Янина Логвин - Коломбина для Рыжего

– Димка! – кричу, заметив в толпе знакомую фигуру приятеля, проталкивающуюся мне навстречу. – А где все? Где Мишка, Фьючер… Где тот парень, что был со мной перед стартом? Куда все пропали?

– Танька, поздравляю! – прежде чем ответить, Димка целует меня в щеку и берет за плечи. – Ну, ты даешь, Закорючка! – обнимает широкими ладонями, сдавливая ребра. – Вот это заезд, я понимаю! Чуть сердце не остановилось, так переживал! Они на мосту, – отвечает между прочим.

– Где? – я отстраняюсь от него и поднимаю глаза. – Т-то есть? – пытаюсь уловить смысл сказанных слов. – Зачем? Почему там?

– Ну, – увиливает парень от прямого ответа, мельтеша взглядом. Оглянувшись за спину, запускает пятерню в лохматую шевелюру. – Видимо, поднялись посмотреть на финиш. Хрен их знает почему.

– Димка! – я впиваюсь в куртку земляка мертвой хваткой, заглядывая в глаза. – Не ври! Лучше скажи!

– Да ты не волнуйся так, Тань. Придут, куда денутся.

Но предчувствие беды уже охватило меня и заставляет еще раз встряхнуть приятеля за грудки, видя, как улыбка медленно сползает с его лица, оставляя после себя острую обеспокоенность.

– Кажется, там разборки между этим Варданом и твоим Бампером. Похоже, ребята столкнулись не на шутку. Фьючер уже к ним сорвался, а я вот хотел тебя дождаться и тоже…

Что? Разборки? Из-за Медведа? Из-за меня?.. Рыжий! Я каменею на месте, глядя на мост, но только на какую-то секунду. После чего срываюсь в бег…

– Танька! Стой! Танька…

Поздно, рука Димки хватает воздух. Я больше никого не слышу, мчась по набережной. Никого. Сердце стучит, как безумное, пульс гремит в ушах… Мир перестает для меня существовать и подламываются колени, когда на рвущемся дыхании взлетая на мост, я слышу выстрел.

– Витька!

Следом еще один и чей-то сдавленный стон, вперемежку с ругательствами.

– Витька, где ты?! – кричу, что есть силы, ничего не видя из-за застивших глаза слез. – Витька!..

…Брошенные, вставшие кругом машины, распахнутые двери… Здесь была потасовка, это ясно по тому, как дружки бородатого соскребают себя с асфальта, отползая к джипу, а сам Вардан, стоя на коленях у поручня, стонет, уперев голову в металлическое ограждение моста, зажимая руками окровавленное бедро.

Они стоят – пятеро – и смотрят на меня: Люков, Фьючер, Медвед, друг Рыжего и сам Рыжий. Ладонь Люкова лежит на предплечье Бампера, где сквозь рваную футболку на бицепсе виднеется темно-алый след…

– Забрали Вардана и сдернулись, быстро! Передайте Глебу, чтобы завтра нашел меня, иначе я сам приду к нему и не обещаю, что буду вежлив. А тебе, Антипов, лучше бы убраться из города или сдохнуть, прежде чем тебя найдет старший Артемьев. В следующий раз, если рискнешь прийти с оружием, сразу целься себе в голову, чтобы не пришлось помогать.

Люков. Говорит как всегда – холодно и отчужденно. Но когда возвращает взгляд на друга, смягчается в голосе:

– Рыжий, слава богу, царапина.

Царапина… Мое сердце стучит набатом, а ноги словно примерзают к земле. Я остановилась, напоровшись на рану Рыжего, и теперь смотрю на неё распахнутым взглядом, чувствуя, как мокрой спины касаются ледяные пальцы ужаса, проникая под кожу.

А если нет? Если нет?!

– Тань, да царапина, честное слово! Ерунда!

– Витька…

Я делаю к Бамперу шаг на тонком всхлипе, но он внезапно останавливает меня.

– Стой! – хмурится в лице под взглядами друзей, но совсем не для них вплетает в голос серьезность, я хорошо его знаю. Совсем не для них шагает вперед, еще крепче приковывая к себе мой взгляд, требуя от меня по-мужски твердо:

– Чтобы это был последний раз, поняла?

Ком в горле слишком велик, и я лишь беззвучно соглашаюсь:

– Да.

– Никаких Медведов в нашей жизни и сумасшедших гонок. Во всяком случае, в той ее части, что касается твоей безопасности.

– Да.

– И никогда, никогда больше, – голос Рыжего трещит и ломается, а грудь поднимается от резкого вздоха, – Коломбина, не заставляй меня так переживать за тебя. Теперь я знаю, что это выше моих сил. В следующий раз Илюха может просто не успеть.

