каким нежным.

— Ты что, любишь его? — вдруг спросила она.

Ровена вздрогнула.

— Конечно, нет, — пожала она плечами, и даже при слабом свете единственной лампочки Топаз увидела, как густо покраснела ее давняя соперница. — С чего это ты взяла?

«С чего это ты взяла?» — передразнила ее про себя Топаз.

— О, ради Бога, сколько я тебя знаю?!

Повисло молчание, вопрос заполнил паузу.

— Давно, — ответила Ровена.

Еще одна пауза. Женщины чувствовали, как их сердца застучали быстрее. Совместная работа, особенно сегодня ночью, продиктована только необходимостью. Без вариантов. Они делали карьеру, а карьера оказалась у обеих под угрозой, и только в связке они могли выкарабкаться. Только вместе.

Они придерживались неписаного и неоговоренного правила: Молчи. Ни о чем не спорь. Ничего не решай.

Временное перемирие. Не более того.

А теперь…

Топаз Росси смотрела на Ровену Гордон.

— Почему ты так поступила? Мы же были очень близки.

Ровене показалось — все ее чувства соединились, смешались и сжались вокруг сердца.

— Молодость, эгоизм, — проговорила она наконец. — Я хотела его, а он был с тобой. И вы были такие… красивые и счастливые, а я девственница, и… меня как будто все отвергали.

Топаз чуть заметно подалась вперед.

— А потом я стала злиться на тебя из-за него, — продолжала Ровена, — что он у тебя есть. — Она не могла взглянуть бывшей подруге в лицо. — И чем виноватей я себя чувствовала, тем сильнее ревновала. Тебя ревновала. И продолжала хотеть его, и знаешь, думаю, мое желание возникло только потому, что он был с тобой.

— А ведь ты с ним так часто оставалась наедине, — сказала Топаз, начиная что-то понимать.

Ровена кивнула.

— Я как-то пыталась оправдаться перед собой, хотя какие уж тут оправдания… Начала придумывать всякие снобистские штучки… вспоминать те «ценности», от которых сама страдала, и обращать против тебя. Я стыдилась самое себя, а гнев сфокусировала на тебе. Потом ты устроила мне провал с президентством в «Юнион», и я могла успокаивать себя тем, что ты во всем виновата… Я возненавидела тебя, не желая сознаваться, что мой гадкий поступок совершен против первого человека в мире, который так обо мне заботился, воспринимал меня такой, какая я есть. Мне жаль, Топаз, я очень надеюсь, что ты сможешь простить меня.