Встречи проходили в элитарном теннисном клубе на окраине Токио. Каждая из сорока площадок использовалась по восемнадцать часов в сутки.

Когда лимузин подъехал к территории стадиона, Тедди увидела длинную очередь желающих попасть на трибуны. По инструкции машины должны были подъезжать к задним воротам, но толпа блокировала движение. При появлении Тедди сотни людей устремились к ее автомобилю. В окна заглядывали чужие лица, тянулись руки.

— Видишь, как тебя встречают, — с гордостью сказал Расс Остранд.

Только вмешательство восьми полицейских позволило Тедди выйти из машины и добраться до раздевалки. Там уже находилась честолюбивая Роксанна Эберхардт, ее соперница, которая недавно вернулась на корт после травмы. В Уимблдоне она была «посеяна» под вторым номером, но из-за надрыва мениска выбыла из борьбы.

Роксанна хмуро ответила на приветствие Тедди.

— Подумать только, какие толпы народу, — дружелюбно сказала Тедди. — Я и не думала, что будет столько болельщиков.

— Обычно бывает куда меньше зрителей. Думаю, это не мои болельщики, — отозвалась Рокси.

Ей не давало покоя, что она получает всего семьдесят пять тысяч долларов за выступление, то есть вдвое меньше, чем Тедди. Победительнице их встречи было обещано еще сто тысяч.


Матч длился более двух часов, но постепенно Тедди измотала соперницу, и та начала допускать ошибки. Мяч с ее подачи все чаще попадал в сетку или уходил за линию. Тедди победила с перевесом в два очка. Трибуны неистовствовали.

— Тед-ди! Тед-ди! Тед-ди! — скандировали со всех сторон.

Рокси в сердцах отшвырнула ракетку и ушла с корта. Тедди приветственно махала восторженным зрителям. Огги Штеклер вскочил со своего места в ложе и бросился к ней через всю площадку с огромным букетом чайных роз.

— Сегодня, — успел он шепнуть ей на ухо. — Ужинаем в «Пасторали». Это самый шикарный ресторан в Токио, совсем близко от твоего отеля.

Тедди захлестнула радость победы. Обняв Огги, она закружилась с ним вместе на виду у всего стадиона. Она любила выигрывать. Жизнь снова показалась ей прекрасной.


* * *

Ресторан «Пастораль» располагался в районе Гинзы, на сороковом этаже отеля «Сейо». Тедди и Огги ужинали за низким столиком, сидя по-турецки. Ресторан славился французской кухней и астрономическими ценами: ужин для одного человека обходился не менее чем в двести пятьдесят долларов. Сюда приходили главным образом состоятельные бизнесмены, знающие толк в европейских деликатесах.

— Ты всегда бросаешь ракетку на трибуны? — полюбопытствовала Тедди.

Огги в тот день вырвал победу у известного скандалиста Джона Макинроя. Публика пришла в экстаз, когда два «теннисных хулигана» орали друг на друга через сетку.

— Частенько, — признался Огги. — Это, так сказать, мой фирменный жест. У меня все просчитано.

— А тебе не кажется, что это… Ну, как бы…

— Вульгарность? Работа на публику? Возможно. Но учитывая, что мое полное имя Огаст, а точнее Аугуст, и что я сын эмигрантов из Баварии, мне не приходится рассчитывать на респектабельный теннисный имидж. Перед зрителями все делается напоказ, Ти. Это цирк. Зато нам и платят такие деньжищи.

— Я читала в журнале «Теннис», что ты был женат, — отважилась Тедди. — Это правда?

— Целых полтора месяца, в возрасте двадцати лет. Она дико ревновала, когда я играл на выездах. Ей всюду мерещились измены.

Тедди иронически рассмеялась:

— Наверно, она тебя плохо знала!

Огги не обиделся: вокруг него действительно увивались толпы поклонниц. Он тоже посмеялся в ответ.

— Но я почти не давал ей повода.

— Как это «почти не давал повода»? Это все равно что сказать «она почти девственница».

Тут Огги нахмурился:

— Ты ко мне несправедлива, Тедди. Я серьезно говорю. Если бы рядом со мной была ты, остальные девушки перестали бы для меня существовать.

Тедди смотрела ему прямо в глаза:

— Я вижу, Огги, что ты говоришь серьезно, по крайней мере сейчас. Но… я не готова к такому шагу.

Их разговор был прерван появлением официантки, хрупкой и изящной, похожей на гейшу. Она забрала тарелки и подала десерт с сыром. Огги переменил тему. Тедди заметила, что он раскраснелся: ее слова задели его за живое. Однако она не покривила душой. Ее детство и юность прошли в штате Коннектикут; у нее не было привычки к легкому флирту. Вдобавок, один раз она уже больно обожглась.

