Когда я спустилась в фойе, то увидела Венецию, сидевшую в баре. Она приподняла свой бокал с шампанским, показывая, что пьет за мой уход.

Я была совершенно сломлена. Казалось, часть мозга, отвечавшего за эмоции, закрылась, перегруженная муками, которые мне пришлось испытать из-за Рики. Я была всего лишь пешкой в его жестокой игре, и у меня не нашлось сил спастись. Я сдалась на милость победителю, и он теперь играл мною, переставляя с одного квадрата на другой. Я вернулась в Англию. Едва вошла в зал прибытия аэропорта, как сразу заметила человека в фуражке таксиста. В руках у него была табличка с моим именем. Пара фотографов, снимавших прилетавших знаменитостей, не упустили случая щелкнуть меня. Но мне было все равно. Как зомби, я подошла к шоферу, отдала ему свою сумку и последовала за ним к черному «мерседесу», ожидавшему на улице. Остальные события сохранились в моем сознании как обрывки страшного сна, который хочется поскорее забыть. Я смутно помню, как приехала в Лондон, как меня провели через черный вход в престижную женскую клинику, делавшую звездам кесаревы сечения со скрытыми швами. Меня проводили в отдельную палату, велели надеть халат и лечь на каталку, на которой меня повезли в операционную. Все это было, как во сне. Я запомнила отчетливо лишь одну сцену: ко мне приближается анестезиолог со шприцем. Я внезапно пробуждаюсь и говорю громко и отчетливо: «Нет. Я не хочу это делать». Я уверена, что говорила это. Следующий эпизод, который помню, — пробуждение на жесткой кровати в комнате с розовыми стенами и с розами на подоконнике. В голове у меня туман, а в низу живота не прекращается какая-то странная ноющая боль. Я провела рукой там, где болело, и увидела кровь. Значит, они сделали аборт, несмотря на мой протест. Они украли ребенка прямо из моей матки.

С этим было слишком трудно смириться, и я, должно быть, опять отключилась. Когда я снова открыла глаза, в палату осмотреть меня зашла врач в светло-голубом халате. Помню, я сообщила ей, что они меня покалечили, что я передумала перед самой операцией. Но она ответила, что после анестезии пациенты часто путают реальность и сон. Сказала, что со мной все в порядке, и я могу идти домой. Я оделась и стала ждать шофера, который должен был подняться за мной и отвести к машине. Когда мы подошли к задней двери клиники, он накрыл мне голову замшевым пальто и провел сквозь толпу собравшихся папарацци. Сквозь пальто я видела вспышки фотокамер и ощущала тепло обступивших меня тел. Чьи-то руки тянулись ко мне со всех сторон, пытаясь схватить. Наконец шофер захлопнул дверь. Я сидела на холодном кожаном сиденье, а множество рук стучало в тонированные окна машины, и от этих ударов ее качало. Я легла на сиденье и уставилась в одну точку невидящим взглядом. Я даже не заинтересовалась, откуда прессе стало известно, что я была в клинике. Наверно, нас преследовали от Прим Роуз, потому что когда мы подъехали к моему дому, там собралась шумная толпа журналистов и фотографов. Совершенно оторопев от ужаса, я с трудом пробивала себе дорогу к двери. Они пихались, толкались и кричали беспрерывно: «Почему ты сделала аборт, Лора?», «Это был ребенок Рики?», «Рики известно об этом?». У меня так сильно дрожали руки, что я уронила ключ на ступеньках, и мне пришлось ползать и искать его под вспышками фотокамер. Им повезло — фотографии вышли потрясающие. Они запечатлели мое зареванное лицо и глаза, обезумевшие от ужаса. У меня был совершенно потерянный вид — я потерялась в шоу-бизнесе. Каким неуютным и пугающим теперь казался он мне.

Я ворвалась в дом и побежала наверх в мансарду, чтобы спрятаться от этого мира, оказавшегося таким жутким. Больше всего мне сейчас хотелось оказаться как можно дальше от этих палачей, шумевших на улице. Я забралась с ногами на кожаный диван. Но они продолжали стучать в окна первого этажа и выкрикивать свои вопросы. Я сидела, боясь пошевелиться. Так прошло много времени. Стемнело, потом снова наступил день. А они все шумели на улице. Телефон звонил беспрерывно. Автоответчик все время записывал сообщения. Я слышала, что звонили Натали, Фиона, мама. Они казались встревоженными. Они постоянно перезванивали, спрашивали, в порядке ли я, правда ли то, что пишут в газетах. Только я и понятия не имела, о чем писали в газетах. Уоррен спрашивал, в какую игру, черт возьми, я впуталась, и понимаю ли, насколько оскорбительны сообщения в прессе. Я ни с кем не хотела говорить и не снимала трубку.