Я так и стою под ветром, опустив руки, подняв навстречу парню лицо, чувствуя, как ветер треплет мои волосы и обдувает мокрые щеки…

Он сам шагает вперед, раскрывая объятия. Улыбается открыто и счастливо.

– Прилетела, моя ласточка. Ну, чего испугалась? Иди же сюда скорее, чуть не сдох без тебя!

– Витька! Вить! – слезы сами бегут из глаз, когда я бросаюсь к нему…

– Иди ко мне, Коломбина. Иди к своему Рыжему.

…влетаю в сильные объятия и обнимаю за шею. Целую щеки, лицо, губы, совсем не стесняясь любопытных глаз. Забыв в этот миг о целом мире.

– А ты разве мой? – всхлипываю, пропадая в его руках. Приникая щекой к груди, под которой бьется сильное, отзывчивое сердце.

– Ну а чей же еще? – смеясь, искренне удивляется самый любимый на свете парень. Прижимает к себе, зарываясь лицом в волосы. Обнимает так, как умеет только он: крепко и ласково. – Твой, Колючка. Только твой. Со всеми потрохами!

Я не сразу замечаю Люкова, остановившегося в двух шагах, а когда замечаю, совсем не смущаюсь его прямого темного взгляда. Только не рядом с Рыжим.

– Таня, лучше бы птичке не знать о том, что произошло. Женя в положении, ты же понимаешь…

– Конечно, спасибо тебе, Илья.

Он неожиданно улыбается, глядя на нас. Хочет что-то сказать, но просто уходит под ворчливое Бампера:

– Только попробуй при ней что-то сморозить, Люк! Я еще помню аппарат для молочных коктейлей!

В этот вечер я сделала для своих друзей все, что могла, и они тоже оставляют нас, и лишь Мишка задерживается, чтобы бросить виноватое: «Спасибо», сунув руки в карманы брюк. Мне или Рыжему, неважно. Когда-нибудь для каждого из нас наступает свой момент взросления и ответственности за свои поступки.

Господи, и чего я так волнуюсь? Ведь знаю же, что все хорошо. Все просто замечательно!

– Таня?

Во всем виноват трудный день. Самый сложный день в моей жизни, если быть честной. Ну почему он наступил именно сегодня? Когда я еще не готова его встретить? Точнее, встретить шумно, а не вдвоем с Рыжим, запершись в спальне. Странные мысли, я понимаю, но если бы можно было прокрутить этот день кинопленкой в ускоренном режиме, с закрытыми глазами, клянусь, я бы так и сделала!

– Ну же, репейничек мой, посмотри на меня. Чего зажмурилась?

И действительно чего? Ведь примеряла это платье у Карловны в мастерской, подумаешь надела еще раз! И все-таки тревожно. К зеркалу меня мать Рыжего так и не подпустила, а вот сына слушала. Я даже и не подозревала, какой он у нее дотошный и требовательный. Будь я на ее месте, указывай он мне что и как делать, живо бы вредине ухо открутила. Одно так точно! А она ничего, улыбалась.

Неужели мы и, правда, для нее такие забавные?

– Артемьев, я же просила тебя не называть меня так. Глупо звучит!

– Ты просила не называть при всех, Тань. А когда мы вдвоем, я тебе обещания не давал!

Это бесполезно. Мое возмущение еще звучит на чистом упрямстве, но скоро и оно иссякнет под неисправимым напором Рыжего.

– Нравится?

Я смотрю прямо перед собой в зеркало, на свое отражение в белом свадебном платье, с фатой в убранных мягкой волной волосах, и честно киваю, не в силах произнести ни слова. Гарик покинул комнату полчаса назад и все это время Рыжий занимался только мной, расхаживая по спальне в одних боксерах и носках. Как сварливая матушка, разглаживая каждую складку на платье, проверяя ловкими пальцами каждый заколотый локон. Не разрешая раньше времени смотреть на себя. Как будто у меня получилось бы извернуться, когда большая часть зеркальной стены его красивой, удобной спальни теперь завешена постерами сериала «Star Trek» и знакомыми лицами Кирка и Спока. Ни за что бы не подумала, что этот эстет до мозга костей решиться на такое. Так же, как освободить для меня полгардеробной и самые удобные полки в шкафу, словно у меня есть, что туда класть.

Он стоит за спиной, опустив руки на мои запястья, и улыбается.

– Как думаешь, Тань, встретим мы сегодня невесту красивее тебя?

Мне не нужно думать, чтобы ответить честно и со всей серьезностью:

– Нет.