По ступеням поднимался Келвин Клайн. Следом за ним прибыла Джина Дэвис, выдвинутая на премию «Оскар» в номинации «лучшая актриса второго плана» за роль в фильме «Случайный турист».

Сидя в лимузине вместе с Майком Овитцем и его гостями, принцесса Кристина во все глаза смотрела сквозь дымчатое стекло. С обеих сторон лимузин зажали машины с телохранителями.

Даже ее сестра отдала бы должное украшениям приглашенных дам, но Габи снова была в Нью-Йорке, в мастерской Кенни Лейна.

— Смотрите: Джуди Фостер! — воскликнула Кристина.

— Действительно, — подхватил Овитц. — Она будет счастлива с вами познакомиться. Между прочим, вы сегодня ослепительно выглядите.

В тот день Кристина надела платье из красного крепа, оставлявшее открытыми плечи. Лиф был расшит золотом; смелый разрез на юбке открывал соблазнительные длинные ноги. На шее сверкало бриллиантовое колье с крупным рубином, которое принадлежало династии Беллини вот уже полтора столетия.

Кристина с благодарностью улыбнулась Овитцу. С той минуты как принцесса ступила на иссушенную солнцем землю Лос-Анджелеса, она двигалась как во сне. Шеф службы безопасности просил не давать в печать сведений о ее запланированном присутствии на церемонии вручения «Оскаров».

Лимузин притормозил у входа, где ожидали двое швейцаров в форме. Один из них поспешил помочь Кристине. Ее ослепили вспышки фотокамер.

— Да это же принцесса Кристина! — раздался чей-то голос.

Вокруг нее мгновенно образовалось плотное кольцо. Телохранители, которые уже вышли из первой машины, загораживали ее от напирающей толпы. Кристина не испугалась; напротив, ее разбирал смех.

Лучшим фильмом года был признан «Человек дождя». Исполнитель главной роли Дастин Хоффман получил «Оскара» за лучшую мужскую роль. Приз за лучшую женскую роль достался Джоди Фостер за участие в фильме «Обвиняемые». По окончании церемонии Майк Овитц и его гости вернулись в отель «Беверли Хилтон», где обычно останавливались кинозвезды.

К парадному входу вел двадцатиметровый коридор, образованный металлическими заграждениями. Тысячные толпы всю ночь терпеливо дожидались появления знаменитостей.

— Кристина! Кристина! — неслось со всех сторон.

Она приветливо помахала в ответ.

— Поразительно! — воскликнул Овитц, когда они наконец оказались в вестибюле. — Вы произвели больший фурор, чем Джоди Фостер, а ведь она сегодня получила «Оскара»!

— О, — только и ответила Кристина, без тени смущения озираясь кругом. — Смотрите: Келвин Клайн!

— Вы неотразимы, — негромко сказал кто-то совсем рядом. — Вы поистине неотразимы, ваше высочество.

Кристина обернулась и ахнула: это был легендарный Брет Томпсон. Когда-то он начинал с участия в рекламных клипах, но сейчас, в возрасте тридцати четырех лет, слыл одним из самых высокооплачиваемых актеров Голливуда — за участие в каждом фильме ему платили не менее восьми миллионов долларов. В последнее время он пробовал свои силы как постановщик и даже был выдвинут на соискание «Оскара» в номинации «лучший режиссер».

— Неужели вручение призов Американской академии киноискусства каждый раз вызывает такой ажиотаж? — спросила она, чтобы скрыть свой восторг.

— Среди претендентов — безусловно. Они просто на стенку лезут, за это могу поручиться.

Томпсон сверкнул своей знаменитой плутовской улыбкой, за которую журнал «Пипл» назвал его «дьяволом-искусителем». На экране он выглядел довольно рослым, но сейчас его глаза оказались на одном уровне с глазами Кристины. Однако это нисколько не умаляло его мужского обаяния. В газетах писали, что он одновременно встречается с несколькими актрисами и никак не желает умерить свои аппетиты.

— Не верю своим глазам, — продолжал Брет. — Мне всегда казалось, что принцессу можно встретить только в сказке.

— Оказывается, ее можно встретить и в Голливуде. Более того, Майк Овитц устраивает для меня кинопробы.

— Вы не сочтете за дерзость, если я приглашу вас выпить по бокалу шампанского? Это будет достойным завершением искрометного вечера.

— С удовольствием приму ваше приглашение.