Но все-таки я призадумалась. Мне показался очень странным тот факт, что пресса уже ждала меня у ворот клиники, когда я прилетела из Нью-Йорка. Я никому не рассказывала о своей беременности. Я даже с Натали не стала делиться этой новостью. Один Рики знал все. Рики и его люди со студии.

Снова позвонила Натали.

— Я знаю, ты дома, Лора. Сними трубку. Не знаю, что с тобой происходит, я только понимаю, что случилось что-то плохое. Помнишь, ты обещала, что придешь ко мне, если попадешь в беду. Пожалуйста, Лора! — Последовало молчание, затем она продолжала: — Хорошо, хотя бы включи телевизор. Послушай, что он говорит о тебе. А потом перезвони, пожалуйста.

Я нашла пульт, включила телевизор. И не поверила своим глазам. Возле моей двери стоял репортер с пышной прической и в нелепом костюме. Он говорил, что вот уже сутки как я не выхожу из дома и никак не ответила на обвинения, брошенные Рики в мой адрес.

Затем появилось изображение Нью-Йорка. Возле отеля стоял Рики. На лице его блестели под лучами солнца фальшивые слезинки. Вокруг собрались журналисты и фотографы с камерами.

— Не знаю, почему она так поступила со мной, — говорил Рики. — Для меня, как и для всех, явилось полной неожиданностью то, что она без моего ведома сделала аборт и погубила нашего ребенка. Мне нужно время, чтобы прийти в себя после этого. Буду вам благодарен, если вы поймете мои чувства и позволите мне пройти. Прошу больше не задавать вопросов. Спасибо.

Затем на экране снова появился мой дом.

— Вы только что видели интервью из Нью-Йорка, — вновь затараторил мерзкий репортер. — Слышали, что Рики Джонс говорит о событиях, происшедших здесь, в Лондоне? Нам не удалось услышать точку зрения Лоры Макнотон, но мистер Джонс, вне сомнения, убит тем, что произошло. А теперь вернемся в студию…

Я выключила телевизор. Сознание мое заработало. Внезапно я все поняла — истории, пикантные подробности из личной жизни, личные фотографии, таинственным образом попадавшие в прессу, — за всем этим стоял Рики. Это мог быть только он. И никто другой. И так каждый раз. Но зачем ему было причинять мне вред? И тут я вспомнила, что во мне нет ничего особенного. На самом деле речь шла не обо мне. Всегда, когда упоминали мое имя, рядом стояло имя Рики. Нередко его изображали героем — мужчина, поддержавший любимую в минуту, когда семья отвернулась от нее; парень, помогавший возлюбленной переехать в новый дом; бедный безутешный возлюбленный, потерявший так и не родившегося ребенка. Появлялась новая история, а на ее фоне поступал в продажу новый альбом, начинались новые гастроли или записывалась новая песня. Меня использовали, выжимая мою жизнь капля за каплей. И вот теперь на диване сидела моя пустая оболочка, и у меня не было сил даже пошевелиться.

На третий день на восходе солнца я услышала, как в дверях повернулся ключ. Я испугалась, вообразив, что это пресса проникла в мой дом. Внизу раздались тяжелые шаги. Я залезла под карниз, выступавший в мансарде, свернулась в клубок, как будто спряталась в шар, и в ужасе закрыла лицо руками. «Господи, пожалуйста, пусть они не придут сюда. Пожалуйста, только бы они не нашли меня», — молила я. Я услышала, что теперь шаги раздавались на лестнице, потом на втором этаже… Кто-то звал меня. Я заткнула уши и закричала так, что ничего не могла уже слышать, кроме своих пронзительных воплей. Затем я почувствовала, как чьи-то руки протянулись ко мне и вот-вот коснутся. Я оцепенела. Чьи-то сильные пальцы пытались оторвать мои ладони от лица. Я слышала, как кто-то говорил: «Лора! Лора! Лора!», но оставалась в своем шаре, спрятавшись от всего мира. Прошло еще какое-то время, прежде чем голос достиг моего сознания и я поняла, что это был Адам.

— Адам, они украли моего ребенка, — едва слышно проговорила я.


Два дня спустя я проснулась в Дорик-Коттидж. Надо мной склонился мистер Робертсон, местный врач. Жмурясь от солнца, я обвела глазами комнату и увидела, что в ногах у меня сидели с обеспокоенными лицами Фиона и мама. Адам и отец ходили из угла в угол, брови их были нахмурены. В комнате стояло несколько букетов свежих цветов.

— Привет! — сказала я.

Кажется, они были рады, что я вернулась к ним.