Куда уж лучше. Из зеркала на меня смотрит настоящая красавица, и дело вовсе не в отсутствии ложной скромности или в ее наличии, а в потрясающем чувстве вкуса моего будущего мужа и его матери, – нельзя не отдать им должное. Ну и, конечно, в щедрости моего отца. Как ни упирался Рыжий рогом, а Андрей Крюков остался непреклонен: за свадебный наряд единственной и любимой дочери платит ее отец и точка! Ну и что, что мы простые люди из провинции, один раз в жизни можем себе позволить! Он и так уступил жениху, разрешив окончательно забрать невесту из общежития под свой кров за три недели до свадьбы (все же Роднинск не близкий свет, а у меня экзамены и сдача сессии). Дольше Рыжий ждать с росписью отказался, ответив просто: «А чего нам тянуть, Коломбина? Ты же сказала «да». Мне одному без тебя дома делать нечего, а по-другому я не хочу».

Сказала, верно. Но разве подпись в документах что-то меняет? Я и без подписи не представляю, как жить без Рыжего дальше, но он упрямый и хитрый лис, разве с таким поспоришь? Хотя я пытаюсь время от времени вспоминать о сне, чтобы не потерять бдительность. Не хватало еще, чтобы он всю жизнь за меня все решал!

«– …Танечка! Танька, ну, чего ревешь? Успокойся, уже все позади. И как тебя только угораздило влезть в мужские игры?

– А тебя?

– А я темная лошадка. Отчасти, это мой мир, мне не привыкать. И потом, я дал слово одной девушке, пришлось держать. Но если бы знал наперед до чего она упрямая, лучше бы ее держал возле себя, а не слово. Ведь чувствовал, чем все это может закончиться. Думал, задушу Вардана, когда понял, почему он сорвался на мост. Если бы Илюха не оторвал от него, передавил бы гаду кадык к чертовой матери!

Но я вовсе не потому шмыгаю носом, ощупав прежде Рыжего на предмет целости и сохранности. Уже все закончилось, гонка позади, и я еще получу ночью заслуженную порцию взбучки, полный серьезного укора выговор, и покусанный, а после нежно зацелованный шрам на попе. Крепко усну в чужой незнакомой квартире, прижавшись к его груди, слушая на ухо ласковые глупости и отвечая тем же. Все это после, а сейчас, когда Рыжий остановил свой «BMW» возле Глаши и отпустил с ним друга, я держу в руках вскрытый конверт, а в нем ключи, тонкое золотое колечко и надпись на открытке: «Танька, выходи за меня! Люблю». Держу и не верю своим глазам.

И вот это все он принес мне буквально через несколько часов после нашей ночи?

Но как? Неужели ему хватило ее, чтобы понять? Решить для себя, что это именно я нужна ему? Та самая смешная Коломбина в детских носках со стрекозами и несуразном оранжевом платье? Что навсегда? Судя по тому, как быстро Бампер определился с выбором – он не сомневался и секунды. Уходя прошлой ночью от меня уже знал, что хочет быть рядом. Хочет быть со мной…

Но разве я не поняла это сердцем? Сама не призналась себе, что люблю его? Еще тогда, когда без стеснения целовала и обнимала. Когда получала то самое молчаливое признание в ответ? Отзывалась на прикосновения, что красноречивее любых слов?

Нет, все что произошло между нами было больше чем близость, гораздо больше. С самого начало было чем-то особенным, нашим, пусть я и отказывалась это признать.

– Я думал, ты прочла раньше. Удивлялся, почему не брала трубку.

– Нет, только сейчас. Прости.

– Так ты ответишь мне, Тань? Я все еще жду.

Мне приходится глубоко вздохнуть, запрокинуть голову и посмотреть на небо – полночное, звездное, безлунное, чтобы смахнуть слезы и поверить в происходящее. Повернуться к Рыжему, потянуться к его губам, таким теплым, улыбчивым и родным, и ответить, целуя их:

– Да. Да, да, да, да!»

…Он поднимает мою руку и касается губами запястья, затянутое тонким белоснежным шелком. Заглядывая в глаза, поглаживает пальцы, целует ладонь. Артемьев любитель подобных жестов и ничуть не стеснительный в отличие от меня. Последнее время я только и делаю, что краснею от публичного проявления его чувств. Кажется, в его семье уже привыкли, что он все время прижимает меня к себе и получает удовольствие от моего бурчания, и перестали обращать на нас внимание. Но если он и на людях выкинет нечто подобное…

– Вить, только не вздумай вытворять вот такое же при гостях, слышишь? Я сгорю со стыда, предупреждаю!

Как же, так он меня и послушал! Снова смотрит хитрым котом, приближаясь вплотную.

– Ничего, я найду способ остудить тебя. Привыкай, Коломбина. Я не привык считаться с чьим-то мнением, если оно касается личной жизни и моих желаний. А я хочу тебя, Танька, всегда и везде. Хочу вот даже прямо сейчас, когда ты такая красивая, моя и так близко. Особенно зная, – искуситель наклоняется к виску, чтобы хрипло прошептать, – какие на тебе надеты чулки и белье. Нет, кажется, мне не вытерпеть до вечера.