В баре, подав Кристине высокий бокал, Томпсон показал ей несколько известных лиц и посвятил в последние голливудские интриги. Она кивала и со знанием дела отпускала короткие замечания. Они подробно обсудили игру Джессики Тэнди в фильме «Шофер мисс Дейзи», который Кристина совсем недавно посмотрела у себя в замке. Постепенно бар заполнился дамами в умопомрачительных вечерних туалетах и мужчинами во фраках. Кристину охватил неописуемый прилив счастья.

Голливуд. Ее мечта.


Кристина держала в руках сценарий. Это был римейк старого фильма «Анна Кристи» по пьесе Юджина О'Нила. В 1930 году в нем блеснула Грета Гарбо — это был ее первый звуковой фильм, который принес студии «Метро Голдвин Майер» неслыханные по тем временам прибыли.

Даже странно: накануне ее мучила тошнота, будто при отравлении, а утром она встала бодрой и свежей, как ни в чем не бывало.

У нее было два дня, чтобы прочесть сценарий и выучить отмеченные реплики. Вокруг толпились техники, затянутые в джинсы девушки с «хлопушками», гримеры. Оператор ждал сигнала режиссера.

— Как только вы будете готовы — начнем, — сказал Лоренс Кэздан.

Майк Овитц обратился к этому прославленному постановщику с просьбой организовать кинопробы для Кристины. Кэздан согласился и даже сам вызвался подыграть ей.

— Я готова, — произнесла Кристина, в последний раз сверяясь со сценарием: им предстояло сыграть бурную любовную сцену. — Здесь сказано, что нам надо целоваться?..

— С этим повременим. Сегодня только прогоним диалог. Я буду подавать реплики за партнера, чтобы вам было легче. Можете не напрягать голосовые связки — микрофон достаточно чувствителен. Внимание, начали!

Кристина остановилась перед указанной чертой и по отмашке Кэздана пошла вперед, покачивая бедрами. Приближаясь к следующей отметке, она уже ощущала себя женщиной с сомнительным прошлым.

Было отснято семь или восемь эпизодов. С каждой попыткой Кристина обретала все большую уверенность. Когда пробы окончились, съемочная бригада зааплодировала. Майк Овитц потерял дар речи.

— Сорвать аплодисменты у киношников — это не каждому дано. Очень хорошая примета, Кристина!

Майк позвонил на следующее утро.

— Вы прирожденная актриса, ваше высочество. От вас исходит эмоциональность, чувственность. Это общее мнение.

— А как быть дальше? — спросила Кристина.

— А дальше я начну вести переговоры по поводу возможного контракта.


— Не понимаю, — Генрих в упор смотрел на младшую дочь, — что ты вбила себе в голову?

— Не лишай меня этой радости! — воскликнула Кристина, вскочив с кресла.

Она только что прилетела из Лос-Анджелеса и еще не ложилась спать — возбуждение оказалось слишком сильным.

— Я пока тебя ничего не лишаю. Мне нужно, чтобы ты усвоила одно: долг повелевает тебе быть здесь, а не в Америке, — терпеливо растолковывал Генрих.

Перед разговором с дочерью он долго сидел над какими-то цифрами, хмурясь и покачивая головой.

— Чтобы присутствовать на благотворительном собрании в церкви Св. Варфоломея? — Кристина чуть не плакала. — Чтобы украсить собой церемонию открытия новой больницы? Чтобы восседать за торжественным обедом, как Габи? Если в этом состоит мой «долг», то я отказываюсь его выполнять. Я хочу сниматься в кино. Майк Овитц считает, что у меня талант, он сказал…

— Моя дорогая дочь, — устало вздохнул Генрих, — ты достигла беспокойного возраста, когда человеку хочется расправить крылья и взлететь. Но ведь ты — замужняя женщина. Что скажет твой муж?

— Жан-Люк? — Кристина осеклась.

В Америке она даже не вспоминала о нем. Вот уже несколько месяцев между ними не было супружеской близости, если не считать одного-двух раз. Кристина не простила ему измены во время медового месяца. На церемонию присуждения «Оскаров» она отправилась без него и впредь не собиралась обсуждать с ним свои планы.

— Твой муж… — повторил Генрих. — Что скажут подданные, если ты будешь оставлять его в одиночестве, пропадая в другом государстве? Я не могу позволить, чтобы ты стала посмешищем в глазах всего света. Достаточно с меня того, что на Габи льются потоки клеветы. Я говорю с тобой об этом потому, что ты мне бесконечно дорога, Кристина. Возможно, скоро у тебя… — князь Генрих деликатно прокашлялся.