Оказалось, у меня произошел психический и физический срыв. Как говорят в мире звезд, наступило «истощение». А в терминах реального мира — мои силы были подорваны наркотиками, недоеданием, послеоперационной инфекцией и сильным стрессом. К тому моменту, когда меня нашел Адам, я на самом деле была на грани безумия. Он поднял меня на руки, точнее — оставшиеся от меня сорок килограммов, — спустился со мной вниз и вышел из дома. Он прошел со мной на руках мимо дам и джентльменов из прессы, которые не упустили случая и сделали прекрасные снимки, и осторожно положил меня на спальное место своего строительного фургона. Там я и спала беспробудно всю дорогу до Шотландии. Потребовались несколько дней полного отдыха, мощная доза антибиотиков и пара ведер маминого бульона, чтобы поднять меня на ноги. Мне не терпелось подышать свежим воздухом после столь долгого времени, проведенного в постели, поэтому я сразу пошла на берег моря. Я сидела, смотрела на море и думала, что мне теперь делать. Ко мне подошел Адам и сел рядом.

— Здорово, что ты окрепла и уже на ногах, — улыбнулся он, — чем занимаешься?

— Просто сижу, думаю.

— О чем?

— О том, что надо возвращаться обратно в Лондон. Приводить дела в порядок, найти возможность удержаться на работе и спасать репутацию.

— Ты в самом деле хочешь этого? — Адам набрал горсть песка, затем разжал пальцы и смотрел, как он медленно высыпается.

— Нет, ответила я, — я бы предпочла навсегда остаться здесь и никогда больше не вспоминать о происшедшем. Но это невозможно. Мне все равно придется вернуться.

— Почему?

— На следующей неделе начинаются съемки очередного цикла передачи, а через неделю мне нужно сниматься в рекламе. У меня есть дом в Лондоне и мои друзья… — Тут я умолкла, вспомнив, что на самом деле у меня не осталось друзей в Лондоне. — Просто потому, что я должна вернуться.

— Ты можешь поступать так, как пожелаешь, — внушал мне Адам. — Но если ты не хочешь возвращаться к прежней жизни, так и не возвращайся. Это проще простого.

— Но я много трудилась, чтобы добиться своего положения. Я не могу просто взять и все это бросить.

— Разве это принесло тебе счастье? — спросил Адам.

— Когда ты нашел меня в тот день, я была похожа на счастливого человека?

— В таком случае, оставь все в прошлом, — ответил Адам, отрицательно покачав головой, — и не оборачивайся. Для того чтобы жить по-настоящему, надо идти вперед.

Он поднялся.

— Ты куда? — спросила я его.

— Домой, — ответил Адам, стряхивая песок с брюк, — я просто хотел узнать, в порядке ли ты.

Я смотрела, как Адам медленно шел по берегу, и мне казалось, что он уносил с собой весь солнечный свет, и на меня наваливается холодная тень. Чем дальше уходил он, тем более одиноко мне становилось. И вдруг я поняла, что мне действительно нужно делать. Пришло время сделать шаг вперед. Я побежала по песку так быстро, как только позволяли мои еще неокрепшие ноги.

— Адам, — крикнула я, — Адам, постой!

Он обернулся и прищурился, пряча глаза от яркого закатного солнца.

— Лора?

— Поцелуй меня, — потребовала я, едва дыша.

— Что? — переспросил он, сбитый с толку.

— Поцелуй же меня, — повторила я, смеясь.

Он застыл на месте, на лице его было написано недоумение.

— Хорошо, тогда я сама поцелую тебя.

Я привстала на цыпочки и, обхватив руками его шею, наклонила его милое, несколько смущенное лицо к себе и поцеловала. Я поцеловала Адама с любовью, которую мне долго приходилось сдерживать в поисках кого-то достойного ее. Я поцеловала его так жадно, до боли в губах, и, когда растворилась в его темно-голубых глазах, почувствовала, что это и есть мой дом.


Джасмин продемонстрировала удивительное понимание и не стала препятствовать моему желанию оставить «Скорпион ТВ», несмотря на то что до начала съемок осталось так мало времени. Хотя на самом деле найти мне замену не составляло большого труда. Как однажды заметил Уоррен, на свете полно хорошеньких блондинок, которые что угодно готовы отдать, чтобы оказаться в моих модных туфельках. Она тут же нашла новую ведущую для «Уикенд начинается здесь». Агент же был вне себя от ярости из-за того, что потерял пятнадцать процентов от сделки с «Супер-Бра». Но разве не он же сам говорил, что во мне нет ничего особенного? Дом на Примроуз-Хилл был продан восемнадцатилетней девушке, передающей прогноз погоды на телевидении, за один миллион двести тысяч фунтов. Этой суммы будет достаточно, чтобы работники банка встречали меня с улыбками до конца моей жизни.